– У него в бедре две пули, – коротко объяснил мне доктор Адер. – Началось нагноение. Если их немедленно извлечь, у вашего Клифта появится шанс выкарабкаться.

– Прошу вас, дайте ему этот шанс. Я умоляю вас! Адер с минуту молча смотрел на меня, а потом сказал:

– Ну что ж, хорошо. Я прооперирую его тотчас же. Вам лучше быть рядом – может понадобиться ваша помощь.

– Да, конечно, – с готовностью отозвалась я. – Разумеется, я буду рядом.

– Подготовьте больного к операции. Поставьте ширму вокруг его кровати – я прооперирую его прямо здесь, больше нигде нет места.

– Я сделаю все немедленно.

Меня внезапно охватила благодарность к этому человеку. Теперь только он один мог спасти Вильяма, и я на время даже забыла, что эксперименты доктора стоили мне жизни моего сына.

Мое состояние в то время было необычным, а поступки инстинктивны. Вильям лежал на кровати, его сознание было не до конца ясным, так что он почти не отдавал себе отчета в том, что с ним происходит. Великое счастье для него, подумала я.

– С тобой все будет хорошо, Вильям, – шептала я, хотя он меня и не слышал. – Ты вернешься домой, к своей Лили и малышу. У тебя ведь такой славный малыш! Лили очень гордится им. И ты будешь им гордиться и полюбишь его. Ты непременно вернешься домой, Вильям!..

Не думаю, чтобы несчастный солдат понимал мои слова, но через некоторое время мне показалось, что он немного успокоился и задышал ровнее.

К нам подошел доктор Ад ер, пристально посмотрел на меня и сказал:

– Мне кажется, будет лучше, если вы никому не расскажете о том, что сейчас увидите. Мне нужно, чтобы вы оставались рядом с пациентом во время всей операции. Он знает вас и, похоже, нуждается в вас. Но повторяю – все, что вы увидите на операционном столе, должно остаться достоянием только нас троих – доктора, сиделки и больного.

С этими словами он вынул из кармана флакон.

– Дайте мне чашку, – скомандовал он.

Я подала. Он вылил туда содержимое флакона.

– Поднимите ему голову.

Я так и сделала и держала голову Вильяма, пока он пил из чашки.

– Как его зовут?

– Вильям Клифт.

Он кивнул и наклонился к раненому.

– Вильям Клифт, – четко и внятно произнес доктор Адер. – Посмотрите на меня. Посмотрите мне в глаза. Смотрите, смотрите внимательно. Что вы видите? Вы читаете мои мысли. Я собираюсь извлечь две пули из вашего бедра. Вы ничего не почувствуете, совсем ничего. Вы слышите меня – ничего… Рядом с вами ваш друг, ваш друг с далекой родины.

Он продолжал внимательно смотреть на Вильяма и все повторял:

– Вы ничего не почувствуете, ничего, ничего…

Вильям закрыл глаза и, казалось, заснул.

– Мы должны действовать быстро, – обратился ко мне доктор Адер, – пока не кончился эффект лекарства.

Меня охватила дрожь. Я понимала, что нахожусь в обществе некоего загадочного существа, чье мистическое лечение резко отличалось от всего того, к чему я привыкла.

– Вы можете поговорить с ним, – предложил мне доктор Адер. – Расскажите ему о его жене, ребенке, напомните ему о родине.

Я так и сделала.

– Мы скоро поедем домой, Вильям, – начала я. – Лили ждет нас. Малыш уже, наверное, подрос. Он тоже хочет видеть своего отца. А Лили так счастлива, так ждет тебя… Ждет в той лавочке, где вы познакомились. Скоро ты приедешь домой, и не будет больше этой бойни, крови, войны. Будет только мирная жизнь на нашей милой родине. Ты станешь гулять в парке со своим сыном. Как хорош сейчас парк! Он весь в цвету. А по воскресеньям там играет оркестр…

Я не задумывалась над тем, что говорила, а вновь и вновь повторяла первое, что приходило в голову. Время от времени мой взгляд был обращен на ловкие пальцы доктора Адера. Вот он извлек первую пулю, и на его губах заиграла победная усмешка. Меня поразило то, что Вильям в ходе всей операции даже не пошевелился.

– Продолжайте говорить с ним, – иногда командовал мне доктор Адер, и я повиновалась.

Наконец, я услышала, как он глубоко вздохнул, и обернулась. У него в руках была вторая пуля.

– Дело сделано, – произнес он. – Скоро он почувствует боль. Сейчас больной ее не чувствует. Ему хорошо. Когда он проснется, посидите рядом с ним. Если он попытается заговорить, ответьте ему. Примерно через час начнутся сильные боли. Я собираюсь дать ему кое-какое лекарство, чтобы облегчить страдания. Как только вы увидите, что ему становится больно, немедленно сообщите мне. Я буду рядом, в какой-нибудь из палат. Ширму не убирайте, пока я не скажу.

