Фей встала и открыла гардероб, несколько минут смотрела на ручку нижнего ящика, затем потянула за нее, сунула руку внутрь, сдвинув в сторону пледы и простыни. «Новые наволочки», — гласила надпись на коробке. Кто бы полез инспектировать ее содержимое? Уж точно не Эмбер, хотя в детстве девчонка любила искать свои подарки, перерывая комнату матери вверх дном. Она мазалась мамиными кремами, надевала туфли на каблуке, мерила бусы, но никогда — никогда — не совала свой нос в коробку с надписью «Новые наволочки». Знай Эмбер, что у матери есть секреты, возможно, она проявила бы большее любопытство. Но Эмбер считала мать предсказуемой и «правильной». Проще говоря, скучной. Какие тайны могут быть у скучной женщины? Неоплаченные счета? Семнадцать лет Фей пыталась стать другим человеком, и ей это удавалось, она сделала удачный выбор. Вернее, так ей казалось до сегодняшнего дня.

Она много лет не доставала коробку, а теперь вынула из ящика и перенесла на кровать. Сделав глубокий вздох, Фей открыла крышку.

Сверху лежала большая цветная фотография девушки с огромными смеющимися глазами и рассыпавшимися по плечам темными волосами. Сходство с Эмбер было необычайным. Девушку окружали улыбающиеся люди, замершие в своем довольном, безмятежном состоянии.

Фей не помнила всех имен, зато ей тотчас вспомнилась атмосфера вечера, веселая и слегка расслабленная. Играла какая-то композиция из «Лед зеппелин», что-то тягучее, медленное, вишнево-бархатистое. Песню поставил Джимми…

Интересно, что с ним стало? Когда-то давно Джимми был неплохим парнем с густым ежиком волос и несчастной мордахой, словно у потерянного щенка. Сейчас его, должно быть, и узнать нельзя. Наверняка работает в офисе, носит кожаные лоферы, белую рубашку с галстуком, аккуратно, с помощью геля, зачесывает назад непослушные волосы. Уж в нынешней Фей Рид, скучной, «правильной» мамаше, никто бы точно не узнал ту девчонку, что постоянно искала неприятностей в юные годы. Тогда Фей умела сексуально двигаться под музыку, строить глазки и хохотать, откинув назад голову и выставив на обозрение изящную шею.

Фей вынула стопку фотографий из коробки. До нее донесся сладкий, чуть удушливый запах духов. «Опиум» Ива Сен-Лорана. Закрыв глаза, она вдохнула забытый аромат и попыталась представить, что вернулась в те годы, когда слово «благоразумие» еще ничего не значило, а жизнь казалась бесконечно прекрасной. Вместе с «Опиумом», казалось, ноздрей коснулись и остальные запахи того времени: запах сигарет, острый запах марихуаны, металлическая нотка виски «Джек Дэниелс», сильных запах юношеского пота. И возбуждение, витавшее в воздухе, пронизывавшее все вокруг. Жизнь была непредсказуемой и оттого возбуждала.

Той девушки больше не было, она растворилась в небытии много лет назад, но Фей не суждено было ее забыть. Та девушка символизировала главную трагедию ее жизни и вместе с тем торжество этой самой жизни. Секрет, который навеки останется погребен вместе со старыми пластинками и фотографиями.

Утаить тайну своего прошлого от Эмбер… это стало для Фей настоящим наваждением. Она знала, что дочь никогда не поймет ее, никогда не простит…

Впрочем, куда катилась их совместная жизнь? Фей окружила себя и дочь высокой стеной для защиты от внешних врагов, однако кирпичики все чаще выпадали, а стена постепенно рушилась. Могло ли все сложиться иначе, если бы Эмбер с самого начала знала правду?

Глава 9

«Привет, Шона. Как дела на твоей планете? Скучаю по тебе, Полу, Россу и вашему умению весело проводить время».


Мэгги вздохнула. Удивительное дело: человек начинает ценить друзей лишь тогда, когда их нет рядом.


«…У меня никаких новостей. Сижу в спальне, печатаю это послание на старом папином ноутбуке. Так и кажется, что от неосторожного щелчка по клавиатуре он развалится на части. Странные вещи творятся с моим сознанием, подружка. Например, каждое утро, просыпаясь в своей детской постели, я с ужасом думаю, что наступил понедельник и мне пора в школу! Если бы еще повторили какой-нибудь утренний подростковый сериал тех времен, сходство было бы полным. Такое ощущение, что ничто не изменилось со школьных времен.

