— Он хороший мальчик, — сказала она однажды поздно вечером, когда они с Адель пили на ночь какао. — Я бы никогда не поверила, что у Эмили Уайтхауз хоть кто-то из детей не будет никчемным снобом.

— Я думаю, судя по тому, что Майкл рассказал мне, его мать немного нервная, — доверила ей Адель, надеясь, что она не обманула его доверие.

— И ее мать такой была, — сказала бабушка со злой улыбкой. — Я однажды ей сказала: «Ты должна уметь постоять за себя, женщина, не позволяй Сесилу себя использовать как дверной коврик». Она захныкала и пробормотала что-то насчет того, что муж должен быть главой семьи.

Адель была изумлена.

— Я не подозревала, что ты так хорошо ее знала! — воскликнула она.

— Мы были друзьями. — Хонор поджала губы, как она всегда делала, когда не хотела распространяться на какую-то тему. — Разумеется, она была намного старше меня, но несмотря на это, мы все равно были друзьями. Хотя ситуация вроде как изменилась, когда я начала убирать у нее в доме. Тогда началась война, и мне приходилось это делать, мне были нужны деньги. Еще я пару раз ее выручала, когда Эмили, будучи еще молодой, сбежала с детьми, потому что этот ее муж плохо с ней обращался.

— Почему ты не рассказала Майклу все это? — спросила Адель.

Какое-то время бабушка не отвечала. Но в конце концов она взглянула на Адель и на ее лице промелькнула улыбка.

— Я не люблю признаваться, что убирала у кого-то в доме, в особенности у подруги, — сказала она. — Но в первую очередь я не считаю нужным рассказывать ему, что я как-то была связана с его бабушкой или матерью.

— Почему? Он был бы в восторге!

— Да, был бы, он как раз такой мальчик. А еще он открытый человек, он побежал бы домой весь возбужденный и рассказал бы своим родителям. Я этого не хочу. Насколько я помню, они оба были ужасными снобами. И я подозреваю, они будут сердиться на Майкла за его дружбу с тобой.

Адель уже и сама пришла к такому выводу. Она знала, что люди, живущие на болотах, не общались с людьми, живущими в больших домах в Винчелси.

— Но ты ведь из-за этого не сердишься, правда? — спросила она.

— Конечно нет, — горячо сказала бабушка. — Мое происхождение ни капли не хуже их, и я довольна, что у тебя такой приятный друг. Но, моя дорогая, ты должна помнить, что он вернется в Гемпшир, и вряд ли его родители слишком часто будут приезжать навестить бедного старика Сесила. Возможно, ты больше никогда не увидишь его.

Ночью, когда Адель лежала в кровати и слушала, как ветер воет на болоте, она думала о том, что сказала бабушка, и ей было грустно, потому что она понимала, что это правда. С Майклом было так здорово, они смеялись над одними и теми же вещами, они могли разговаривать обо всем, и ей бы хотелось, чтобы он остался здесь навсегда.

Но она знала, что нужно быть реалистичной. Вероятно, он не подружился бы с ней, если бы в округе был Кто-то другой, с кем можно было бы дружить. Как только он вернется в школу, он быстро забудет о ней. Она будет скучать по нему, но она не собирается глупо влюбляться, как сентиментальные глупые девушки в любовных романах.

В последнюю неделю каникул Майкла погода стояла на удивление теплой, и они прекрасно проводили вместе много времени. Они плескались в море, визжа и смеясь от холодной воды. Они построили мост из веток через одну из речушек по дороге в гавань Рай и устроили соревнование, кто дольше сможет сосать свой леденец. Адель никогда не пробовала этих огромных сладостей раньше, потому что у них редко были деньги на такие вещи, но Майкл кущ их и объяснил, почему они меняют цвет, когда сосешь их. Адель было смешно, когда он все время просил ее открыть рот, чтобы посмотреть, какого цвета стал ее леденец.

Они устроили соревнования на скорость на верхушках галечных насыпей. Адель научила его съезжать по крутым откосам, как на лыжах. Она показала ему массу только что родившихся угрей в одной из речушек, а он научил ее считать по-французски. Не важно было, что они делали, просто все было так замечательно, пока они были вместе. Они просто могли посмотреть друг на друга и начать смеяться безо всякой причины.

Утром в тот день, когда Майклу нужно было уезжать домой, он зашел в Керлью-коттедж, как раз когда они заканчивали завтракать.