Я села рядом с постелью Вильяма и задумалась. Все, что только что произошло на моих глазах, казалось мне каким-то чудом. Этому человеку, несомненно, подчиняются некие мистические силы. Я постаралась вспомнить, как Филипп отозвался о докторе Адере. Да, он назвал его уникальным. Теперь я видела, что это правда. Отныне нас связала общая тайна.

Меня охватило страшное волнение. Мысли не удавалось привести в порядок. Почти час просидела я у кровати Вильяма. Вот его лицо исказила мука боли. Я поспешила найти доктора Адера. Он действительно, как и обещал мне, находился в соседней палате.

– Я сейчас приду, – произнес он в ответ на мое сообщение.

Подойдя к постели Вильяма, он налил в ложку несколько капель лекарства из своего флакона и поднес ко рту больного.

– Теперь он опять на несколько часов впадет в забытье, – объяснил доктор Адер.

– А что потом? – поинтересовалась я.

– Потом боль опять вернется, но чем позже это произойдет, тем больше шансов, что организм больного сумеет с ней справиться. А теперь вы можете идти. Не сомневаюсь, что у вас масса работы.

– Спасибо вам, доктор Адер, – от души произнесла я.

Не помню, как я доработала остаток дня. Все вспоминала сцену, разыгравшуюся на моих глазах за ширмой. В ней участвовали только трое – доктор, я и человек, который в эту минуту, возможно, умирает, корчась от, боли, на своей постели.

Временами я думала: «Он ставит свои странные, мистические опыты, причем ставит их на людях. Но какое право он имеет использовать живых людей как… как морских свинок? Однако ведь только что на моих глазах он спас Вильяму жизнь…»

Итак, я опять думала о нем, и только о нем. Но ведь именно так я поступаю постоянно с тех пор, как увидела его… и даже раньше.

Я никому не могла рассказать о том, что видела, – доктор Адер ясно дал мне понять, что все должно остаться между нами.

Всю ночь я не сомкнула глаз, а утром первым делом отправилась навестить Вильяма Клифта.

Он был бледен и стонал от боли.

Но он был жив!

На следующий день вечером я поняла, что доктор Адер ищет встречи со мной. Я находилась в палате, когда он подошел к кровати Вильяма Клифта и начал его осматривать. Не желая ему мешать, я удалилась в свою любимую комнатушку и стала ждать, пройдет ли он мимо, закончив осмотр, или войдет внутрь.

Наконец, я увидела его. Он стоял на пороге и победно улыбался.

– Могу вам сообщить, – начал он, – что мы сохранили жизнь этому пациенту.

Словно камень свалился с моей души. В эту минуту я забыла, что еще недавно испытывала враждебность к доктору Адеру.

– Вы уверены?

Казалось, мой вопрос его удивил.

– Да, уверен! В данный момент могу сказать одно – состояние больного именно такое, каким я ожидал его видеть. А это уже прогресс.

Затем он внимательно посмотрел на меня.

– Ему понадобится хороший уход, – продолжал он.

– Да, конечно.

– Вы должны сами ухаживать за ним. Постарайтесь поднять его настроение. Рассказывайте ему о жене и ребенке.

– Я так и сделаю, – сказала я, и голос мой задрожал. Он кивнул и ушел.

Я уделяла Вильяму очень много времени – перевязывала его раны, разговаривала с ним о доме. Постепенно силы стали возвращаться к нему, в его глазах засветилась надежда.

Примерно через неделю доктор Адер, проходя по палате, посмотрел на меня и сказал:

– Я думаю, что теперь мы сможем отправить нашего пациента на родину, к жене и ребенку, целым и невредимым.

В эту минуту мне показалось, что я впервые была по-настоящему счастлива с тех пор, как умер Джулиан.

В течение долгих летних месяцев в госпиталь поступало гораздо меньше солдат, и опять, как и в прошлое лето, они в основном страдали не от ран, а от болезней. Вильям Клифт понемногу поправлялся. С моей точки зрения, так было даже лучше – ведь если он полностью и быстро поправится, его опять пошлют на фронт. Он был все еще очень слаб.

Этель и Том заключили официальную помолвку. Девушка сияла от счастья. Она постоянно говорила о ферме, где они собирались жить после женитьбы. И еще она так благодарна Тому, добавляла Этель – ведь она рассказала ему о себе все и не услышала в ответ ни слова упрека.

