— Моя мама иногда давала мне бренди, когда я была маленькой. Если я промокала под дождем, — пояснила она. — Только глоточек, чтобы согреть меня.

Повернувшись, он посмотрел на нее, при этом его глаза сверкнули в темноте.

— Тебе и сейчас холодно?

— Нет. Почему ты спрашиваешь?

— Ты дрожишь.

Миранда посмотрела вниз на выдающие ее дрожь руки. Дрожь, которую вызвал отнюдь не холод. Она обхватила себя руками, надеясь, что он не станет развивать эту тему.

Он прошел через комнату и вручил ей бренди, его тело излучало непринужденное изящество.

— Только не пей все сразу.

В ответ на его снисходительный тон она стрельнула в него раздраженным взглядом, прежде, чем сделать маленький глоток.

— Как давно ты здесь?

Он сел напротив нее и лениво закинул ногу на ногу.

— Я должен был обсудить кое-какие дела со своим отцом, поэтому он пригласил меня после ужина насладиться с ним этим напитком. Я никуда не уезжал.

— И поэтому ты сидел здесь в темноте?

— Мне нравится темнота.

— Никому не нравится темнота.

Он громко засмеялся, и она почувствовала себя ужасно неопытной и молодой.

— Ах, Миранда, — сказал он, все еще посмеиваясь. — Спасибо тебе за это.

Она сузила глаза.

— Сколько ты уже выпил?

— Дерзкий вопрос.

— Ага, значит слишком много.

Он наклонился вперед.

— Я выгляжу пьяным?

Она инстинктивно отодвинулась под его испытующим, пристальным взглядом.

— Нет, — медленно сказала она. — Но ты намного более опытен, чем я, и смею предположить, что знаешь, как надо пить. Ты, вероятно, мог бы выпить в восемь раз больше, чем я, и по тебе этого не было бы заметно.

Тернер резко засмеялся.

— Все верно, каждое твое слово. И тебе, дорогая моя девочка, нужно научиться избегать мужчин, которые «намного более опытны», чем ты.

Миранда сделала еще один маленький глоток, отбрасывая мысль выпить все содержимое залпом. Наверняка в горле бы горело, и она бы только задохнулась, а у него был бы повод посмеяться над ней.

Она бы умерла от унижения.

Он был весь вечер в отвратительном настроении. Кратким и насмешливым наедине и молчаливо-отрешенным на людях. Она проклинала свое глупое сердце за любовь к нему; было бы намного легче любить Уинстона, улыбка которого была солнечной и открытой, и который обожал ее все это время.

Но нет, она хотела его. Тернера, поведение которого было изменчивее чем ртуть: то он смеялся и шутил с ней, а то становился колким и ядовитым.

Любовь придумана для идиотов. Дураков. И она была самой большой дурой из всех.

— О чем ты думаешь? — требовательно спросил он.

— О твоем брате, — сказала она, пытаясь увернуться от настоящего ответа. Это было хотя бы отчасти правдой.

— А-а-а, — протянул он, добавляя себе еще бренди. — Уинстон. Хороший парень.

— Да, — сказала она, почти вызывающе.

— Весьма.

— Прекрасный.

— Молодой.

Она пожала плечами.

— Я тоже. Возможно, мы составили бы отличную пару.

Он ничего не ответил. Она допила свой напиток.

— Ты со мной не согласен? — спросила Миранда.

Однако он и теперь не ответил.

— Об Уинстоне, — напомнила она. — Он — твой брат. Ты хочешь, чтобы он был счастлив, не так ли? Как ты думаешь, я бы подошла ему? Думаешь, я бы смогла сделать его счастливым?

— Почему ты спрашиваешь об этом меня? — спросил Тернер, его голос прозвучал низко, почти смешиваясь с ночью.

Она пожала плечами, затем опустила палец в свой бокал, собирая последние капли. А потом облизала их с кожи.

— К твоим услугам, — пробормотал он, и плеснул ей в бокал еще бренди «на два пальца».

Миранда кивнула в знак благодарности и ответила на его вопрос.

— Я хочу знать, — сказала она просто, — и я не знаю, кого еще спросить. Оливия так стремится увидеть меня замужем за Уинстоном, что ответила бы, что нам следует как можно быстрее предстать перед алтарем.

Она ждала, считая секунды, пока он молчал. Один, два, три… и тут он прерывисто вздохнул.

Это почти походило на капитуляцию.

— Я не знаю, Миранда. — Он казался усталым, утомленным. — Я не вижу причины, по которой бы ты не смогла сделать его счастливым. Ты способна сделать счастливым любого мужчину.