— Я не буду вам мешать, миссис Харрис, — сказал он очень вежливо. — Я просто хочу вас поблагодарить за то, что вы были так радушны. — Он вручил Хонор красивую жестяную коробку, полную чая.

— Как это мило с твоей стороны, Майкл, — просияла она, восхитившись коробочкой.

— У меня для тебя есть книга, — сказал он Адель, вручив ей пакет. — Я надеюсь, ты ее еще не читала.

Адель открыла пакет. Книга называлась «Лорна Дун».

— Нет, я не читала ее, — сказала она, приятно удивленная. — Спасибо, Майкл. Я прямо сегодня начну ее читать.

— Останешься с нами на чашку чая? — спросила бабушка.

Майкл покачал головой.

— Я не могу, меня ждут ехать.

— Тогда беги, проводи его до конца улицы, — сказала она, легонько подтолкнув Адель. — До свидания, Майкл. Я надеюсь, мы еще когда-нибудь увидимся.

На улице у Майкла стоял велосипед. Он поднял его и посмотрел на Адель.

— Я буду скучать по тебе, — произнес он угрюмо. — Ты мне будешь отвечать, если я буду писать тебе?

— Конечно буду, — с готовностью согласилась Адель. — Пожалуйста, рассказывай мне все свои новости. Но теперь тебе лучше идти. Ты же не хочешь, чтобы твои родители сердились.

Она смотрела, как он отъехал, и колеса велосипеда вихляли, когда он поехал по неровному грунту. В конце улицы он нажал на педали и поехал быстрее. Повернув на дорогу в Винчелси, он помахал, не поворачивая головы.

У Адель в руках все еще была книга, которую он ей подарил. Она открыла ее и увидела, что он написал ей записку.


Для Адель. История о мальчике, который встретил девочку на болотах и не может забыть ее. Я тоже никогда не забуду тебя.

С наилучшими пожеланиями,

Майкл Бэйли. Пасха, 1933.

Глава десятая

1935

— Я не верю, что когда-нибудь найду настоящую работу, — сказала устало Адель, тяжело опустившись на траву рядом со стулом бабушки.

Был почти конец августа, и прошло два года с тех пор, как она окончила школу, и все же она еще не нашла постоянной работы. Ей удавалось получать временную работу: то несколько недель в прачечной, когда был сезон туристов в городе, то уборка сена на ферме в Пизмарш за Раем. Она собирала клубнику и малину, копала картошку, убирала в рыбном магазине в городе по вечерам, когда он закрывался, и выполняла десятки других незначительных работ. Она также написала письма чуть ли не в каждую компанию в Гастингсе и много раз ездила туда на автобусе, но никто не хотел брать ее на постоянную работу ни в какой должности.

— Они все говорят, что им нужен кто-то с опытом, — жаловалась Адель. — Но как я могу получить опыт, если никто не хочет дать мне возможность показать, что я умею делать?

— Времена тяжелые, — сказала бабушка и легонько погладила ее по голове.

Адель очень хорошо понимала, что кроме нее были миллионы безработных и что мужчины кончали с собой, потому что не могли обеспечить свои семьи. Не проходило и недели, чтобы в дом не постучался какой-нибудь голодный, ищущий работу, и не попросил бы хоть что-нибудь из еды. Хонор всегда давала им миску супа и немного хлеба, и даже рассталась с последней старой одеждой Фрэнка. Эти люди обычно приходили из центра или с севера Англии, хотя в Рае и Гастингсе тоже была ужасная нищета.

В такой жаркий солнечный день, как сегодня, это не так бросалось в глаза, но зимой Адель видела оборванных, босых ребятишек, которые нищенствовали на Хай-стрит. Каждую неделю на набережной было все больше мужчин, которые страдальчески болтались вокруг в надежде получить работу на день или два. Некоторые семьи распродали свою мебель до последней палки, а зимой умирали старики, потому что у них не было угля, чтобы топить.

— Может быть, мне придется поехать в Лондон, — мрачно сказала Адель. — Я в городе встретила Маргарет Фостер. Она сказала, что получила письмо от Мэвис Плант, ей там удалось найти работу в офисе.

— Ты слишком молода, чтобы ехать в Лондон, — убежденно сказала бабушка. — Я не хочу, чтобы ты жила в дыре во власти беспринципных людей. И здесь что-нибудь подвернется, увидишь.

