— Не вы ли мне говорили, что я должна вести себя именно так, чтобы вернуть свои жемчуга? Разве вы не это имели в виду?

— А, так это все из-за жемчуга? — сказал он, с подозрением нахмурив брови.

— А из-за чего же еще? — спросила Луиза с оттенком негодования. — Я думала, так и предполагалось, чтобы я уединилась с вами. Или условия пари требуют чего-то еще?

— Никто не видит нас сейчас, Луиза, — мягко сказал он.

Его лицо было почти полностью в тени, несколько свечей позволяли угадать только его очертания. Она была этому рада — гораздо проще нагло держаться в темноте, почему, видимо, незамужние девушки старались избегать личных встреч с мужчинами в полумраке.

— Поэтому-то, — сказала она, — я и сочла этот момент удобным, чтобы попрактиковаться.

— Попрактиковаться в чем, Луиза?

— Понятное дело, в поцелуях. Насколько я понимаю, нужно, чтобы меня видели в вашем обществе чаще, чем в чьем-либо еще. Вы выиграете пари, я получу свой жемчуг, а потом я смогу вести себя так, как мне нравится. А пока мы вынуждены проводить время вместе. Вот я и подумала, что мне стоит хотя бы научиться целоваться. Если это имеет значение…

Она до конца не понимала, зачем сказала это. Все было, пожалуй, слишком смело, возможно, необдуманно и даже опасно. Но она так устала от мужчин, унижавших ее, игнорирующих и иногда, казалось, избегающих ее общества.

Как бы было мило, если бы ее заметили. Всего лишь раз. И чтобы ее добивались. И желали. Пусть все и связано с пари, но это может быть ее лучший шанс для… для чего-нибудь. Она точно не знала, для чего, но хотела чего-то большего, чем имела сейчас, и, естественно, хотела этого с Блейксли.

Казалось, у Луизы были шансы оправдать свои ожидания.

К несчастью, она не предвидела ответа Блейксли.

— О да, это имеет значение! — мягко прорычал он. — Я не для практики. Я не пешка, которую вы передвигаете по доске, чтобы выиграть Даттона.

Он знает о Даттоне? Разумеется, она догадывалась о его подозрениях, но так бесстрашно бросать это ей в лицо — просто чудовищно. А сколько вообще людей знает о ее чувствах к Даттону?

— Я никогда не говорила…

Он сделал шаг и прикрыл ей рот рукой, а другой приподнял ее так, чтобы заглянуть в глаза.

— Когда я с вами, вы будете думать обо мне. Когда я не с вами, вы тоже будете думать обо мне. Я буду целовать вас до тех пор, пока все ваши мысли будут обо мне, о моих губах, руках, моем имени. Но я не погублю вас, Луиза, никогда. Вы будете защищены, но не от меня.

Он дышал ей в лицо, его глаза яростно блестели в слабом свете, звуки праздника его брата доносились до них из-за дверей, она чувствовала его близость через мягкий муслин своего платья. Он не двигался. Луиза не знала, какая сила, какая энергия скрывается за холодной и циничной внешностью Блейксли, и была уверена, что никто не может знать.

Она прерывисто дышала, отвечая на его взгляд и не в силах оторваться. Их дыхания сливались в одно.

Когда он убрал руку, Луиза не двинулась. Блейксли ждал. Они смотрели и изучали друг друга, пока Луиза не подумала, что можно умереть от этого напряжения. Это просто не могло так дальше продолжаться. Она не хотела, чтобы ее изучали, особенно Блейксли, который, как вдруг стало понятно, и без того был слишком проницателен.

С деланной непринужденностью Луиза сказала:

— Конечно, вы не погубите меня, Блейкс. Вы думаете, я позволю? Это я погублю вас — вот что уж точно случится!

Она издала короткий смешок перед тем, как снова поцеловать его. Блейксли незамедлительно ответил тем же. Это был поцелуй страсти, так казалось Луизе. Великолепно.

Не так уж и великолепно. Ситуация была далека от совершенства. Рядом с Амелией не было ни одного доступного герцога, что, несомненно, не было случайностью. Она все так же сидела между лордами Руаном и Даттоном, что расценивалось как враждебный умысел. Амелия терялась в догадках, что плохого она сделала герцогине Хайд. Но Молли, видимо, доставило удовольствие усадить ее именно с теми джентльменами, к которым она ну никак не могла иметь интереса.

Даттон, как она теперь понимала, был никчемным человеком. Распутники, а он определенно был одним из них, не интересовали ее вовсе. Что ж, окажись он герцогом, она была бы вынуждена заставить себя добиваться его. Но он был всего лишь ее кавалером за ужином. Амелия из простой вежливости не могла пренебрегать им, как обычно делала в таких случаях.