Даже тебя? Миранда жаждала сказать эти слова, но вместо этого спросила:

— И ты думаешь, что и я была бы счастлива с ним?

В этот раз он молчал дольше, прежде чем ответить. Он заговорил медленным, взвешенным тоном:

— Я не уверен.

— Почему нет? С ним что-то не так?

— С ним все в порядке. Просто я не уверен, что он сделал бы тебя счастливой.

— Но почему? — Она понимала, что ее слова звучат дерзко, но если бы она смогла заставить Тернера говорить о том, почему Уинстон не сделал бы ее счастливой, возможно, он бы понял, что он сам бы смог.

— Я не знаю, Миранда. — Он провел рукой по волосам, пропуская их сквозь пальцы, в результате чего золотые пряди остались стоять под нелепым углом. — Нам обязательно об этом говорить?

— Да, — сказала она с нажимом. — Да.

— Очень хорошо. — Он наклонился вперед, и сузил глаза, как будто готовил ее к неприятным новостям. — Твоя красота не соответствует нынешнему эталону, ты слишком саркастична, и тебе не особо нравится вести салонную беседу. Откровенно говоря, Миранда, я действительно думаю, что тебе не подойдет типично светский брак.

Она сглотнула.

— И?

Он отводил от нее взгляд в течение долгой минуты, перед тем как закончить свою мысль.

— И большинство мужчин не оценят в тебе этого. Если твой муж попытается изменить тебя по своему усмотрению, то ты будешь неприятно поражена.

Воздух вокруг них как будто наэлектризовался, и Миранда была просто не в силах отвести от него взгляд.

— Но ты думаешь, что найдется мужчина, который сможет оценить меня? — прошептала она.

Вопрос тяжело повис в воздухе, гипнотизируя их обоих. Тернер произнес одно только слово.

— Да.

Но его глаза вернулись к содержимому стакана, и он одним глотком допил свой бренди. Последовавший за этим вздох был вздохом человека, удовлетворенного напитком, а не занятого мыслями о любви и романтике.

Она отвела взгляд. Момент, если он действительно был, и это не было плодом ее воображения, сменила неуютная тишина. Молчание было неуклюжим и неловким, и она чувствовала себя неуклюжей и неловкой, и чтобы хоть как-то заполнить затянувшуюся паузу она выпалила первое, что пришло ей в голову.

— Ты собираешься посетить бал у Уортингтонов на следующей неделе?

Он повернулся к ней, и одна из его бровей удивленно поползла вверх от ее неожиданного вопроса.

— Возможно.

— Мне будет очень жаль, если ты не приедешь. Ты всегда так добр, когда танцуешь со мной дважды. Иначе, я должна признаться, меня бы ожидала печальная нехватка в партнерах. — Она болтала глупости, но не была уверена, что ее это заботит. В любом случае, казалось, она не могла остановиться. — Если бы Уинстон мог быть там, твое присутствие было бы для меня не так уж необходимо, но я понимаю, что он должен завтра утром возвратиться в Оксфорд.

Тернер одарил ее странным взглядом. Это не было настоящей улыбкой, это не было поддразниванием, и похоже, это была даже не ирония. Миранда ненавидела эту его непостижимость, так как не представляла, как на нее реагировать. И она решила проявить упорство. Что она теряет?

— Так ты пойдешь? — спросила она. — Я была бы очень благодарна.

Он на мгновение задержал на ней взгляд и сказал:

— Я буду там.

— Спасибо. Я это очень ценю.

— Рад быть полезным, — последовал сухой ответ.

Она закивала, и это движение, как ничто другое, выдало ее возбуждение.

— Тебе и нужно-то только станцевать со мной один танец, думаю, с этим ты легко справишься. Но я была бы тебе еще больше благодарна, если бы это случилось в начале вечера. Другие мужчины в этом деле всегда следуют твоему примеру.

— Удивительно, что кому-то может так показаться, — пробормотал он.

— Это не так уж удивительно, — сказала она, пожимая плечами. Она начинала чувствовать воздействие на нее бренди. Она еще не расслабилась, но чувствовала себя разгоряченной и смелой. — Ведь ты так красив.

Он, казалось, не знал, что ответить. Миранда поздравила себя с этой маленькой победой. Такое случалось крайне редко, чтобы ей удалось смутить его.

Чувство было дурманящим, и она сделала еще один большой глоток бренди, глотая, на сей раз, осторожней, чтобы не позволить ему опалить ее горло и сказала:

— Ты похож в этом на Уинстона.