Я тебе говорила когда-нибудь, что мечтала стать такой, как Дженнифер Харт? Быть красивой, доброй и умной. Выйти замуж за красавчика, никогда не делать домашнюю работу… В детстве это казалось вполне достижимой мечтой. Я думала: вот вырасту, на мне женится потрясающий миллионер, который будет возить меня в открытом белом «мерседесе», а мои потрясающие светлые волосы будут развеваться на ветру. Я даже думала, что в будущем у меня могут измениться волосы, ха! И почему на мою долю не нашлось ни одного вшивенького миллионера при белом «мерседесе», а?

Став постарше, я поняла, как нужно цеплять миллионеров — об этом писали все женские журналы. Надо следить за походкой, наращивать ногти и волосы, покрывать губы сверкающим блеском и хлопать ресницами. Ах да! Еще надо искренне смеяться над глупыми шутками выбранного в качестве цели миллионера. Через пару лет к списку необходимых качеств прибавились упражнения для тонкой талии, силиконовая грудь и постоянная диета: рыба, приготовленная на гриле, и кабачки, а после шести — только орехи. Список требовавшихся достоинств рос, а миллионеров поблизости все равно не было. Так я стала есть много шоколада и совсем махнула на себя рукой.

Да и ради кого стараться? Ненавижу мужчин. Кроме Росса и Пола, конечно, но они не в счет. Ах да, еще кроме папы. А вообще на меня западают одни уроды. Не то чтобы на меня многие западали, но те, кто западал, точно уроды. Мужчины не обрывают мне телефон, не поют под окнами серенады. Ну и ладно! Зато я могу есть шоколад в неограниченных количествах, ходить в любой обуви (а не только в балетках, потому что «мужчины не любят, если женщина выше их»), и мне даже не обязательно красить ресницы.

Здесь, на Саммер-стрит, вообще не для кого выпендриваться. Тут такая особенная зона, где живут только старики. Их дети и внуки давно свалили подальше и приезжают лишь на праздники, да и то ненадолго.

Знаешь, Шона, при желании и тут можно найти мужчину. Какого-нибудь одинокого вдовца, папиного ровесника, которого интересует лишь, не пора ли записаться к кардиологу. Честное слово, вот уж улов!

Эх, умираю от скуки…»


Элизабет несколько раз звонила из Сиэтла, спрашивала, как дела, давала советы.

— Только не надо этих дурацких речей в стиле «клин клином», — стонала Мэгги. — Думаешь, лучший способ забыть одного мужчину — лечь под другого? Я уже слышала эту премудрость от Росса. Он утверждает, что если бы у него был слишком длинный простой между партнерами, он и его кролик давно умерли бы от тоски.

Мэгги мутило от одной мысли, что когда-нибудь (когда-нибудь!) придется заниматься сексом с другим мужчиной. То магнетическое притяжение, которое существовало между ней и Греем, едва ли было возможно с другим партнером. Она очень хотела быть с Греем, но понимала, что это невозможно.

— Я даже не думала предлагать тебе замутить с другим парнем, — оскорбилась Элизабет. — Это устаревший вариант. Тебе сейчас надо на время вообще позабыть, что на свете есть мужчины. Ходи с коллегами на выставки, занимайся спортом, выбирайся с друзьями на пикник, веселись по максимуму. Новые хорошие впечатления вытеснят из памяти старые.

Мэгги подумала, что хорошие впечатления ей пока получить неоткуда.


«…Кстати, Шона, забыла тебе сообщить: начальство дало мне два месяца за свой счет, чтобы я пожила у родителей, помогла им. А потом я либо должна вернуться, либо меня рассчитают. Даже не знаю, что хуже. Мысль о возвращении в колледж вызывает ужас и отвращение, но искать новую работу…

Мамина подруга (старший библиотекарь в местной библиотеке) предложила мне подработку. Одна из ее девочек скоро уйдет в декрет, а сейчас работает на полставки, у нее сильные боли в спине, поэтому нужны свободные руки. И знаешь, я с радостью откликнулась на это спасительное предложение! Конечно, дома неплохо, но моя комната напоминает мне склеп для упокоения прошлого, а мрачная атмосфера сводит с ума. В том нет вины моих родителей, но дома меня мучает клаустрофобия.

Меня просили поработать в отделе детской литературы. Это здорово: дети такие любознательные! Только не вздумай называть мена наседкой! Наверное, дети, которые ходят в библиотеку, какие-то особенные. Они говорят забавные вещи, у них на все свой взгляд, свой подход. Помимо этого, у меня появилась возможность работать с книгами, которые я любила в детстве. Сейчас перечитываю «Хроники Нарнии». Даже странно, что я так давно не брала эту серию в руки.

