Настроение у Мэгги было ужасное, на глаза то и дело набегали слезы. Наверное, выглядела она не лучшим образом, с опухшими веками и красным носом. Носильщик скорее всего просто пожалел ее, решив, что у нее личные проблемы. Уж лучше бы подумал, что у нее приступ аллергии!

Мэгги не терпела, когда ее жалели, ей хотелось слиться с толпой и стать неприметной для чужих глаз.

Чемоданы были очень тяжелыми. В первый Мэгги умудрилась запихнуть всю свою одежду, и его малиновые бока раздувались, словно толстые щеки, готовые лопнуть. Второй чемодан, грязно-рыжего цвета, на скрипучих колесиках, и без содержимого весил, казалось, целую тонну. Грей часто шутил, что этот чемодан с крепким тяжелым каркасом создавался на века, а значит, переживет даже внуков Мэгги. Как-то в аэропорту он даже сказал: «Если наш самолет разобьется, уцелеет только этот рыжий монстр».

Воспоминания о Грее были мучительны, но кружились вокруг, словно мухи над вареньем. Мэгги часто путешествовала с Греем. Где они только не побывали! В Греции, на Сейшелах, во Флориде, в Брюсселе…

Им не суждено больше путешествовать вместе, увы. Мэгги знала, что отныне не сможет доверять мужчине, который ей изменил, будет ревновать его к отдыхающим красоткам в ярких купальниках, официанткам, стюардессам, случайным попутчицам. Муки ревности сожрут ее с потрохами. Она будет дурой, если снова ему поверит.

Разговор накануне оборвала сама Мэгги, понимая его бессмысленность. Она боялась, ужасно боялась, что сдастся, что позволит себя уговорить, поэтому предложила сделать передышку.

— Поговорим спокойно, когда я вернусь, — использовала она последний аргумент.

— Выгонишь меня на диван? — понуро спросил Грей.

Ей хотелось крикнуть: «Нет, ложись со мной, обнимай меня всю ночь, сделай так, чтобы я забыла всю боль!» Увы, забыть было невозможно, поэтому Мэгги собрала волю в кулак и тихо ответила:

— Да, тебе придется спать отдельно. — После этих слов ее затопило такое бесконечное одиночество, словно она осталась одна на всей планете. Казалось, в воздухе даже звенит эхо: «спать отдельно… отдельно…»

Мэгги мечтала сбежать, грезила побегом, пугаясь одной мысли о том, что может остаться. Шаг назад, даже короткая остановка — все грозило поражением, поэтому бежать следовало немедленно и без размышлений. Оставшись, она потеряла бы себя, перестала быть той Мэгги, которую в себе уважала.

Снова глаза наполнились влагой, Мэгги бросилась к чемодану, проезжавшему по второму кругу, закинула на плечо сумку и потащила багаж за собой. Ей не нравилось, что носильщик провожает ее долгим взглядом. Почему людям всегда есть дело до посторонних, почему они так любопытны, почему чужое несчастье вызывает столь неподдельный интерес?

Мэгги закинула вещи на стоявшую поодаль тележку, сначала чемоданы, а сверху сумку, сделанную в форме банана. У сумки перетиралась ручка, но еще какое-то время она могла послужить. Мэгги уныло покатила тележку к стеклянным дверям. В былые годы, еще до встречи с Греем, она частенько ездила с подругами то в Грецию, то в Италию. Всякий раз они везли с собой запрещенное количество спиртного — бренди «Метакса» или что-нибудь в этом роде, — невзирая на то что лишний алкоголь могли изъять. Только Мэгги — единственная из всех — законопослушно провозила разрешенный литр спиртного, и, увы, именно ее багаж таможенники неизменно выбирали мишенью досмотра. В этом была какая-то чудовищная несправедливость, но Мэгги всякий раз покорно выворачивала наизнанку каждый чемодан.

Однако сегодня ей повезло — таможенники за стеклянными дверями даже не удостоили ее багаж взглядом. В зоне прилета царила ужасная неразбериха. Люди с плакатами вставали на цыпочки, стараясь не упустить прибытие тех, кого должны были встретить, громко переговаривались, выкрикивали вслух фамилии. Какая-то веселая компания с воздушными шарами и цветами долго изучала Мэгги, спешившую мимо, и она невольно втянула голову в плечи. Ее никто не встречал, потому что единственный человек, который не поленился бы приехать с цветами в аэропорт к прибытию самолета, всего сутки назад изменил ей с роскошной блондинкой.

Взгляды незнакомых людей нервировали Мэгги, и она испытала секундную благодарность к мобильному телефону, когда тот внезапно зазвонил, давая ей шанс отвлечься.

