— После ванны можешь помочь мне выбрать тебе новую одежду, если хочешь, — сказала она, боясь говорить что-либо про синяки. — Там в шкафу масса красивых вещей.

У Руби чуть шевельнулись губы, будто она хотела улыбнуться, но забыла, как это делается. Хотя она была очень худой и бледной, у нее были красивые серые глаза и очень длинные ресницы. Когда ее волосы отрастут, она, вероятно, будет очень красивой.

— Ты здесь самая старшая? — спросила она.

— Да, но я старше только на год, — ответила Адель, очень довольная, что Руби, кажется, уже не так боится. — Но ты увидишь, что Берил считает, что самая главная она, потому что она была старшей очень долго, пока я не приехала.

— Она на меня странно посмотрела, — сказала Руби и нахмурилась. — Она будет со мной плохо обращаться?

— Кто, Берил? — Адель хихикнула. — Она ни с кем не в состоянии плохо обращаться, она слишком похожа на пугливую кошку. Здесь никто не будет с тобой плохо обращаться, Руби. А если будут, скажешь мне.

Руби осторожно залезла в ванну, причем в ее глазах снова вспыхнул огонек страха, и Адель догадалась, что она не привыкла к настоящей ванне. Голая, она была такой худой, что Адель могла видеть все ее косточки, и ей было интересно, будет ли миссис Мэйкпис давать ей дополнительную еду, чтобы откормить ее.

Адель болтала о всякой чепухе, пока девочка купалась. Она рассказала ей понемногу о каждом из детей и кое-что об их домашних обязанностях. Потом, когда она почувствовала, что Руби стало более комфортно с ней, спросила, кто так коротко постриг ее волосы.

— Тетя Энн, — сказала Руби с глубоким вздохом. — Она на самом деле не тетя, просто женщина, с которой папа трахался. Она сказала, что это единственный способ избавиться от вшей, которые у меня были. Но это не настоящая причина, она просто ненавидела меня.

Адель резко села на стул, шокированная, что десятилетний ребенок так запросто произносит слово «трахался». Адель изредка слышала, как большие девочки иногда использовали это выражение, и примерно знала, что оно означает. Это было то, зачем мужчины ходили к проституткам. Но она не собиралась говорить об этом Руби, тем более после того, как эта женщина так плохо с ней обошлась.

— Они скоро отрастут, дорогая, — ласково сказала она. — И эти синяки тоже сойдут. Я почувствовала себя лучше, когда попала сюда, и ты тоже будешь так чувствовать через день-два.

— Ты думала, что до тебя никому на свете нет дела? — спросила Руби, и ее серые глаза были полны боли.

Адель кивнула. У нее сжалось горло, потому что ей было очень жаль девочку.

— Но здесь мы заботимся друг о друге, — сказала она. — Здесь безопасно, никто не причинит нам боли.

Позже, вечером, Адель лежала в кровати на чердаке и думала о Руби. В свете того, что новенькая девочка рассказала ей потом, она уже не думала, что у нее есть какие-то причины возражать против того, что она одна в комнате. Старая железная кровать немного скрипела, а матрац был комковатым, но она лежала в чистой постели, с лестничного пролета внизу шел свет, она не была голодной, и у нее ничего не болело.

Руби рассказала ей, что отец оставил ее с тетей Энн и ее четырьмя детьми в их комнате в подвальном помещении и ушел искать работу. Руби сказала ей, что не знает, почему тетя Энн вдруг стала так плохо обращаться с ней, но она думала, это потому, что папа не посылал ей денег. Какова бы ни была причина, она заперла Руби в подвале с углем, который находился снаружи за входной дверью и спускался под мостовую на улице. Она сказала, что там был адский холод и темнота, и по ночам она лежала на нескольких мешках, которые там были, и укрывалась старым пальто. Каждое утро тетя Энн вытаскивала ее оттуда, чтобы она ждала почтальона. Когда от отца ничего не было, она била Руби, потом снова закрывала ее в подвал, дав ей лишь несколько кусков хлеба и чашку воды.

Руби не знала точно, сколько времени она там провела, но сказала, что отец ушел в первых числах февраля и тетя Энн начала закрывать ее в подвале недели через три после этого. Похоже, школьная учительница и соседи думали, не видя ее, что отец вернулся и забрал ее. Девочку нашли и освободили только потому, что в подвал зашел газовщик, чтобы обнулить счетчик, и услышал, как она плачет. Он вызвал полицию.

