— Тогда мы должны зайти в дом, Роуз, — сказала Хонор, подойдя к Великану и заботливо обнимая его. — Здесь есть подвал?

— Да, я использую его как кладовую, — сказала Роуз, небрежно беря в руки поднос, словно не о чем было беспокоиться. — Не паникуй, мама. Мы поднимемся наверх и выглянем, отсюда видно намного миль вокруг. Может быть, тогда ты успокоишься.

Из комнаты, о которой говорила Роуз, был отличный вид на центральную часть Лондона, но то, что они увидели, тут же лишило их дара речи. В небе было полно самолетов, так далеко, что они выглядели не больше птиц, но между ними и землей зловеще стояли столбы черного дыма.

От этого зрелища Роуз пришла в ужас и повернулась к Хонор, ломая руки.

— О Господи! — воскликнула она. — Они на самом деле бомбят! Что нам делать?

— Мы пойдем и посмотрим на твой подвал, — сказала Хонор. — Я не собираюсь идти в убежище без Великана. Как ты думаешь, далеко ли этот дым?

— Я не знаю, — охнула Роуз, и ее лицо вдруг побелело. — Может быть, это Ист-Энд, а может быть, и дальше, в Вест-Энде. Трудно сказать.

— Уайтчепел? — спросила Хонор, и ее ноги вдруг стали ватными.

— Возможно, — сказала Роуз. — Ну ладно, давай спустимся вниз, пока они не добрались сюда.


Позже Хонор поняла, что если бы не предупреждение о бомбежке, она бы многого не узнала о своей уже взрослой дочери. Они, вероятно, кончили бы разговор ссорой, и Хонор почти наверняка уехала бы домой, не получив ответов на вопросы, с которыми приехала.

Было четыре часа, когда завыла сирена, но к семи часам вечера Хонор уже установила, что кроме того, что Роуз эгоистична и упряма, о чем она уже хорошо знала, ее дочь еще легко впадает в панику, ей был противен любого рода физический труд и она почти не знала, что такое человечность.

Шум шел издалека, но не прекращался. Бомбили на протяжении двух часов, и кроме взрывов были слышны зенитки и сирены «скорых» и пожарных машин. Прослушав шестичасовые новости, они узнали, что бомбы сбрасывали только на Ист-Энд и доки, а не на весь Лондон, как считала Хонор.

Но она тогда не знала этого и чувствовала необходимость как можно быстрее создать безопасное место. Но Роуз была в смятении, курила одну сигарету за другой, и единственное, что сделала, но закрыла окна.

Хонор сама постучала во все двери, чтобы узнать, кто дома. Она сама убрала вещи из подвала, вымела пол, снесла вниз стулья, одеяла, подушки и другие необходимые вещи. Когда Хонор предложила Роуз наполнить ведра водой, чтобы тушить огонь от зажигательных бомб, та посмотрела на нее отсутствующим взглядом, будто слышала об этом впервые в жизни.

— Может быть, в этот дом сегодня не попадут, — рявкнула на нее Хонор в конце концов. — Но когда-нибудь они доберутся и до этих районов Лондона, будь уверена. Тебе нужно подготовиться к этому, Роуз! И безопасность жильцов тоже может зависеть от тебя.

— Не должна же я за ними приглядывать, — в ужасе возразила Роуз.

Когда Хонор ходила по жильцам, никого не оказалось дома, но вероятно, только потому, что стоял теплый день. Сегодня вечером или в любой вечер ситуация может быть другой.

— В некотором отношении ты должна приглядывать за ними. Разумеется, они взрослые люди и в состоянии решить, идти ли им в организованное бомбоубежище или нет, — сказала устало Хонор. — Но во всяком случае ты должна предоставить им этот подвал.

В ту же минуту, как прозвучал сигнал отбоя, Роуз выбежала через входную дверь безо всяких объяснений, бросив на Хонор обустройство подвала. Хонор написала список необходимых покупок на случай крайней необходимости: свечи, сгущенное молоко и консервированные продукты, парафиновая печь для обогрева зимой. Тут вернулась ее дочь с бутылкой бренди и новостью, что горят доки.

В половине восьмого, когда снова загудела сирена, были уже сумерки. Если бы Хонор к тому моменту не сделала бутербродов с говяжьей тушенкой, не налила бы фляжку чая и не накормила бы Великана едой, которую брала с собой, они остались бы голодными, потому что Роуз кинулась в подвал со своим бренди, не думая ни о ком другом, кроме себя.