— Мы дома, — радостно поделился отец. — Нас отпустили из больницы. Где ты, детка? Уже близко, да? Поставить чайник? Мама ждет тебя с нетерпением.

Мэгги выслушала «поток сознания», несущийся из трубки. Мама что-то возразила, отец ответил. Мэгги ощутила смесь нежности и раздражения. Самолет только приземлился, и отец знал время прибытия, поэтому его вопросы про чайник были совершенно не к месту. Даже если бы сам Кларк Кент выскочил из дорогих трусов «Лайл энд Скотт» и на сверхзвуковой скорости доставил ее прямо на Саммер-стрит, едва ли Мэгги смогла бы оказаться дома раньше чем через час.

— Я только что получила багаж, папа, — терпеливо объяснила она. — Так что ставить чайник рановато.

— Значит, ты приедешь через… — Отец задумался.

— Не раньше чем через час, — вздохнула Мэгги. — Скоро увидимся, пока.

Она захлопнула крышечку телефона и пихнула его в карман джинсов. Ей показалось, что стены раздвигаются, случайные прохожие становятся выше ростом, а она сама превращается в маленькую девочку, выросшую на Саммер-стрит. Девочку, которой нужно было оказаться дома ровно в девять вечера, и ни минутой позже, иначе отец упадет с ударом, а мама будет глядеть с упреком.

Словно и не было пяти лет, проведенных в Голуэе, вдали от родителей. И эти пять лет жизни уместились в двух чемоданах и сумке, которые она катила перед собой на тележке! Добро пожаловать домой, скиталица…

В голове пронеслась череда различных «а если бы…». А если бы Грей не изменил ей… а если бы она не застукала его с любовницей… а если бы он осознал, что ему не нужен никто, кроме его маленькой Мэгги… а если бы она вообще не влюблялась в Грея, мужчину, не способного хранить верность.

Жаль, что они встретились. Жаль, что она влюбилась в Грея без памяти, что доверяла так слепо и наивно. Во всем виновата она сама, глупая, глупая Мэгги. Умная женщина должна была знать заранее, что интересный, красивый Грей однажды оступится. Умная женщина смогла бы заранее расставить акценты: изменишь — потеряешь навек. И ради умной женщины Грей даже мог согласиться на такие условия.

Но не ради Мэгги, нет! Ее единственным достоинством в глазах Грея оказалось то, что она «не такая, как все». Наверное, это означало «просто дура». Если бы за этими словами скрывалось нечто иное, Грей не стал бы тащить в постель ту блондинку.

Оставалось решить, под каким соусом подать ситуацию родителям. Если повезет, дорога домой окажется не слишком нервной, а значит, будет время все взвесить. У мамы серьезные проблемы, не стоит загружать ее еще и своей бедой.


— …короче, эти политиканы просто не понимают, что подорожание бензина сказывается на наших тарифах. Они ратуют за снижение ставок за перевозки, эти идиоты, а что прикажете делать нам? Возить пассажиров бесплатно?

— Да-да, это ужасно.

Рот таксиста не закрывался ни на минуту. Он ругал платные дороги, цены на недвижимость, жвачку, приклеенную кем-то к сиденью, а теперь вот принялся обвинять во всем нефтяных магнатов. Мэгги только кивала и порой вставляла пару реплик. Заткнуть фонтан красноречия она была не в силах, да и воспитание не позволяло. Мама не одобряла тех, кто умел вежливо, но твердо ставить людей на место. Наверное, именно поэтому Мэгги выросла столь безотказным существом. К ней приставали уличные торговцы, ей жаловались на свои бесконечные проблемы незнакомые старушки, а ученые мужи в читальном зале делились наболевшим. Мать учила Мэгги быть доброй и отзывчивой.

— …Вот так я и сказал этому проклятому юристу. Сказал, что, если он не разделяет мою точку зрения, пусть больше в моем такси не ездит, — продолжал разглагольствовать водитель. — Логично, да? — Это был риторический вопрос — уже, наверное, сто сороковой за последние десять минут, — и паузы на ответ не последовало. — Конечно, логично, скажете вы, мисс, я знаю. Эти политиканы думают, что им все позволено, лепят свои законы как бог на душу положит, а нам страдай. И все предпочитают помалкивать. Ха! Все, только не я!

Машина свернула на Саммер-стрит, проехала мимо кафе, где за столиками сидели люди. У них был такой вид, словно им было плевать на все, как курортникам во время долгожданного отпуска. Мать и отец Мэгги любили вот так же сидеть возле кафе, лениво слушая сплетни. Мэгги представила, как мать начнет вываливать на нее информацию о соседях, словно она уезжала всего на неделю и ей было дело до соседей.