Адель тошнило, когда Руби рассказывала ей об этом. Некоторые следы на ее теле были ожогами от сигарет. Она сказала, что тетя Энн силой усаживала ее на стул и, в уверенности, что Руби знает, где ее отец, жгла ее, пытаясь добиться от нее признания.

— Но я не знала и думала, что умру в этом подвале, — рассказывала Руби, и у нее по щекам текли слезы. — Я молилась, чтобы папа вернулся за мной, но тетя Энн однажды сказала, что мужчины и гроша не дают за своих детей, все, что они хотели, это вставить одно место в женщину, а как только женщина оказывалась в интересном положении, они смывались. Я предполагаю, что она была права.

Адель пыталась скрыть свой шок от грубых слов, которые употребляла Руби, и удивление, что десятилетняя девочка, похоже, знала намного больше о том, что происходило между мужчинами и женщинами, чем она. Адель знала, что грубое слово «трахать» было частью семейной жизни и делания детей, но выразительные слова Руби заставили звучать это так некрасиво.

И все-таки после ужасного рассказа Руби Адель почувствовала себя счастливой. С тех пор как мать увезли, она не провела ни одной ночи в холоде и голоде. Доктор достаточно позаботился о том, чтобы ее взяли в приличный дом, и у нее был мистер Мэйкпис, который любил ее. Она чувствовала, что должна быть по-настоящему счастлива: ведь она могла кончить где-то с кем-то таким, как тетя Энн.


Через несколько дней после приезда Руби мистер Мэйкпис снова уехал по делам. Поскольку он всегда ел в гостиной и часто уезжал на своей черной машине по утрам, Адель даже не вспомнила о нем до второй половины дня, когда пришло время урока.

— Сэр вернется вовремя на урок? — спросила она у миссис Мэйкпис.

— Нет, не вернется, — отрезала женщина. — Он уехал на некоторое время. Но ты можешь помочь младшим детям с чтением и письмом.

— Сегодня? — спросила Адель.

— Сегодня и каждый день, пока я не распоряжусь иначе, — последовал резкий ответ. — Поэтому не стой без дела и не глазей на меня. Если ты такая умная, как утверждает мой муж, ты должна будешь отлично справиться. Сначала возьми группу средних, а старшие дети будут делать для меня кое-какие дела.

Группой «средних» были шести-, восьмилетние Фрэнк, Лиззи, Берти, Колин и Дженис. Хотя все они любили, когда им читали истории, никто из них сам хорошо не читал. По сути, шестилетний Фрэнк даже плохо знал буквы алфавита, а когда Адель несколько раз пыталась учить его, когда была возможность, он отказывался даже попробовать.

Адель собиралась обратить внимание женщины на то, что ей будет трудно, если Фрэнк будет в классе с остальными, но она ощутила, что миссис Мэйкпис так и ждет какого-то протеста. У нее было слегка насмешливое выражение на лице, как всегда, когда она что-то замышляла. Когда она была в таком настроении, одно неверно сказанное слово означало скандал. Поэтому Адель ничего не сказала и вышла в сад, чтобы собрать пятерых детей.

Урок прошел намного лучше, чем она ожидала, но лишь потому, что она подкупила детей, сказав, что если каждый по очереди прочитает абзац из книги, а потом очень старательно перепишет из нее шесть строчек, пока она будет помогать Фрэнку, то она всем им почитает историю.

Миссис Мэйкпис зашла в класс, когда они как раз занимались письмом. Она несколько секунд стояла и наблюдала, а Адель помогала Фрэнку писать простые слова из трех букв. Вероятно, она впечатлилась тем, что все дети работают, потому что вскоре повернулась на каблуках и ушла, не сказав ни слова.

Со старшей группой вообще не было проблем: им надоедало долго оставаться в саду и они были рады чем-то заняться. Даже Джек, который был слегка отставшим и читал не лучше среднего семилетнего ребенка, хотел попытаться. Для урока письма Адель мелом написала на доске предложения, пропустив прилагательные, и велела им вставить собственные.

Ей пришлось подавить смешок, когда она прочитала одну из попыток Джека. Это был большой, неуклюжий мальчик с влажным ртом и торчащими ушами, такой бестолковый, что обычно не доставлял никаких хлопот. Но это ее по-настоящему рассмешило.

Она дала детям предложение: «Был… день, поэтому миссис Мэйкпис вывесила белье в саду».

Остальные вставили «чудесный», «хороший» или «ветреный», но Джек вставил «чертов».

