Адель получила отпуск только в конце марта, и то лишь потому, что заболела. Она работала, несмотря на насморк, фурункулы на шее и понос. Но только тогда, когда Джоан пошла к старшей сестре и обратила ее внимание на то, что Адель теряет вес и плохо ест и спит, ей велели провериться у врача.

Адель догадывалась, что ее состояние вызвано новостями о Майкле. Она боялась закрыть глаза ночью, потому что ей постоянно снилось, как он горит живьем в самолете. Она все время думала о нем и лишилась из-за этого аппетита. Но она не могла сказать этого врачу и протестовала, уверяя, что находится в таком же состоянии, как и остальные, от большой нагрузки. Но у врача было свое мнение, и он сказал, что она должна как минимум две недели отдохнуть.

Хотя Адель было легко от мысли, что она возвращается домой, поездка оказалась для нее утомительной. Когда ближе к вечеру она подошла к двери коттеджа, пройдя от вокзала всю дорогу пешком, то буквально падала от усталости.

— Адель! — удивленно воскликнула бабушка, увидев еле державшуюся на ногах внучку. — Почему ты не предупредила о своем приезде телеграммой? Что с тобой? У тебя такой вид, будто ты заболела.

— Теперь, когда я дома, все будет хорошо, — сказала Адель, подойдя к бабушке и обнимая ее. — Мне дали отпуск, чтобы я отдохнула.

Она почти не обратила внимания на Роуз, которая подошла снять с нее шляпу, пальто и туфли и помогла прилечь на кушетку Она хотела отмахнуться от нее, но у нее не было никаких физических сил. Должно быть, она немедленно уснула и проснулась, когда на дворе уже было совершенно темно. Открыв глаза, она увидела Роуз, которая что-то помешивала на печке.

— Что ты делаешь? — спросила она в изумлении, потому что печка была местом, которое ассоциировалось у нее только с бабушкой. — А где бабушка?

— Я здесь, дорогая, — сказала Хонор, сидевшая в кресле слева от нее. — Сейчас у нас Роуз шеф-повар, она меня к печке и близко не подпускает.


Следующие три дня Адель почти все время спала. Она смутно помнила, как время от времени выходила в туалет, как ей приносили еду как Хонор садилась к ней на кровать и задавала вопросы. Но Адель было нечего рассказывать, потому что за пять последних месяцев она почти ничего не видела за пределами больницы, кроме развалин, а в стенах больницы — только боль и страдания.

Ей очень хотелось рассказать бабушке о своих чувствах к Майклу. Но это было невозможно. Бабушка полностью разделила бы ее горе от потери близкого друга, потому что она тоже любила Майкла. Но она не поняла бы, почему у Адель было такое ощущение, что у нее вырезали сердце, после того как она его бросила, потому что они были не пара.

С того самого времени, как она получила бабушкино письмо, она находилась в каком-то взволнованном состоянии, осознавала все происходящее вокруг, но была бесчувственна ко всему, кроме своей боли. Майкл был и ее любимым, и ее братом. Если бы люди знали об этом, они бы безгранично сочувствовали. Но бывший жених или друг заслуживал лишь краткого «Я сожалею» и поспешного перехода на другую тему. Поэтому ей приходилось все держать в себе, делать вид, что у нее все хорошо, и выслушивать проблемы других людей, и все это время она постепенно падала духом.

Она неоднократно порывалась приехать домой, чтобы проверить, выздоровела ли полностью Хонор, и убедиться, что Роуз за всем следит. Но сейчас, когда Адель наконец была дома, она так плохо себя чувствовала, что забыла о своих намерениях, — она не заметила ни состояния дома и сада, ни того, выглядит ли бабушка выздоровевшей. И она совершенно не собиралась разбираться, воспользовалась ли Роуз этой ситуацией. Единственное, что на нее повлияло, — это отсутствие шума от бомб и возможность поспать.

Из оцепенения ее вывел запах яичницы с беконом, и лишь позже она обнаружила, что уже четвертый день находится дома. Она только начала просыпаться, когда до нее долетел этот запах, и впервые с тех пор, как она получила вести о Майкле, она почувствовала голод.

Она встала, подошла к двери комнаты и увидела Роуз, которая стояла у печки и весело напевала себе под нос «Белые утесы Довера», шлепая куски бекона на сковородку.