Руан, сидевший с другой стороны от нее, был достойнейшим человеком из всех, кого ей приходилось видеть за последнее время, и поэтому она считала его наиболее опасным для себя. Руан не был герцогом, но то, кем он был, и создавало проблему. Он был изощрен, опытен и как-то грубовато хорош в своем немодном облачении. Руан, по правде сказать, несколько пугал ее. То, что он был сдержанно вежлив и не пытался оказывать особых знаков внимания, мало успокаивало Амелию.

Хуже было то, что, сидя за столом между двумя неженатыми джентльменами высокого положения, Амелия находилась чересчур близко к тете Мэри, сидевшей по другую руку от Руана. Луиза, загадочно отсутствовавшая вот уже несколько минут, смогла не попасть в поле зрения Мэри лишь потому, что ее любовные интересы были всецело направлены на Даттона, а не на мистера Джорджа Грея или маркиза Пенрита. Хотя, как предполагала Амелия, тетя Мэри не слишком пугала Луизу.

А к Амелии у нее не должно быть никаких претензий. Действительно, если ей нужен герцог, то ближайшим оказывался герцог Эденхем, сидевший через пятнадцать человек от нее и по другую сторону стола, так что он был совершенно недоступен, даже если Амелия и строила какие-то планы. Эденхем внушал некоторую робость, поскольку имел небезынтересную биографию. Если бы это было возможно, Амелия предпочла бы Айвстона или даже Кэлборна.

Хотя после прошедших двух сезонов она не считала, что стоит быть разборчивой. Просто какое-то чудо, что тут были три доступных герцога, или почти герцога, одновременно, и не стоило смотреть дареному коню в зубы, чего она, впрочем, никогда и не делала.

Хотя кто именно был этим дареным коней, она не могла определить.

В данный момент ее проблемой была тетя Мэри. Несмотря на то что Амелия не хотела вступать в брачный союз ни с Руаном, ни с Даттоном, она точно так же не хотела, чтобы тетя Мэри стесняла ее. Мэри сидела слишком близко, слишком.

Тетя Мэри довольно часто и подолгу прикладывалась к бокалу и уже была пьяна. Основательно пьяна, а не то чтобы вполовину, или почти, или под хмельком, что было ее обычными состояниями. Полное опьянение было неожиданной новостью. Она не могла выбрать более неподходящего момента, чтобы выйти из игры, или, точнее, испортить ее.

Как это свойственно женщинам, Амелия разрабатывала, и планировала, и выстраивала саму возможность быть приглашенной на этот вечер с тех самых пор, как стало известно, что будет устроен прием в честь дня рождения Айвстона. Она не могла, просто не могла, позволить Мэри испортить все сейчас.

Пенрит, наблюдая за происходящим с другой стороны стола, казалось, был недоволен. Джордж Грей, заметив состояние Мэри, бросил что-то в ее адрес, а затем игнорировал все, кроме дверей, через которые вышла Луиза несколько минут назад.

Честно говоря, это задело Амелию более всего. Какое ему дело до Луизы? Ведь он познакомился с ней только сегодня. И не был ли он чужим в Лондоне и в лондонском обществе? Что такого могла сделать с мужчиной Луиза, чтобы вызвать столь бурный интерес после мимолетной беседы?

Чтобы это ни было — все необходимо скопировать до мельчайших деталей и затем опробовать на Айвстоне. Или Кэлборне. Или, если дело пойдет отчаянно плохо, на Эденхеме.

Она очень надеялась, что до таких крайностей не дойдет.

Надо сказать, Амелия пыталась определить, достаточно безнадежно, не наступил ли уже тот самый крайний случай.

— Все не так плохо, — сказал Руан, заставляя ее вынырнуть из пучины отчаянных мыслей и посмотреть на него пристальнее, чем обычно. Как он узнал, о чем она думает? — Вино, видимо, было покрепче, чем ваша тетушка ожидала, и оно ее свалило.

А, так он говорит о Мэри. Ну, это лучше, хотя чего уж тут хорошего.

Как раз в этот, можно сказать, иронический момент Мэри решила подозвать лакея, чтобы тот отодвинул ее стул. Поднимая руку, она опрокинула свой бокал.

— Никудышная обслуга, — проворчала не слишком тихо Мэри, очевидно, заключив, что виноват лакей.

Было бы лучше, если бы это и вправду было так. Стараясь встать с отодвинутого стула, она ударилась коленкой так, что чуть не упала, и была вынуждена ухватиться руками за спасительный стол. Поскольку гости как раз ели суп, тарелки Мэри и лорда Пенрита расплескались. Мистер Грей спас свой суп, успев поднять его за несколько секунд до того, как Мэри коснулась стола.