Когда снова начали бомбить, Хонор тихо пошла проверить, не вернулись ли какие-нибудь жильцы. В доме не было никого, но вид из окна верхнего этажа шокировал ее. Ночное небо было ярко-красным к востоку, это явно были доки, о которых говорила Роуз.

Хонор не собиралась говорить Роуз, что Адель работает медсестрой в Лондоне, во всяком случае пока не выяснит, заслуживает ли Роуз, чтобы они с дочерью снова стали семьей. Но она так испугалась за Адель, как только увидела пожар, что сама не помнила, как выпалила это.

Только тогда Роуз вышла из своего ступора.

— Она в Ист-Энде? — недоверчиво спросила она. — Я думала, она в Сассексе, где-то рядом с тобой.

Хонор почувствовала, что должна объяснить, как это получилось.

— Она была в Гастингсе и работала в больнице в Буханане, пока не порвала со своим молодым человеком. Она поехала в Лондонскую больницу, Уайтчепел.

Роуз прекратила пить и захотела выслушать всю историю, и Хонор вроде как стало легче, когда она поделилась с ней подробностями и ужасным беспокойством, которое чувствовала, пока не знала, где находится Адель.

— Я все еще не знаю настоящей причины, почему она порвала с Майклом, они были так счастливы вместе. Но я только могу предположить, что это имеет что-то общее с тем, что случилось в приюте.

Роуз была немногословна, когда Хонор рассказала ей жуткую историю целиком, но она предположила, что Роуз чувствовала себя слишком виноватой, чтобы комментировать. Они сидели в двух шезлонгах в тусклом свете единственной слабой лампочки, и она не слишком ясно видела дочь, чтобы разглядеть выражение на ее лице, но Роуз вытирала глаза платком, и когда она в конце концов заговорила, ее голос дрожал.

— Прости, мама, я ничего об этом не знала. Я почему-то думала, что она прямо из Юстона попала как-то к тебе. Я не знала, что ее сначала послали в приют. Как мог мужчина сделать подобное с ребенком?

— В этом мире много злых людей. — Хонор пожала плечами. — Я знаю, что ты меня не поблагодаришь за напоминание о всех твоих материнских ошибках, но я должна это сказать. Если бы ты действительно заботилась о своем ребенке, давала ей любовь и чувство значимости, этот мужчина никогда бы не засосал ее в свою отвратительную паутину.

Тогда Роуз открыто расплакалась.

— Как я могла это делать? — рыдала она. — Мама, ты не представляешь, каково мне было. Я жила в ужасной нищете с человеком, который никогда не знал ничего лучшего, с ребенком, связавшим мне руки, которого я даже не хотела. Это был кошмар, и Адель постоянно напоминала мне, что я потеряла. Я не могла не винить ее в этом. Но Памелу я любила, я никогда не испытывала таких чувств по отношению к ней. А потом, когда она умерла, мне было невыносимо смотреть на Адель. Но я помешалась. Это произошло помимо моей воли.

Хонор терпеливо слушала, когда Роуз изливала ей все несчастья ее жизни с Джимом и рассказывала о черной тоске, из которой не могла выбраться.

— Я действительно сочувствую тебе, — сказала она, когда Роуз кончила. — Подозреваю, я испытывала что-то подобное, когда умер Фрэнк. Но ты не можешь все свалить на болезнь, ты должна признаться самой себе, что все происшедшее было твоим выбором, твоей виной. И только когда ты это сделаешь и по-настоящему в это поверишь, то сможешь найти путь, как поправить все.

— Слишком поздно, — сказала Роуз прерывающимся голосом.

— Есть вещи, которые никогда не поздно сделать, — настойчиво сказала Хонор. — У Адель большое сердце. Найди способ заставить ее гордиться тобой, и я уверена, что она простит тебя. Может быть, нам вдвоем помолиться сегодня вечером за ее безопасность?


— Все в порядке, вы теперь в безопасности, — утешала Адель пожилую женщину, которую только что доставили с сильным ранением в ногу. Женщина еще хныкала от страха, и Адель была удивлена, что она не кричит во все горло, после того что ей мельком удалось увидеть из окна верхнего этажа больницы.

Воздушный налет застал всех врасплох. Был прекрасный теплый субботний день, и люди в хорошем расположении духа гуляли по Майл-Энд-роуд, предвкушая наступление вечера, когда небо вдруг стало серым от бомбардировщиков.