В первую секунду Адель захотелось вернуться к себе. Она очень много думала о Роуз за последние несколько месяцев, и в основном исключительно с ненавистью. Каждый раз, разговаривая с ней по телефону, она боролась с собой, пытаясь быть вежливой, несмотря на то что бабушка сообщала в письмах, что Роуз ухаживала за ней хорошо.

У Адель не было желания прощать Роуз — одна только мысль о том, что она может найти в матери что-то такое, что понравится ей, была смешной. Она вспоминала о ней как о бесстыдной, сильно накрашенной женщине в обтягивающей одежде, шатающейся на высоких каблуках и с сигаретой в пальцах с ярко-красным маникюром.

Но Роуз, одетая в потертые брюки и голубой джемпер с заштопанными дырками на рукавах, выглядела сейчас совсем не так, как раньше. Светлые волосы были заплетены в толстую косу, а на лице не было макияжа.

Будучи ребенком, Адель определяла настроение матери по наличию макияжа. Когда она была не накрашена, к ней можно было приближаться только крайне осторожно. И несмотря на то что сейчас в позе матери не было ничего угрожающего, напротив, она выглядела спокойной и счастливой, плохих воспоминаний было достаточно, чтобы Адель нервно застыла на месте.

Роуз, вероятно, вдруг почувствовала присутствие Адель и обернулась с улыбкой.

— Я как раз готовила это тебе в качестве угощения, — сказала она.

Бекон действительно был угощением. Адель даже не могла вспомнить, когда ела его в последний раз, и от восхитительного запаха у нее потекли слюнки.

— Нам никогда не дают бекон в Лондоне, — выпалила она, потому что удивительная идея матери приготовить для нее угощение застала ее врасплох.

— Мы и здесь нечасто его едим, — сказала Роуз ровным голосом. — Я вчера больше часа стояла за ним в очереди. Но это стоило того, если бекон подбодрит тебя. Было просто ужасно наблюдать, как тебе было нехорошо.

У Адель в голове мелькнула мысль, что это какой-то дикий полет фантазии, потому что в детстве она часто мечтала о том, как однажды проснется и увидит, что ее мать вдруг превратилась в любящую, улыбающуюся, счастливую женщину.

Все выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой. За окном сияло солнце, на серванте стояла ваза с нарциссами, и еще более удивительным было лицо матери, бело-розовое и пышущее здоровьем, и глаза, потерявшие холодность, которую она помнила.

— Мы уже сто лет назад позавтракали, — продолжала Роуз, явно не обеспокоившись состоянием транса, в котором находилась Адель. — Мама во дворе, кормит кроликов, и у нее очень поднимется настроение, если она войдет и увидит, как ты уплетаешь еду. Ты же ее знаешь!

— Ты совсем другая, — неуверенно произнесла Адель.

— Надеюсь, что так, — сказала Роуз со смешком. — Больше похожа на деревенскую девушку, чем на завсегдатайку баров, какой раньше была. Но ты тоже совсем по-другому выглядишь — похудевшая, бледная и озабоченная. Садись за стол, у меня почти все готово. Как ты себя сегодня чувствуешь?

— Еще не знаю, — сказала Адель, потому что у нее вдруг подкосились ноги и она потянулась к спинке стула, чтобы опереться.

Роуз кинулась к Адель и подхватила ее под мышки, чтобы помочь.

— Ты еще слаба, — сказала она, и ее голос был сочувственно мягким. — Твоя бабушка наверняка думает, что это переутомление от тяжелой работы. Но я знаю, в чем дело. Это оттого, что ты столько времени держала в себе это горе.

Адель повернулась к матери, готовая с сарказмом возразить, но резко остановилась, увидев ее лицо. Оно выражало полное понимание. Адель хорошо научилась читать по лицам, работая медсестрой, и поняла, что Роуз не притворяется. Ее слова явно шли от сердца.

— Да, — ответила она. — И по-прежнему держу это в себе.

Адель с уверенностью ожидала, что Роуз начнет изливать чувства, но она не начала.

— Если захочешь поговорить позже, когда мы будем одни, просто скажи, — сказала она и повернулась к печке.

Она молча поставила на стол бекон, яичницу, тост и чай. Адель начала есть и расплылась в широкой улыбке от почти забытого вкуса бекона.

— М-м-м, — сказала она оценивающе. — Это чудесно.

В дом зашла Хонор с Великаном и, увидев Адель за столом, счастливо рассмеялась.

— Вы посмотрите на нее! — воскликнула она. — Роуз говорила, что ты можешь проснуться, соблазнившись запахом бекона, а я ей не поверила. Я как раз только говорила Дымке, что ты выйдешь с ней поздороваться не раньше чем через пару дней.