Впечатляющая реакция и скорость, которые, как казалось Амелии, были присущи американским индейцам.

— Она самая, я бы сказал, — констатировал Даттон с сухим юморком, заканчивая неоконченную Мэри речь. — Кто же еще это мог сделать?

Руан с легкой улыбкой взглянул на Амелию, отчего ей стало только хуже.

— Это не я, — твердо заявила Мэри, стоя в полный рост, что позволяло ей видеть весь стол, а всем позволяло видеть ее.

Неудивительно, что у Амелии были трудности с поиском герцога при такой-то помощи.

— Никакого отношения не имею, — продолжила Мэри, повышая голос в соответствии с градусом, — я пострадала от этого, ваша светлость. — После этого, разумеется, все «светлости», находящиеся в зале, и том числе и сам хозяин — герцог Хайд, оставили трапезу, обратив взоры на Мэри. — Леди Луиза пропала. Лорд Генри пропал. Я настаиваю на том, что ее надо найти. Это совсем не нормально, не нормально совсем.

Допустим. Но разве подобные заявления могут пойти кому-нибудь на пользу?

Для трезвой Амелии ответ был очевиден. К несчастью, Мэри не была трезва. И случилось это именно тогда, когда за длинным столом собралось шестьдесят четыре человека. Казалось, все сразу уставились на Амелию, стараясь найти в ней признаки таких же склонностей и манер, которые так явно были видны в ее наставнице. От этого стоило бы крепко напиться.

Конечно, она ничего такого не сказала, а просто сохраняла приятное, подобающее, вежливое, слегка озадаченное выражение лица.

Амелии это прекрасно удавалось, но тут маркиз Руан, все с той же улыбкой, пододвинул ей поближе бокал. Как легко все можно испортить!

София, сидевшая достаточно далеко от леди Джордан, улыбаясь, поглядывала на эту сцену сквозь бокал. Чего бы стоил наш мир без наставниц?

— Я думаю, в этом есть трезвая мысль, — бросила она, обращаясь к Роберту и Джорджу Блейксли, второму и третьему сыновьям Хайдов.

Так вышло, что София занимала место как раз рядом с Генри Блейксли, четвертым сыном Хайдов, и поскольку на данный момент его кресло пустовало, это послужило поводом бросить в ту сторону озабоченный взгляд, а затем многозначительно посмотреть на братьев лорда Генри. Она совершенно игнорировала Эденхема, сидевшего поблизости от нее и ухмыльнувшегося ее замечанию. У Эденхема не было никакой роли в сегодняшнем спектакле. Сейчас, по крайней мере.

— Правда? — прорычал граф Уэстлин, один из наиболее занимательных противников Софии и, по счастливому стечению обстоятельств, свекор ее дочери.

Теперь они породнились. Чудесно, что как член семьи она получила возможность измываться над Уэстлином до конца его дней. Как забавно.

Уэстлин как-то неудачно был усажен по другую сторону от Софии человек через пять. Он мог видеть и слышать ее, но вот принять полноценное участие в беседе — не мог. Что и требовалось.

— Ну конечно, — сладко ответила София.

Уэстлин нахмурился, что, по его мысли, должно было устрашать. София засмеялась.

— Мы же не можем допустить, чтобы молодые, энергичные, неженатые люди где-то пропадали, не так ли, лорд Уэстлин? Такое поведение в высших кругах Британии приведет страну к полному краху.

— Надейтесь! — снова рыкнул он.

В самом деле, он был так ограничен в способах выражения неодобрения. Она бы даже согласилась помочь ему усовершенствоваться в этом. Уэстлин был нескончаемым источником развлечений, которые становились еще веселее оттого, что он этого не понимал. Ну что ж, так много людей, которые не видят себя со стороны, что, как правило, делает их еще забавнее.

— Конечно, я надеюсь, — сказала она. — Я надеюсь, мы найдем их. И что они еще не успели ничего натворить, хотя в таком добропорядочном доме вряд ли стоит об этом волноваться.

Оба Блейксли, сидевшие рядом с ней, встали, как один. Их примеру неохотно последовал младший отпрыск Блейксли — Джошуа Блейксли, который как раз и был привередливым и корыстным другом Маркема. Джошуа и Маркему повезло, что Джон и трое его сыновей вытянули их из переделки в Париже неделю назад. Кто бы мог подумать, что Джошуа будет дорожить дружбой с Джорджем Греем, которого он считал кем-то вроде тюремщика, хотя София не сомневалась, что это пройдет со временем и не стоит особого внимания. Мужчин следует все время направлять, вот в этом все дело, а если они не желают усовершенствоваться, то едва ли стоит сомневаться в необходимости принуждения.