— В газетах все время говорят, что для тех, кто хочет работать, работа есть, но это чепуха, — сердито сказала Адель. Ей было жарко, она устала, и у нее болели ноги. И еще добавило досады то, что Маргарет Фостер торжествовала по поводу своей работы в «Доме и колониальном стиле». Она похвасталась новым розовым платьем из крепдешина и сказала, что вечером идет в кино с еще одной девушкой из магазина. Адель была в кино лишь два раза за прошлый год.

Но по-настоящему она разозлилась оттого, что была уверена в причине отказа. Ей отказали, потому что она с болот. Собеседования всегда проходили довольно хорошо, пока ее не начинали спрашивать, где она живет. Она была умной, довольно привлекательной, умела разговаривать, и у нее были хорошие манеры. Почему они думали, что у нее есть роковой изъян просто из-за места, в котором она живет?

— Мы прекрасно справимся, даже если ты целый год не найдешь работы, — спокойно сказала бабушка. — С твоей помощью у меня на продажу получается в два раза больше, чем было три года назад, и платят мне теперь больше.

— Я не могу смотреть, как тяжело ты работаешь, — выпалила Адель. Она еще пристальнее наблюдала за бабушкой с тех пор, как окончила школу, и заметила, что бабушка почти не присаживалась за целый день. Она никогда не останавливалась — то куры, то кролики, то варенье, то вино. — Мне уже нужно сделать так, чтобы ты меньше работала, а не наоборот.

— Если я сейчас работаю тяжелее, это потому, что я так хочу, — решительно сказала Хонор. — Я люблю то, что делаю, я не мученица. Ну а теперь иди и умойся, попей и пойди посиди в тени полчаса. Завтра будет новый день, и кто знает, что может случиться.

— Ничего не случится, — пробормотала Адель, моя руки в судомойне. Вода вдруг стала течь все меньшей струйкой, пока не перестала совсем. Это было последней каплей. Питьевую воду они получали из насоса в саду, а рядом с коттеджем была цистерна, куда они собирали дождевую воду, которая шла по трубе в кран судомойни и использовалась для мытья. Вот уже несколько недель не было дождя, и цистерна явно была пуста.

Все в этом коттедже было такой тяжелой работой. Печь нужно было разжигать и топить хворостом, который они собирали. Чтобы принять ванну, нужно было нагреть много ведер с водой и наполнить ими жестяную ванну, а потом ее нужно было вычерпывать. В туалете не было слива, и время от времени им приходилось забрасывать яму известью, и оттуда всегда шла вонь. Электричества не было, только свечи и масляные лампы. У них даже не было приемника.

С тех пор как Адель окончила школу, она начала намного лучше понимать, как живут некоторые люди. Дело было не в том, что она завидовала именно тому, что у стольких людей были газ и электричество, приемники, граммофоны, бойлеры, чтобы мыться, и даже электрические утюги, она просто думала, что это немного несправедливо, что у некоторых есть так много, а у некоторых так мало. В школе она была лучшей в классе и все же не смогла получить работу, а Маргарет Фостер, которая была первой тупицей в классе, заполучила работу в «Доме и колониальном стиле», У большинства женщин возраста ее бабушки было время посидеть в кресле с книгой. А ей приходилось восполнять скудную вдовью пенсию, освежевывая кроликов. И из этих кроличьих шкурок делали шубы для женщин, которые ничего не делали весь день.

Схватив большой эмалированный кувшин, Адель пошла к насосу и яростно качала его, пока не наполнила. Потом она наполнила еще и ведро. Неся воду обратно в дом, она думала, каким образом бабушка сможет справляться, когда совсем состарится и когда у нее уже не будет здоровья качать воду или собирать хворост.

— Я позабочусь о ней, — сказала она себе самой. Но тут же расплакалась от этой мысли. Как она может позаботиться о ком-то еще, если сама не может даже найти работу?

Вошла Хонор и застала ее плачущей.

— Чего ты ревешь? — спросила она в своей обычной черствой манере.

— Потому что все так чертовски тяжело, — выпалила Адель.

— Не смей ругаться в моем доме, — отрезала бабушка, — или я тебе рот вымою мылом. И перестань жалеть себя, миллионы людей живут хуже, чем ты.

Адель побежала к себе в комнату, хлопнув за собой дверью, бросилась на постель и зарыдала еще сильнее. Она оставалась там, хотя знала, что Хонор готовит чай, и когда ее не позвали, она заплакала еще сильнее, потому что было ясно, что бабушке все равно, если она расстроена или голодна.