Ты видела Грея? Нет, не отвечай!

Впрочем, лучше ответь, все равно буду мучиться от неведения. А если встретишь в коридоре блондинку, с которой он спит, то незаметно приклей ей на спину надпись «белокурая стерва»! Лучше быть тем, кто вырывает страницы из казенных книг, чем уводить чужих парней.

Ладно, забудь, это все бред больного сознания. Я даже не знаю, как зовут эту подлую девицу. Какая-нибудь Виолетта или Незабудка. Сука ей имя!

Мне горько, Шона. Горько и обидно, но я держусь. Время лечит. Моя наивность дорого мне обошлась, но я потерплю.

С любовью, Мэгги».


Мэгги отправила послание. Ей действительно было горько и обидно, тоска по Грею становилась невыносимой.

Она провела дома целую неделю, жизнь постепенно превращалась в череду одинаковых дней. Мэгги плыла по течению, думать о будущем ей не хотелось. Родители, такие любимые, такие беспомощные и такие навязчивые, стали частью этой жизни. При всем желании сблизиться с ними снова Мэгги ощущала свою инородность в отчем доме. Детские простыни с мишками, куклы на комоде, розовые заколки с цветочками — все это когда-то принадлежало ей, а теперь вызывало острое чувство неприязни. Она так часто плакала в школьные годы, лежа на своей постели, что простыня с мишками ассоциировалась лишь с унижением и болью.

Мэгги и теперь плакала часто, и пусть причина была другая, подсознание вкрадчиво нашептывало: «Вот видишь, ты ничего не добилась за эти годы, ни капли не поумнела, ничему не научилась…»

— Сардинка! — закричал папа с первого этажа. — Мы едем в кафе, будем пить латте и есть пирожные. В пятницу утром всегда самая лучшая выпечка. Пойдешь с нами? Мы каждую пятницу ходим в кафе!

С каких это пор у родителей появилась такая традиция? Мэгги внезапно еще сильнее ощутила собственную чужеродность. Она помнила, как каждую субботу мама пекла пироги — с яблоками или ягодами. Но кафе по пятницам? Жизнь каждого человека — даже ее родителей — менялась, и только она, Мэгги, оставалась все такой же никчемной и жалкой!

Впрочем, латте и пирожные все-таки лучше четырех стен, украшенных пыльными детскими рисунками.

— Сейчас! — крикнула Мэгги отцу.

Она избегала долгих разговоров с матерью и отцом. Первый же вопрос о Грее — и она пропала. Ей будут сочувствовать, жалеть, она превратится в маленькую девочку, плачущую в объятиях родителей. Только не это! Оставалось надеяться, что поход в кафе не закончится подробными расспросами о личной жизни.

— Уже спускаюсь! — крикнула Мэгги, накидывая кардиган.

Завтрак в кафе на Саммер-стрит означал пир чревоугодников: сначала яйца, которые готовили здесь по-всякому: вкрутую, всмятку или пашот, затем целое море выпечки. В кафе делали заварные пирожные, пекли пирожки, штрудели, сооружали сандвичи в булке чабатта. Кроме выпечки здесь можно было заказать обед.

Когда Магуайеры прибыли на место, Генри проверял списки продуктов. Первой в кафе вошла Уна, неторопливо передвигавшаяся на костылях, за ней, готовые в любое мгновение подхватить ее под локти, Мэгги и Деннис. Деннис нес сумку жены, а дочь бросилась отодвигать для нее стул.

— Генри, дорогой, как дела? — спросила Уна.

Генри, лысеющий мужчина в брюках и бежевой майке, улыбнулся и даже слегка поклонился Магуайерам. Уна и Деннис были постоянными клиентами.

— Нормально. Как твоя нога, Уна?

— Болит, но терпеть можно. Если это самое ужасное испытание, уготованное мне в этой жизни, то я счастливый человек.

Семья устроилась за столиком у окна, чтобы можно было смотреть на улицу. Уна, кряхтя, пыталась сесть поудобнее, она успела изрядно вспотеть. Сюй, маленькая китаянка, работавшая официанткой, появилась как-то незаметно и беззвучно положила на стол меню. Уходя, девушка улыбнулась, и Мэгги улыбнулась в ответ. Как эта хрупкая девушка не побоялась поехать в незнакомую страну с малышом на руках? Сюй не производила впечатления человека, сожалеющего о необдуманном поступке. Видимо, Ирландия пришлась китаянке по душе. Возможно, жизнь, которую девушка вела в родной стране, была труднее жизни официантки в Ирландии. Мэгги прониклась невольным уважением и решила улыбаться Сюй почаще.