Адель встала меньше часа назад, потому что дежурила ночью и должна была заступать на следующую смену только в шесть часов. Она как раз собиралась выйти и купить конверты, когда загудела сирена. В прошлом году сирена сотни раз оказывалась ложной тревогой, и многие проигнорировали предупреждение. И все же на юго-востоке Лондона недавно было сброшено несколько бомб, 25 августа несколько зажигательных бомб в Сити, и совсем недавно, только позавчера, подожгли нефтяные установки в Темзхейвене и Шеллхейвене в истоке Темзы, поэтому Адель не была такой уверенной.

Как и большинство людей, она полагала, что немцы заинтересованы бомбить только летные поля и корабли, но вышла посмотреть, как люди реагируют на предупреждение.

Она уже дошла до Майл-Энд-роуд, когда услышала жужжание самолетов, посмотрела наверх и увидела, что их сотни. Поскольку они не были встречены огнем, на секунду она подумала, что это английские самолеты, пока не увидела ринувшиеся к ним «спитфайры» и «ураганы». Похоже, все вдруг осознали, насколько это реально, потому что разом закричали и бросились бежать.

Адель тоже побежала обратно в общежитие, чтобы надеть свою форму медсестры. Она была в своей комнате, когда услышала высокий громкий звук от падения первой бомбы, и кинулась в укрытие, когда окна зашатались от удара.

Она так испугалась, что с трудом смогла ровно надеть свою шапочку, но поняла, что должна немедленно бежать в больницу. Чутье подсказало ей, что сегодня вечером будет самая тяжелая смена в ее жизни.

Она бежала по коридору вместе с другими медсестрами, но у них не было времени обсуждать то, что произошло. По их испуганным лицам и перекошенным шапочкам было ясно все.

Пока они бежали в больницу, сбросили еще какое-то количество бомб, но все они упали позади в районе Сильвертауна и доков — оглянувшись назад, они увидели облако серой пыли, поднимавшееся в небо. Шум сирены перекрывали сигналы машин «скорой помощи» и пожарных машин и визг колес заворачивавшего за угол грузовика, груженного командой гражданской обороны.

В отличие от шума и смятения на улице, в больнице царило зловещее спокойствие. Когда толпа медсестер ринулась в дверь, появилась старшая сестра.

— Отлично, — сказала она, одобрительно кивнув головой. — Я очень рада, что у всех вас хватило ума прийти немедленно. Я думаю, сегодня ни одна пара рук не будет лишней.

К удивлению Адель, она велела всем им пойти вниз в столовую шесть. Увидев выражение на их лицах, она чуть улыбнулась.

— Первых раненых доставят лишь через некоторое время. А потом у вас за весь вечер может не появиться возможности поесть.

Конечно, она была права, первые раненые начали появляться больше чем через час, и все это время почти не прекращали бомбить. С легкими ранениями справлялись посты первой помощи, поэтому первые пациенты были такими, с которыми не справились бы гражданские волонтеры: те, которых ранили разваливающиеся от бомбежки дома и у которых были серьезные увечья или сломанные руки или ноги.

В шесть часов, когда обычно заступала на дежурство вечерняя смена, был дан сигнал отбоя, и хотя они получили передышку от грохота бомб, она была недолгой. В половине восьмого сирена снова загудела, и начался очередной налет.

Постепенно, когда команды гражданской обороны начали откапывать людей, погребенных под камнями, начали появляться тяжелораненые, и струйка поступавших в больницу превратилась в поток.

Медсестрам и врачам приходилось работать очень быстро, они почти не слышали друг друга за нестройным шумом гудков машин «скорой помощи», воя бомб и стонов раненых, находившихся в шоке. Все раненые с ног до головы были покрыты кирпичной пылью, вокруг их глаз были красные круги. Многие умоляли сестер послать кого-то выяснить, спасли ли их детей, мужей, жен или родителей.

От тех, кто был в состоянии говорить и дать отчет о событиях, медсестры узнали, что в Сильвертауне разрушены целые улицы. Они услышали о трупах, лежавших на улицах, а одна женщина увидела оторванную руку своей дочери, которую она узнала по браслету, своему подарку. Тело дочери, вероятно, засыпало камнями с их дома. Считалось, что сотни других похоронены заживо.

Каждый раз, когда удар приходился совсем рядом, с потолка сыпалась штукатурка. Адель старалась не думать о том, что будет, если бомба попадет прямо в больницу. Одна сестра пробралась наверх и сообщила, что пожарным был отдан приказ подняться на крышу и определять, где горит. Один пожарный сказал ей, что все доки в Сюррее горят, и туда послали пожарные машины со всего Лондона, чтобы помогать тушить. Она сказала, что думает, что фабрика красок тоже взорвалась, потому что оттуда шел ужасно кислый, удушливый дым.