Великан пошел прямо к столу и посмотрел на Адель умоляющими глазами. Она собиралась отрезать ему кусок бекона, но Роуз неодобрительно погрозила ей пальцем.

— Не смей тратить бекон на эту собаку, ты не знаешь, как он жрет. Ешь все сама до последнего. Тебе нужно набираться сил.

В этом упреке было что-то настолько материнское, что глаза Адель наполнились слезами и ей пришлось отвернуться.

Роуз и Хонор вышли вместе в сад, вероятно, чувствуя, что могут отбить у Адель аппетит, если будут рядом. Но после общежитских завтраков из яичного порошка и холодного обгорелого тоста ничего не могло бы оторвать Адель от этого лакомства.

Она не бездарно провела время одна. Она могла оглядывать все старые знакомые вещи, слушать тишину и отмечать то, что увидела.

Хонор снова выглядела крепкой женщиной, и то, как они с Роуз вышли вместе так по-дружески, подразумевало, что они ладят друг с другом. И коттедж выглядел аккуратнее и чище, чем Адель его помнила раньше.

Она знала, что еще не может быть объективной с Роуз. Ее слова о том, что она сейчас больше похожа на деревенскую девушку, чем на завсегдатая баров, свидетельствовали о том, что она посмотрела себя критически и, оценив, решила, что должна измениться. Ее понимание внутреннего состояния Адель говорило, что она задумывалась о том, чем для Адель было исчезновение Майкла.

Ей потребуется какое-то время, чтобы выяснить, реален ли новый образ Роуз или это просто маленькое притворство. Но все же сейчас, в прекрасный солнечный день, отдохнув и отключившись от постоянных больничных драм, Адель была настроена оптимистично.


К концу первой недели, которую Адель провела дома, она почувствовала себя в сотню раз лучше. Она хорошо ела и спала как сурок, к ней вернулся цвет лица, и мешки под глазами почти сошли. Но несмотря на это, Роуз и слышать не хотела о том, чтобы она занялась домашней работой.

— Пока ты не вернешься в Уайтчепел, тебе нужно только отдыхать, — настаивала она, и Хонор ее поддерживала. — Поэтому читай книги, гуляй и даже не пытайся чем-то заняться.

Адель делала так, как ей говорили, потому что после напряженной работы в больнице было блаженством абсолютно ничего не делать. Она часами гуляла по болотам, иногда находила место, где можно было укрыться от холодного ветра, и просто сидела и слушала диких птиц и плеск моря о гальку, пытаясь привести в порядок свои мысли о матери и о Майкле.

Сейчас, когда она была здесь, в том месте, где его встретила, она не могла поверить в то, что он умер. А если он и умер, то наверняка его дух вернется сюда и она ощутит это по колебанию цветков бузины на ветру или по вкусу соли с моря на губах. Она хорошо представляла его сейчас таким, каким он был в первый день их знакомства. Это было тоже время года, такой же холодный ветер, а сотни молодых ягнят так же резвились на траве. Она вспомнила, как он пытался перейти через ручей по поваленному дереву, раскинув руки, и нервно рассмеялся, когда его нога скользнула по мшистой поверхности. Она уже в тот момент знала, что он будет главным в ее жизни.

Сейчас, оглядываясь назад, она понимала, что их мог связать просто зов крови, и подумала, что если это так, то его душа тем более должна прилететь сюда и избавить ее от мук ложных надежд.

Но если, вернувшись сюда, Адель испытывала одновременно и сладкое, и горькое чувство надежды по поводу Майкла, ее чувства по поводу Роуз были еще более противоречивыми. Все ее прошлые представления о ленивой, жестокой, подверженной сменам настроения женщине опровергались тем, что было у нее перед глазами.

Роуз редко сидела без дела. Она энергично замешивала тесто для хлеба, старательно рыхлила почву для высева семян и усердно готовила еду. Она научилась рубить дрова, ощипывать кур и даже освежевывать кроликов и все время листала специальные книги, чтобы больше узнать о выращивании овощей. Она легко и тепло улыбалась, у нее было чувство юмора и очень привлекательный молодой вид.

Временами Адель невольно смеялась над шутками матери, на пару мгновений забывая о том, что должна держаться начеку. Временами ее тянуло задать Роуз несколько прямых вопросов, — не из злобствования, а чтобы понять превращение женщины из прошлого, которую она ненавидела, в женщину из настоящего, к которой она рисковала привязаться.