Именно она направила его внутрь себя. Она чувствовала, что вся горит, и она хотела его. Когда он надевал презерватив, она отвела глаза, потому что его пенис вдруг показался ей таким большим и твердым, и она приготовилась к боли.

Но боли не было. В какой-то момент она почувствовала, что он зашел слишком глубоко, но это быстро прошло, и все затмил восторг от того, что он наконец овладел ею.

— Тебе хорошо так? — прошептал он, утыкаясь губами в ее шею.

— Это чудесно, — пробормотала она, и это было правдой. — Я люблю тебя, Майкл.

— О, моя дорогая, — шептал он, и его дыхание все учащалось. — Это так хорошо, так прекрасно. Я так сильно люблю тебя.

Когда он вдруг выдохнул ее имя и перестал двигаться, Адель на мгновение почувствовала себя так, будто ее подвесили над пропастью. Но обняв его жаркое, дрожащее тело и увидев, что он плачет у нее на плече, она поняла, что случилось.

— Некоторые парни в лагере говорят, что летать лучше, чем секс, — прошептал он. — Но летая, я никогда не получал такого удовольствия.

Адель мягко рассмеялась.

— Тебе тоже было хорошо? — спросил он взволнованно, поднимая голову, чтобы посмотреть на нее.

Она смогла лишь кивнуть, ее настолько переполняли эмоция, что она не находила слов.

Позже они поднялись, оделись и вышли поискать чего-нибудь поесть и попить. Было уже девять вечера, слишком поздно, чтобы пойти в кино или на спектакль, как они планировали. Майкл повел ее в ресторан рядом с гостиницей, о котором ему рассказал один из друзей, и они с жадностью проглотили огромный кусок мяса гриль с овощами, запив это бутылкой красного вина.

— Мне хотелось бы, чтобы мы немедленно поженились, — сказал он вдруг. — Я отдал бы все что угодно за возможность возвращаться к тебе домой по вечерам.

Адель положила свою руку поверх его.

— Ты отлично знаешь, что это невозможно. Меня выгонят с работы, потому что медсестрам нельзя выходить замуж. И в ВВС не любят, когда их молодые пилоты женятся.

— Да, но это не мешает мне мечтать, — сказал он с легкой грустью. — Я даже не могу сказать, когда мы снова проведем вместе выходные.

Адель знала из рассказов Майкла, что никто из молодых пилотов в Биггинг-Хилле серьезно не воспринимал мысль о войне. Летать было их страстью, и между тренировочными полетами они играли в футбол, регби и крикет или набивались в машины и с криками ехали в ближайший паб, где, вероятно, переворачивали все вверх дном. Они разыгрывали друг друга, у них были странные правила инициации для новых рекрутов, и причина, по которой не одобрялись браки, была в том, что нужно было поощрять более крепкую связь между членами эскадрона.

Но хотя жизнь в Биггинг-Хилле большей частью была похожа на непрекращающееся веселье, мало кто читал газеты и разговоры о политике были строжайше запрещены, она знала, что Майкл очень хорошо отдает себе отчет в шаткой ситуации Англии с Германией.

Обычные гражданские люди могли верить, что Невилл Чемберлен обеспечивает «мир современникам», на Майкл наблюдал масштабное перевооружение правительства, видел кампании по вербовке и доставку в Биггинг-Хилл новых «ураганов» и «спитфайров». Он мог беспрестанно восхищаться, что эти машины разгоняются более чем на 300 миль в час, и притворно поддерживать общее мнение, что задачами пилота в военное время являются разведка и сбрасывание бомб, но он знал больше.

Их тренировали в воздушных боях, им нужно было учиться стрелять и прыгать с парашютом. Адель знала не хуже его, что авиация будет во всех горячих точках и что воевать будут не в окопах, а в воздухе.

Всем молодым пилотам надоели разговоры о возможной опасности, но Адель ощущала, что их с Майклом занятия любовью вдруг заставили Майкла понять, что их может разлучить не отсутствие родительского одобрения, а смерть.

У нее по спине пробежал холодок. Недавно вся больница переполошилась из-за дополнительной практики обработки ран и ожогов для всех студенток-медсестер. Она знала, что в большом количестве заготавливаются лекарства, перевязочный материал и другие припасы. Но пока что все это казалось похожим на учебную тревогу, необходимую на крайний, но маловероятный случай. И вдруг она почувствовала, что все были глупо беспечны.