Элиза радовалась, глядя, как повернулась жизнь ее подруги. Я уже давно поняла, что она принадлежит к числу женщин, которым надо постоянно о ком-то заботиться. Теперь, когда об Этель заботился Том, Элиза обратила свой взор на меня. Она – одна из немногих – знала о моем прошлом. Я сама рассказала ей обо всем в ту ужасную ночь, когда мы втроем сидели на палубе во время шторма. Элиза ни с кем не делилась тем, что узнала, но это коренным образом изменило ее отношение ко мне. Ей хотелось, чтобы я тоже, как и Этель, нашла себе мужа. Зная о чувствах доктора Фенвика, Элиза считала его идеальным спутником жизни для меня. Когда я обнаружила, что у этой грубоватой на вид женщины есть такие нежные струны в душе, это меня даже немного позабавило. Ведь выглядела Элиза очень внушительно – высокая, прямая, всегда готовая дать отпор тому, кто покушался на ее права. Она внушала трепет сестрам, сиделкам и пациентам, которые, как правило, слушались ее беспрекословно. Все называли ее Большая Элиза. Вскоре я поняла, что очень привязалась к новой знакомой.

Генриетта пребывала в хорошем настроении. Ей очень польстило, что тот важный турок-паша или даже султан именно ее выбрал для своего гарема. Она постоянно со смехом вспоминала об этом маленьком происшествии, с удовольствием говорила о загадках Востока и о том, как бы ей хотелось их разгадать. Это было бы так захватывающе! Она прекрасно понимает интерес доктора Адера к этому предмету, добавляла Генриетта. Вообще в последнее время, о чем бы она ни говорила, разговор непременно сводился к доктору Адеру.

– Я сегодня видела его, – радостно сообщила она мне. – Он все же великолепен! И потом, у него такой уверенный вид. Никто не смеет ослушаться его приказаний. Так и кажется, что перед тобой какое-то высшее существо. Скажите, Анна, вы тоже это чувствуете? Ведь теперь мы, наконец, хоть немного узнали его.

– Нет, – возразила я, – я отношусь к нему по-другому – как к доктору, который склонен ставить эксперименты на людях и находит удовольствие в том, чтобы рисковать.

– Но ведь он спас жизнь Вильяма, мужа Лили.

– Иногда риск, конечно, оправдан, но, мне кажется, ему просто захотелось показать, какой он умный и искусный врач.

– И все же вы несправедливы к нему, Анна! Я считаю, что он поистине великолепен. И теперь частенько смеюсь над нашим планом. Вы помните, как мы, бывало, часами разговаривали о «дьявольском докторе», как решали, что найдем его и разоблачим? Мы представляли его себе как мошенника, опасного и коварного шарлатана… Вы помните?

Я молчала.

– Это ведь была своего рода игра, не так ли? Мы же не собирались так поступить всерьез. Да и как бы мы сумели достичь желаемого? А потом, когда мы встретили его здесь… Он как-то умеет вести себя так, что рядом с ним все люди кажутся мелкими и незначительными. О, я не хотела сказать, что абсолютно все… Чарлз, например, превосходный человек, и все же…

– Значит, вы предпочитаете грешника святому?

– Ну, я не думаю, что здесь уместны такие определения. Чарлз ведь не святой, правда? А что касается доктора Адера… Не знаю, право, что и сказать… Во всяком случае, я считаю, что это самый загадочный и обаятельный человек из всех, с кем мне доводилось встречаться.

Она сплела руки и подняла глаза к потолку, как будто собиралась молиться. Должна сказать, что жесты моей подруги, так же как и ее слова, порой были несколько аффектированы.

Я больше ничего не сказала, чувствуя, что не в силах обсуждать доктора Адера с Генриеттой.

Но неожиданно о Генриетте со мной заговорила Элиза.

– Я очень беспокоюсь за нее, – призналась она. – Как бы не случилось какой-нибудь беды… Мне кажется, негоже молодой женщине так относиться к мужчине, как она относится к этому доктору Адеру. Вот так и попалась малышка Эт. А что вышло? Ее кобеля и след простыл, а она осталась одна с ребенком.

– А какое отношение все это имеет к Генриетте и доктору Адеру?

– Да у нее к нему чувство! Она же будет воском в его руках!

– Полно, Элиза! Это все ваше воображение.

– Я знаю мужчин. При моей профессии без этого не обойтись. Вот такое обожание – это все, что им нужно. Вначале им кажется, что их недостаточно боготворят, а потом, когда девушка им надоест, им все равно нужно, чтобы их обожали, но уже не она, а какая-нибудь другая. Вначале-то они все одинаковы, и не думаю, что наш всемогущий доктор отличается от всех остальных мужчин. А она знай себе разгуливает с таким выражением лица, что все сразу становится ясно.