Мэгги едва знала людей, которые снимали жилье в том же доме, что и она с Греем, и, похоже, совершенно не знала самого Грея, зато благодаря телефонным звонкам матери всегда была в курсе жизненных перипетий соседей по Саммер-стрит. Например, что миссис Джонсон, которая часто «заливала за воротник», «наконец получила свое» — положительный тест на алкоголь надолго лишил ее водительских прав. Мама рассказывала Мэгги о Фей Рид. Эта кроткая неприметная женщина всю душу вложила в дочь Эмбер и не ленилась печь печенье для благотворительных вечеров в церкви. Эмбер собиралась стать художницей, и, по словам Кристи Девлин, у нее был настоящий талант. А ведь Кристи, женщина умная, ошибается редко.

Мать Мэгги была настоящим кладезем информации. Она знала, что морковные маффины в кафе на Саммер-стрит теперь делают на сахарозаменителе и что Джейн и Генри, хозяева кафе, наняли официанткой юную китаянку, у которой был симпатичный узкоглазый малыш.

«Ее имя Сюй, но мы зовем ее Сью, потому что так удобнее. Представляешь, девушка приехала из Китая одна, никого здесь не знала. Смелая, правда? — делилась сведениями Уна с дочерью по телефону. — Когда знакомишься с теми, кто так легко может сменить место жительства, невольно проникаешься уважением. А Сью еще и работу сразу нашла, а английский учила еще в Китае! Каково, а? Наверняка поначалу ей было очень тоскливо в чужом окружении».

Мэгги всегда поражала любознательность матери. Уна любила общаться с людьми, заводить новых знакомых, участвовать в их жизни. Когда-то и Мэгги была такой же, но совместная жизнь с Греем словно наложила на нее невидимые путы. Мэгги начисто утратила интерес к внешнему миру и даже не сознавала, насколько ограниченным стало ее существование. Удивительно: Мэгги была всецело поглощена одним-единственным человеком, Греем, однако проглядела очевидное — для него она вовсе не одна. Как будто любовь ослепила и оглушила ее, сделала лоботомию.

Поглощенная своими горькими мыслями, Мэгги не слушала болтовню водителя и совершенно не обращала внимания на проносящиеся за окном клены Саммер-стрит. Из задумчивости ее вывели слова таксиста:

— Вы же сказали, сорок восьмой дом, да?

Мэгги поняла, что такси остановилось, а мужчина смотрит на нее в зеркало заднего вида.

— О, простите! Все верно.

Она принялась рыться в сумке в поисках кошелька.

— Соберитесь, дорогуша, — посоветовал шофер. — А то что-то совсем скисли. К таким кислым удача не заглядывает.

— Э… благодарю вас. — Мэгги выдавила улыбку. Ее навязчивый собеседник был по-своему прав.

— То-то! А то с мрачными дамами частенько происходят неприятности, — продолжал мужчина.

— До свидания. — Она не стала доводить до его сведения, что неприятности с ней уже произошли.

Выбравшись из машины, Мэгги повернулась к дому. Номер сорок восемь. Родительский дом, бунгало в стиле тридцатых годов, белое с темными оконными рамами. Половина дома была завита ядовитым плющом, частым персонажем фантастических фильмов. Отец постоянно боролся с этим сорняком, вооружившись секатором и толстыми рукавицами, но плющ год за годом выигрывал каждое сражение.

Мэгги вздохнула. Словно и не прошло стольких лет! Не то чтобы она вновь ощутила себя ребенком, зато все детские проблемы и комплексы, потаенные, давно запрятанные в подсознание, вновь вернулись ее мучить.

Отец встречал, стоя у калитки. Он был одет в синий пиджак, брюки и галстук, уже несколько потрепанные и почему-то выглядевшие по-домашнему, хотя отец явно наряжался для поездки в больницу. Он раскинул руки, и Мэгги бросилась в объятия, словно маленькая девочка, хотя переросла собственного отца.

— Как хорошо, что ты приехала, — с чувством произнес Деннис. — Спасибо, что сразу откликнулась. Ты отзывчивая дочь.

— Да что ты! Разве я могла не приехать? — Мэгги торопливо отстранилась, чувствуя, как увлажнились глаза и ресницы. Стоило позволить пролиться хоть одной слезе, и водопад окажется неиссякаемым. Она боялась расспросов о Грее и собиралась поведать новости позже, когда возьмет себя в руки.

— Как мама?