— Почему чертов, Джек? — спросила Адель, изо всех сил стараясь сделать серьезное лицо.

— Мама всегда говорила: чертов день стирки — каждый понедельник, — ответил он.

Потом она прочитала им первую главу «Острова сокровищ», а когда прозвенел звонок к чаю, она была очень довольна собой, потому что оба урока прошли так хорошо.


Этот первый день был единственным, когда Адель удалось привлечь внимание класса. По мере того как дни шли, их поведение становилось все хуже. К концу недели все они шумно резвились во время урока, и Адель получила взбучку от миссис Мэйкпис за то, что они так шумят.

И вдруг Адель оказалась без друзей, потому что все дети посчитали ее шпионкой миссис Мэйкпис и исключили из своих игр и разговоров. Даже младшие дети держались на расстоянии. Ложась в постель на чердаке, она слышала, как девочки болтают и смеются вместе, и чувствовала, что они смеются над ней. В довершение ко всему миссис Мэйкпис относилась к ней сейчас с сарказмом и на любые вопросы отвечала: «Ты же у нас умная, сама разберись». Медленно прошло целых четыре недели, и Адель чувствовала себя все более несчастной и одинокой. Иногда она боялась, что мистер Мэйкпис уехал навсегда, потому что его жена оказалась такой злой, и Адель чувствовала, что она просто умрет, если он не возвратится.

Однажды утром, когда она чистила картошку на обед, во дворе раздался звук его подъезжающей машины. Конечно, она не осмелилась выбежать к нему, но ее сердце застучало, и она бросилась к окну посмотреть на него.

Адель подумала, что он выглядит красивым, как кинозвезда, в своем темно-сером костюме и фетровой шляпе; его лицо загорело от солнца. Он увидел ее в окне и улыбнулся, при этом его зубы сверкнули ослепительной белизной.

Миссис Мэйкпис подала детям обед, предупредив их, чтобы они хорошо вели себя в ее отсутствие, и забрала свою тарелку и тарелку мужа в гостиную. Она снова появилась через час, как раз когда Адель заканчивала мыть посуду. Остальные дети убежали играть во дворе, а Берил катала Мери в коляске, пытаясь укачать.

— После того как закончишь, иди в классную комнату, мой муж хочет поговорить с тобой, — сказала резко миссис Мэйкпис, с шумом ставя поднос, нагруженный грязной посудой и стаканами.

Адель лишь кивнула. Мрачного выражения на лице женщины было достаточно, чтобы понять, что что-то расстроило ее.

Когда Адель в конце концов пришла в классную комнату, мистер Мэйкпис сидел на подоконнике и курил трубку. Она кинулась к нему и обняла его.

— Вас не было так долго, и без вас так ужасно! — выпалила она.

Он мягко рассмеялся.

— Мне нужно уезжать почаще, если меня так встречают, когда я возвращаюсь, — сказал он.

— Я так скучала по вам, — сказала Адель, расплакавшись, и начала рассказывать, что она ничему не смогла научить малышей и что у нее во всем доме нет ни одного друга.

Он пересел на стул и притянул ее к себе на колено.

— Я уверен, что это не было так уж плохо, — сказал он, вытирая ей глаза платочком.

— Было, было, — настаивала она. — Это было невыносимо.

Он прижал ее к себе и раскачивал в своих объятиях.

— Я тоже скучал по тебе, — сказал он. — Но мне иногда нужно уезжать, этого требуют мои дела.

Когда он начал целовать и гладить ее, Адель была так счастлива, что он снова с ней, что уже не возражала, как раньше. Он сказал, что ему хотелось бы взять ее с собой, и, может быть, когда она будет немного старше, он сможет это сделать.


Берил поджидала в коридоре, когда Адель через час вышла из классной комнаты.

— Учительская собачка, — злобно прошипела на нее Берил.

— Тебе просто завидно, — возразила Адель. — Что я могу поделать, если он меня любит, потому что я единственная из всех, кто хочет чему-то научиться.

— Он тебя не за это любит, — отрезала в ответ Берил, и ее маленькое личико было полно злобы. — Он любит всех, кто позволяет ему засунуть руку себе в трусы.

Адель остановилась как вкопанная, в шоке от того, что сказала младшая девочка.

— Так гадко говорить, — охнула она.

— Он сам гадкий, — пожала плечами Берил. — Он подъезжает ко всем старшим девочкам, Джулия из-за этого сбежала.