— Прошу прощения?

Его голос прозвучал резко, и она вероятно должна была воспринять это как предупреждение, но Миранда, казалось, не заметила, что стоит на краю ямы, которую сама себе и вырыла.

— У вас обоих синие глаза и светлые волосы, хотя я думаю, что у Уинстона немного светлее. У вас похожая манера двигаться...

— Достаточно, Миранда.

— Но...

— Я сказал, хватит.

Она замолчала, удивленная его едким тоном, а затем пробормотала:

— Нет повода, чтобы обижаться.

— Ты слишком много выпила.

— Не будь смешным. Я не так уж много выпила. Уверена, что ты выпил в десять раз больше, чем я.

Он скользнул по ней обманчиво-ленивым взглядом.

— Это не совсем верно, но как ты уже заметила ранее, у меня в этом деле гораздо больше опыта, чем у тебя.

— Я говорила это, не так ли? И думаю, что была права. И все же мне кажется, что ты пьян.

Он склонил голову и мягко произнес:

— Не пьяный. Просто немного беспечный.

— Беспечный? — пробормотала она, как бы пробуя слово на вкус. — Какое интересное определение. Я думаю, что я тоже несколько беззаботна.

— Безусловно, иначе бы сразу вернулась наверх, когда обнаружили меня здесь.

— И я не сравнивала бы тебя с Уинстоном.

Его глаза полыхнули сталью.

— Конечно, не сделала бы этого.

— Ты правда так думаешь, не правда ли?

Повисло длительное молчание, и на мгновение Миранда подумала, что зашла слишком далеко. Как она могла быть настолько глупой и тщеславной, чтобы подумать, что он может возжелать ее? С какой стати его беспокоило бы, что она сравнила его с младшим братом? Он считал ее ребенком, маленькой девочкой, которой он из жалости оказал поддержку. Ей не следовало даже мечтать о том, что его забота о ней, могла иметь иной характер.

— Прости меня, — прошептала Миранда, опустив ноги на пол. — Я переступила рамки дозволенного. — И проглотив остатки своего бренди, помчалась к двери.

— A-a-a!

— Что, черт возьми? — Тернер вскочил со своего места.

— Я забыла о стакане, — простонала она. — Битое стекло...

— О, Христос, Миранда, не кричи. — Он стремительно прошел через комнату, и во второй раз за этот вечер подхватил ее на руки.

— Я такая глупая. Истекающая кровью дурочка, — сказала она со слезами в голосе. Она плакала скорее из-за потерянного достоинства, чем из-за боли, и поэтому остановиться было намного сложнее.

— Не ругайся. Я никогда прежде не слышал, что бы ты ругалась. Мне следовало бы вымыть твой рот с мылом, — поддразнил ее Тернер, поднеся к дивану.

Его нежный тон задел ее больше, чем могли бы задеть строгие слова, и она сделала несколько больших глотков воздуха, пытаясь подавить рыдания, клокочущие в ее горле.

Он бережно уложил ее на диван.

— Позвольте мне теперь осмотреть свою ступню, хорошо?

Она отрицательно мотнула головой.

— Я сама могу о себе позаботиться.

— Не будь глупой. Ты дрожишь как лист. — Он подошел к столику с напитками и взял, лежавшую там, запасную свечу.

Она наблюдала за тем, как он вновь пересек комнату и поставил свечу на край стола.

— Ну вот, теперь, у нас здесь достаточно света. Позволь мне посмотреть ногу.

Миранда, неохотно, позволила ему приподнять свою ногу и положить на его колени.

— Я так глупа.

— Прекрати говорить это! Ты — самая неглупая женщина, из всех, кого я знаю.

— Спасибо. Ай-ай!

— Сиди не двигаясь и прекрати дергаться.

— Но я хочу видеть, что ты делаешь.

— Понимаю, но ты не акробат, и просто не можешь этого видеть. Так что тебе придется довериться мне.

— Ты уже закончил?

— Почти. — Он сжал пальцами следующий осколок стакана и потянул.

Она напряглась от боли.

— Остались только еще парочка осколков.

— А что, если тебе не удастся достать все?

— Удастся.

— А что, если нет?

— Милостивый Боже, женщина, я когда-нибудь говорил тебе, как ты упрямы?

Она слегка улыбнулась.

— Да.

И он улыбнулся в ответ.

— Похоже, я не смогу извлечь один осколок, но он должен, через пару дней, сам проложить себе дорогу наружу. С осколками обычно так происходит.