— Тогда нам просто нужно будет максимально использовать то время, когда нам удастся быть вместе, — сказала она, заставив это прозвучать весело и спокойно. — У нас впереди вся ночь и весь завтрашний день. Давай думать об этом.


Роуз вышла на станции метро Темпль и минуту стояла, изучая карту. Была первая неделя февраля, и выпавший вчера снег еще лежал толстым белым слоем на крышах домов и деревьев. На улицах и мостовых он превратился в предательский черный лед, и было морозно.

Роуз оделась для красоты, не для тепла, и уже пожалела об этом, потому что ее ноги в туфлях на высоких каблуках превратились в две сосульки, и она рисковала поскользнуться на льду. Джонни купил ей голубое пальто с серым лисьим воротником еще осенью, и тогда оно казалось очень теплым. Но на самом деле оно годилось только для мягкой погоды, потому что сильно продувалось ветром. Если бы она не прикрепила свою маленькую шляпку к волосам парой шляпных булавок, шляпка бы просто слетела от сквозняка в метро.

Ей хотелось поймать такси, но у нее уже оставалось меньше десяти шиллингов до конца недели. И все же, если сегодня все хорошо пройдет, возможно, она до конца жизни никогда больше не будет ездить в метро.

Осторожно шагая, держась за стены и поручни, она наконец дошла до Темпля. Она не была знакома с этим районом Лондона и удивилась, обнаружив, что он похож на муравейник очень старых зданий, в каждом из которых, похоже, гнездились десятки адвокатских контор.

Она совершенно случайно увидела объявление о помолвке Адель и Майкла Бэйли. Люди оставляли газеты в ресторане «Сохо», где она все это время работала, и их складывали пачками в кладовке, чтобы раскладывать по полу в кухне после мытья.

В прошлом году, в ноябре, Роуз взяла домой газет из пачки, чтобы топить печь. Она сидела за столом, газеты лежали рядом, и она машинально взялась их перелистывать. Когда она дошла до колонки рождений, смертей и браков в старой «Таймс», вспомнила, как мать читала эти объявления — она всегда говорила, что ей хочется посмотреть, не встретит ли она знакомую фамилию.

Роуз лениво и по диагонали проглядывала колонку с именами, но когда увидела фамилию Бэйли в подразделе «Помолвки», она вчиталась. К своему шоку и крайнему изумлению, она узнала, что Майкл Бэйли, сын Майлса Бэйли, барристера из Элтона, Гемпшир, обручается с Адель Талбот из Винчелси, Сассекс.

На мгновение она подумала, что у нее сейчас случится сердечный приступ. Ее сердце забилось, как отбойный молоток, и на лбу выступил пот. Ей пришлось налить себе стакан бренди, чтобы успокоиться.

Роуз часто думала про Майлса Бэйли после своей поездки с Джонни в Винчелси летом, но как только она преодолела шок от того, что он снова по совершенной случайности замаячил в ее жизни, чаще всего она думала о нем с издевкой. Он никогда точно не знал, где она живет, она всегда отвечала очень уклончиво. Но когда его жена переехала жить в Винчелси, он должен был вспомнить, что его юная любовница жила где-то неподалеку. Может быть, он боялся, что она вернулась туда жить после того, как он ее бросил.

Ей было забавно представлять, как он боится столкнуться с ней во время визитов к жене, и она даже подумывала написать ему в Хэррингтон-хаус какое-нибудь зашифрованное послание, чтобы он знал, что она держит его в поле зрения. Но она не сделала ничего — все это было слишком давно, и ей уже не хотелось устраивать ему неприятности.

Но в лежащем перед ней написанном черным по белому объявлении не было и близко ничего забавного. Она не могла проигнорировать тот факт, что сын Майлса намеревался жениться на его дочери. Их нужно было остановить.

Они были братом и сестрой!


Роуз набросала несколько писем матери, объясняя все и прося остановить свадьбу, но все их разорвала, потому что помнила, с каким презрением смотрела на нее Хонор во время ее последнего посещения. Она ни за что бы не поверила, что Роуз движет вопрос морали: она просто будет считать это какой-то подлой попыткой испортить шанс Адель на удачный брак.

