— Я и не знал, к чему стремилась твоя душа, — прошептал Флетчер, уткнувшись лицом в ее шелковистые волосы.

— Конечно, раньше я и представить себе не могла, что буду жить в таком доме. Но то было раньше. Тогда мне и в голову не могло прийти, что я стану главой компании с капиталом в несколько миллионов долларов. Все изменилось. Теперь я понимаю, что здесь мне будет хорошо. И тебе тоже.

Высвободившись из объятий Флетчера, Чар махнула рукой в сторону большого окна. Она произносила последние слова, повернувшись к нему лицом, чтобы наблюдать за его реакцией. Его лицо было открытой книгой. Последнее время Флетчер ничего от нее не скрывал. Достаточно было одного пристального взгляда на него, чтобы определить, что происходит в их отношениях: продвинулись ли они на шаг вперед, или опять отступили на два шага назад.

— Я думаю, ты сам себе противоречишь, — продолжала Чар. — Ты беспокоишься, что потеряешь независимость, если в чем-нибудь уступишь мне, пойдешь мне навстречу. Ты хочешь, чтобы я жила твоим умом. Но я не могу превратиться в другого человека или остаться такой, какой была во времена, когда мы впервые узнали друг друга. Ты всегда любил во мне самостоятельность, независимость. — Чар вздохнула, бессильно опустив руки и обведя глазами прекрасную гостиную, перевела взгляд на Флетчера. — Хорошо, считай, что этот дом — часть моей независимости, моего нового жизненного уклада. Я хочу жить здесь и получать удовольствие от денег, заработанных таким тяжелым трудом. А ты боишься уступить мне даже в пустяках. Я только хочу быть с тобой рядом, Флетчер. Неужели это так важно, где именно мы будем любить друг друга?

Сама того не желая, Чар заплакала. Слезы катились по щекам, и она даже не пыталась их вытирать. Она не была виновата в том, что любила его так сильно, и она так устала постоянно угадывать, чего он хочет.

— Почему ты все время сопротивляешься всему, что бы я ни сделала? Почему, чем больше я стараюсь поступать разумно, тем больше ты отдаляешься о меня? Почему так, Флетчер?

В роскошной гостиной воцарилась тишина. Обида Чар была так глубока, что не хватало слов, чтобы ее высказать. Ее молчаливое страдание тронула сердце Флетчера. Он сделал шаг ей навстречу, но неожиданно остановился.

Она задала много вопросов, а он не знал, что ответить. Он ощущал себя ненужным, лишним украшением в грандиозной декорации ее жизни. Была ли это ревность или зависть, проникшая в самую глубину его души? Неужели это он был причиной ее страданий? Если да, то он молился бы день и ночь, чтобы Господь освободил его от чувства зависти и позволил взглянуть на нее новым, доброжелательным взглядом. Если же ничего не получится, он должен найти в себе смелость оставить ее и больше не причинять ей зла.

Сделав несколько шагов, Флетчер оказался рядом с Чар. Он положил руку ей на затылок и прижал голову любимой к своей груди. Он снял с нее розовую кепку и прижался щекой к нежным, коротким волосам.

— Флетчер, — обнимая его за талию, благодарно прошептала Чар. В его объятиях было так тепло и спокойно. Ей так нужна была его любовь. Теперь все будет хорошо. Она это знала.

— Чар, я…

Но не успел он договорить, как услышал незнакомый голос, доносившийся из холла. Но Чар, очевидно, прекрасно знала, кто ее звал. Выскользнув из объятий Флетчера, она вытерла слезы.

— О Боже. Это — Джерри. Флетчер, я не размазала тушь?

Флетчер отрицательно покачал головой, но Чар и не нужен был его ответ. Она выпрямилась, расправила плечи и вышла из комнаты, не дожидаясь, пока он оценит состояние ее макияжа.

Флетчер последовал за ней. Он не знал, то ли ему злиться, что этот Джерри настолько близкий знакомый Чар, что может явиться в дом без приглашения, то ли радоваться светским манерам этого парня, предупредившего о своем появлении из холла, а не вломившегося сразу в гостиную. Войдя в холл, Флетчер увидел Чар, поглощенную беседой с мужчиной среднего роста, в одежде которого причудливо сочетались обычные брюки, твидовый пиджак и обтягивающая торс блестящая трикотажная майка. Чар и этот человек стояли рядом, и было понятно, что они хорошо знакомы.

— Нет, нет, ничего страшного, — говорила Чар, просматривая бумаги, которые протянул ей Джерри, — я для этого и сообщила, где меня найти. Ты всегда должен знать, где я, если возникают какие-нибудь вопросы. Это лучше, чем совершить ошибку, которая обойдется компании в несколько тысяч долларов.