Роуз не могла ни есть, ни спать, отчаянно пытаясь разработать лучший способ решения проблемы, но как всегда, когда ее что-то беспокоило, она пила больше, и в результате оказывалась не способна ясно думать. Пролетали недели, а она не предпринимала ничего, только ходила на работу, а потом каждую ночь напивалась до забытья. Джонни продолжал мучить ее расспросами, но она упорствовала в своем желании не отвечать, и он перестал у нее появляться. Без общества Джонни и без его денежных подачек и подарков она чувствовала себя еще хуже и пила еще больше. У нее были долги по аренде, она по-настоящему рисковала местом работы и, что еще хуже, невольно входила в такую же черную полосу, в которой находилась после смерти Памелы.

Потом на Рождество до нее дошло, что она должна пойти к Майлсу. Он в состоянии с этим справиться, и если у него от этого начнутся такие кошмары, от которых страдала она, значит, он это заслужил. Она пошла в библиотеку, взяла «Кто есть кто» и нашла и его домашний адрес, и адрес его конторы в Лондоне.

Только увидев его имя в этой большой книге в кожаном переплете, она по-настоящему поняла, что он стал очень преуспевающим и важным человеком. И когда она положила это на другую чашу весов против всех страданий, выпавших на ее долю по его милости, в ее голове начали возникать фунты стерлингов, и вопрос морали резко упал.

Как только у нее созрел план, она сосредоточилась на нем. Вначале января она перестала пить и начала брать дополнительные смены в ресторане, чтобы заплатить аренду, сделать прическу и купить что-нибудь новое из одежды.

Наконец она договорилась о встрече с Майлсом на сегодня. Это было самой сложной задачей. Она назвалась миссис Фитцсиммонс и дала ложный адрес в Кенсингтон. Она сказала его секретарше, что у нее было крайне деликатное дело, касающееся наследства отца, и что мистера Бэйли ей порекомендовали друзья.


Роуз нашла нужный офис и увидела написанное золотыми буквами имя Майлса среди других наверху щита с наружной стороны входной двери. Она пришла на десять минут раньше, и хотя планировала появиться точно в назначенное для встречи время, чтобы избежать нежелательных вопросов, ей было слишком холодно, чтобы стоять на улице.

Возраст здания был еще более очевиден внутри, когда она поднималась по лестнице из голого камня. Ступеньки стали вогнутыми и гладкими от миллионов ног, которые прошлись по ним в течение многих лет, и в воздухе стоял затхлый запах старых книг и бумаг. Наверху лестницы наполовину застекленная дверь открывалась в приемную, где стояли стулья, письменный стол и, к счастью, горел огонь.

Из-за письменного стола Роуз приветливо улыбнулась женщина средних лет в очках.

— Миссис Фитцсиммонс, — представилась Роуз. — У меня назначена встреча с мистером Бэйли на четыре часа.

— Прошу вас, присаживайтесь, — сказала женщина, поднимаясь. — Я доложу мистеру Бэйли, что вы здесь.

Роуз присела, борясь с желанием скинуть туфли и согреть ноги у огня. Ее подташнивало от нервного напряжения, и она все отдала бы за стакан спиртного, но вместо этого она просто достала компактную пудру из сумочки, напудрила нос и подкрасила губы помадой.

Она подумала, что хорошо выглядит. Лисий воротник и шляпа подчеркивали ее персиковый цвет лица, а крошечная вуалька, спускавшаяся до бровей, привлекала внимание к ее глазам. Было интересно, узнает ли Майлс ее сразу.

Роуз не успела положить обратно пудреницу, как ее застала врасплох секретарша, сказав, что мистер Бэйли готов ее принять. Она поднялась, оправила пальто и проследовала за женщиной по узкому коридору мимо маленьких комнат, в которых тихо, как в библиотеке, работали люди.

Первой реакцией Роуз при виде Майлса было удивление от того, что она увидела: он не был ни высок, ни красив и ни импозантен, как рисовало ей ее воображение. Он был коротконогий, толстый, дряблый, с красным лицом, не более пяти футов шести дюймов ростом, а от его густой гривы длинных, богатых каштановых волос не осталось и следа. Он не был лысым, но у него была большая плешь, и то, что осталось, было темно-серого цвета. И все же она почувствовала, что если бы они встретились на улице, она узнала бы его по глазам. Они не изменились, она сохранила воспоминание о них, потому что у Адель были точно такие же глаза зеленовато-коричневого цвета. Она была вынуждена жить с этим постоянным напоминанием о человеке, который разрушил ее жизнь.

— Миссис Фитцсиммонс! — сказал он радушно, протягивая ей руку, но при этом фактически не глядя на нее. — Пожалуйста, проходите. Я полагаю, у вас возникли какие-то проблемы с наследством от отца?