Войдя в гостиную, Флетчер, скрестив на груди руки, прислонился к стене и молча наблюдал за Чар и ее собеседником. Чар заметила его и тут же вспомнила, что не представила мужчин друг другу.

— О, Джерри, это — Флетчер Хокинс. Флетчер, Джерри Кордова.

Они кивнули друг другу, не собираясь вступать в беседу. Чар неожиданно умолкла. Она была поглощена чтением бумаг, привезенных Джерри. Флетчер чувствовал себя таким бесполезным, его присутствие только мешало этим двоим. Он вернулся в гостиную за фотоаппаратом и остановился у окна, вглядываясь в бесконечно прекрасную, изменчивую океанскую гладь.

Однако, услышав голос Чар, Флетчер опять вышел в холл. Океан не вызывал в нем желания делать снимки, Чар же всегда была источником вдохновения. Незаметно остановившись около дверей, он начал фотографировать и одновременно прислушивался к разговору. Постепенно он начал понимать, о чем идет речь. Он щелкал почти без остановки, стремясь подавить гнев и обиду, которые переполняли его сердце.

— Нет, я думаю, ты прав. Кружевной воротник, безусловно, украсил бы эту модель. Но если речь идет о пяти долларах к оптовой цене, то можно обойтись и без него. Ты сделал прекрасную модель и без кружев вот на этом рисунке. Мы сможем ее представить как ностальгическое воспоминание о сороковых годах. Спереди можно добавить пуговички. Ну, скажем, не дороже, чем по шесть центов за штуку. Когда будем демонстрировать это платье, то дополним его жемчугом. Покупатели это любят. Они же никогда не увидят, как бы оно выглядело с кружевом, так что не заметят разницы. Да, трудно создавать такие вещи после вечерних платьев, я знаю. — Чар сочувственно дотронулась до локтя Джерри, словно хотела сказать: не он один находится в подобной ситуации. — Пять долларов для этой серии много. У нас и так уже цены на пределе.

— Ты абсолютно права, я не возражаю. — И в подтверждение справедливости сказанного Джерри тряхнул своими редкими волосами, собранными сзади в хвост. Быстро убрав в папку бумаги и подобострастно глядя на Чар, он поцеловал ее в щеку. Но Флетчер видел его глаза — глаза честолюбивого человека, готового с подобострастием смотреть на каждого, от кого зависит его карьера. Улыбнувшись, Джерри продолжал прерванный разговор: — Я займусь этим сразу, как только вернусь. Думаю, у меня найдутся подходящие пуговицы. Знаешь, ты просто гений!

— Не говори ерунды, — засмеялась Чар, но было видно, что его комплимент доставил ей удовольствие. — Я хочу, чтобы к понедельнику была готова примерка. Ты используешь коричневый трикотаж?

— Конечно, — ответил Джерри, — а для отворота — зеленый. Твой вкус, Чар, выше всех похвал.

— Прекрасно. Ну, мы все обсудили, и я могу вернуться к прерванному отдыху. Большое спасибо, что ты приехал посоветоваться перед тем, как приниматься за дело.

И, похлопав Джерри по плечу, Чар проводила его до двери. Довольная, возбужденная, Чар с улыбкой обернулась к Флетчеру. И он, сделав еще один, последний, снимок, опустил фотоаппарат.

— Кто это был? — тихо спросил Флетчер.

— Джерри? — Чар пожала плечами и небрежно бросила: — Это мой дизайнер.

13

— Твой дизайнер, — повторил Флетчер ровным голосом.

Так кажется спокойной поверхность полуденного моря, но в глубине таятся неведомые, необузданные силы. Чар по его тону догадалась, как он расстроен, но не могла понять чем.

— Да, мой дизайнер, — подтвердила она, удивленно глядя на Флетчера. — Я наняла его около месяца назад, но он приступил к работе только на прошлой неделе. У него есть прекрасные работы.

Чар нервно засмеялась, не вполне понимая, что произошло и почему вдруг в их отношениях опять появилась трещинка. Но она видела, что это случилось. Улыбаясь, с ласковым вопросом в глазах, она подошла к Флетчеру и обняла его за талию.

Придерживая фотоаппарат, он смотрел на нее сверху вниз, не отвечая на ее ласку. С опущенными густыми ресницами, бросающими густые тени вокруг глаз, с черными волосами, упавшими на лоб, он вдруг показался ей зловещим предвестником беды. В его глазах, цветом напоминавших расплавленную смолу, ничего нельзя было прочитать. Они были непроницаемы.

— Понимаю, — сказал Флетчер и высвободился из объятий Чар.

Он излишне внимательно принялся изучать фотоаппарат, проверил крышку объектива, словно это было самое важное занятие на свете.

Он направился к выходу, но, сделав несколько шагов, остановился на мраморной террасе перед дверью. Чар с ужасом следила за Флетчером. Он вдруг показался ей таким одиноким, несмотря на то что их разделяло расстояние в несколько шагов. Он стоял, широко расставив ноги, в глубокой задумчивости, сильный, стройный, с прямой спиной и черными, спадающими на лоб волосами, и был похож на генерала, изучающего поле предстоявшего сражения. Чар видела его насупленное лицо в профиль, напоминавший серп молодой луны на ночном небе.

Ей показалось, что в доме потемнело, словно туча закрыла солнце, она даже готова была в этом поклясться. Но за окном все сверкало, яркий солнечный свет слепил глаза, и она поняла, что ошиблась. Нахмурившись, засунув руки в карманы шортов, она подошла к Флетчеру. Сердце подсказывало ей, что он опять чем-то недоволен. «Интересно, — подумала она, — как быстро у него меняется настроение». Может быть, раньше, ослепленная любовью, она этого просто не замечала?

— Он у меня работает, Флетчер. Между нами ничего нет, я клянусь тебе.

Флетчер невесело засмеялся. Он даже не взглянул на Чар. Он не мог. Он так любил ее, а теперь должен был оставить свою любовь. Последнее приводило его в отчаяние, и в эту минуту он хотел, чтобы их любви не существовало вовсе. То, что он должен был произнести, казалось неимоверно трудным. Он поднял на нее глаза, полные слез, которые уже подступили к горлу, кипели в груди. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного и надеялся, что ему не придется так страдать в будущем.

— Чар, меня не оставляет одна мысль, — устало вздохнул Флетчер.

— Флетчер, о чем ты? Чем я опять тебя расстроила? Почему каждый раз, когда мне кажется, что наши отношения достигли наивысшей точки, что мы оба счастливы, какое-нибудь мое слово или действие приводит тебя в это ужасное, мрачное настроение?

— Это не настроение, Чар. Это отчаяние. Я так люблю тебя, Чар, и поэтому так больше продолжаться не может.

Флетчер умолк. Он не мог произнести ни звука. Чувства, разрывавшие его душу, были слишком сильны, их нельзя было выразить словами. Он любил не только каждый дюйм ее прекрасного тела, но и каждый всплеск ее фантазии, позволявшей открывать красоту в том, в чем другие видели только кусок ткани. Такой была прежняя Чар. Но теперь многое изменилось, и она смотрела на мир другими глазами, ослепленная рационализмом и экономической целесообразностью. Она безжалостно рассталась с лучшей частью своего «я», своей натуры, чтобы…

— Флетчер, я тоже люблю тебя. Я ни к кому и никогда не испытывала таких чувств. Как ты не понимаешь?

Чар подошла совсем близко и, взяв его за руки, пыталась заглянуть ему в лицо. Флетчер отвернулся. Он не мог и не хотел видеть ее глаз, полных тревоги, но Чар не сдавалась. Обойдя Флетчера, она оказалась с ним лицом к лицу.

— Не отворачивайся, Флетчер, не отворачивайся от меня, если я тебе действительно небезразлична, как ты говоришь. Это несправедливо и малодушно. Я никогда не думала, что ты можешь быть таким жестоким.

Флетчер неожиданно понял, что у Чар есть все основания упрекать его. Она была права. Их связывало такое глубокое, сильное чувство… Просто они не могут быть вместе. И чтобы облегчить, унять эту боль, нужно быть честным до конца. Обхватив ладонями ее прекрасное лицо, он старался сохранить в памяти каждый его дюйм, каждую черточку, каждую еле заметную морщинку. Потом, наклонившись, Флетчер поцеловал Чар нежно и печально. Он прощался с ней, и это был его последний поцелуй.

— Ты права, Чар, — сказал он, отпуская ее и поправляя на плече ремешок фотоаппарата. — Я обязан быть честным. Я должен был признаться себе в этом еще несколько месяцев назад. Это Пилар заметила, что мне не хватало мужества посмотреть правде прямо в глаза. И тогда с ее помощью я смог разобраться, в чем был не прав, и признался тебе во всем. Я ревновал тебя к твоему новому положению, к тому интересу, к той страсти, с которой ты отдавалась работе. Я хотел быть частью той силы, которая создавала «Броуди Дизайн». Я знал, зависть — глупое чувство, но тогда ничего не мог с собой поделать. К счастью, теперь все это прошло. Но Пилар была права, я действительно завидовал твоему успеху. Ведь когда-то и у меня была крупная компания. Пилар знала, что семь лет назад я все бросил. И все-таки в одном она ошибалась.