Она внимательно следила за лицом Гая, ожидая ответа. Она хотела, чтобы он подтвердил ее правоту, но, пожалуй, впервые не увидела на его чувственных губах улыбки, а в глазах блеска. Гай, казалось, даже был серьезнее, чем когда бы то ни было, на него нашла меланхолия.

— Быть обаятельной, конечно, важно, но не слишком важно для чего-то долговременного. Быть же красивой, конечно, очень важно, и ты очень красива. Но, — он грустно покачал головой, — это как родиться в богатстве, но с каждым годом становиться чуть беднее…

Андрианна была изумлена, не до конца понимая, о чем он говорит. Неужели внутренняя красота не имела вообще никакой цены, а красота внешняя обречена на смерть? Неужели важными были лишь умение кривляться и производить впечатление? Ей это казалось циничным и мелким.

— Ты говоришь, как моя тетушка Хелен, — возмутилась Андрианна. — Она ни во что не ставит чистосердечность, и согласится с тобой на все сто, что главное — устроить представление и произвести впечатление.

— Пойдем скорее, — неожиданно сказал Гай, схватив Андрианну за руку, и потянул ее за собой по мраморной лестнице на второй этаж виллы. Он вел ее за собой, пока они не достигли самого дальнего помещения и не вошли в огромный зал с двадцатичетырехфутовым потолком, раскрашенным, как своды собора: было много голубого неба, белых облаков и золотых ангелов.

Андрианна оглянулась и замерла в изумлении. Стены были увешаны картинами так плотно, что не оставляли ни малейшего просвета. Здесь была немыслимая смесь итальянской живописи XVI–XVII веков, фламандских натюрмортов, раннего Пикассо, и, казалось, все французские импрессионисты тоже были здесь.

— Я даже и не знала, что у вас есть картинная галерея. Почему ты не показал мне ее сразу?

Гай не ответил и подвел ее к нише, в которой висели две большие картины. Одна принадлежала кисти Джона Сингера Сарджента. Это был портрет высокой властной женщины в длинном красном платье, живописной шляпе. Ее рука спокойно опиралась на зонтик. Сама женщина привлекала больше, чем ее красота. Но сравнение с соседней картиной придавало портрету еще более драматическое звучание. Рядом висел портрет белокурой голубоглазой женщины. Ее волосы были аккуратно уложены, она была чрезвычайно мила, на ней было платье в цвет ее глаз, на шее — нитка жемчуга, а на коленях — маленькая собачка.

Картина была превосходной, но что-то в ней тревожило Андрианну. Она поняла, что именно. Хотя картина и была портретом женщины в голубом платье, но создавалось впечатление, что она сама — лишь фон для нитки жемчуга, для позолоченного кресла в стиле эпохи Георгия III, для милой пушистой собачки, для шелковых блестящих занавесей, пилястр и орнамента на стене. Она служила фоном даже для маленькой картины — голландского пейзажа, отражавшегося в зеркале в стиле Людовика XVI и тоже изображенного на полотне. Вероятно, художник, некий Карлос Брунетти, опасался, что сама женщина не была достаточно ярким образом, и если не окружить ее всеми этими предметами, она просто растает, как легкая дымка…

Андрианна вновь взглянула на полный драматизма портрет Сарджента и на портрет Брунетти и увидела, что они были различны, как день и ночь. Женщина на портрете Сарджента была настолько яркой личностью, что никакого иного контрпункта, кроме черного изящного зонта, ей не требовалось. Блондинка же со всей своей тихой элегантностью растворялась среди окружавших ее предметов.

Андрианна поняла, почему Гай привел ее к этим двум портретам. Смотря на первый портрет, было невозможно говорить, слова застревали в горле. Наконец, она спросила:

— Кто это?

Гай не стал спрашивать, какую женщину она имеет в виду.

— Женщина в красном — герцогиня… Такая-то или какая-то — не имеет значения. Женщина в голубом — была моей матерью.

— Была?

— Была. — Гай заглянул Андрианне в глаза, и она заметила, что его взгляд увлажнился. Потом он отвернулся. — Она покончила жизнь самоубийством, когда ей было двадцать девять лет.

— Какой ужас! Как? Почему?

— Она перерезала себе горло.

— Боже мой! Но почему?

Он вновь повернулся к девушке. Слез в глазах Гая больше не было, а голос звучал безжизненно.

— Она находилась в санатории, в Швейцарии. Говорят, она была немного не в себе, — он постучал по голове, — поэтому туда и отвезли ее лечиться. Но я подозреваю, что ей было плохо на сердце, а голова у нее была ясная. Понимаешь, о чем я говорю? Французы называют это «шагрэн д'амур» — сердечная печаль.

Андрианна ничего не сказала. Гаэтано грустно улыбнулся.

— Видишь ли, я думаю, что моя мама совсем не умела себя подать и не понимала, что такое производить впечатление.

— Бедный Гаэтано! — Андрианна обняла Гая и прижала его к себе. — Сколько тебе тогда было лет?

— Почти девять. Отец сказал, что я должен отнестись к ее смерти как мужчина, а когда я на самом деле стану взрослым мужчиной, то сам во всем разберусь. Но, наверное, и тогда мне все уже стало ясно.

Андрианна не совсем поняла его слова. Но она лишь знала, что Гаэтано, как и она, потерял мать в детстве. Что и его мать, и ее были истинные леди, — но слишком слабы духом.

— Я понимаю, — прошептала она. — Моя мама умерла, когда мне было семь лет, и она тоже была…

— Отчего она умерла?

— Не знаю точно. — Хотя, вероятно, Андрианна все же знала. Может быть, она тоже сама поставила точку в своей жизни? Может быть, ей тоже не хватало умения произвести впечатление и сердце ее было полно печали. Гай и Андрианна стояли перед картинами, обнявшись, соединенные в печали, как никогда не были соединены в радости.

Андрианна осталась в комнате одна и стала готовиться ко сну. Она решила рассмотреть свое обнаженное отражение в зеркале и убедиться, так ли она красива, как говорит Гаэтано. У нее были большие блестящие глаза загадочного янтарного цвета, привлекавшие так многих. У нее были высокие скулы, делавшие ее лицо удлиненным и изысканным. Этим скулам завидовали все девочки в «Ле Рози». Подбородок не слишком выдавался, но и не был втянут. Кожа ее была чистой и гладкой. И все были едины в том, что темная шапка волос — одна из самых привлекательных в ней деталей. Таким было лицо.

Она пробежала пальцами по нежным и твердым грудям, которые ее подружка Пенни называла «хорошими солдатами» — они стояли аккуратные и подобранные. Ее рука скользнула на талию — узкую, плавно переходящую в округлую линию бедер, ровно на десять дюймов шире талии.

Но что из того, если она и на самом деле красивая? Андрианна была уверена, что не умела себя преподнести, и у нее не было стиля. Вероятно, не обладая этими качествами, женщина умирала молодой, а жизнь ее была печальна.

Она вспомнила, как убежала из-за стола, когда злобная ведьма Беатрис стала над ней насмехаться, и преисполнилась презрения к самой себе. Ей надо было остаться на месте, встать во весь рост с гордо поднятой головой, во всей красоте цветущей молодости, чтобы особенно уродливо выглядела эта актриса, значительно старше Андрианны. Ей надо было сказать что-нибудь эдакое и окончательно сразить вульгарную Беатрис.

Она могла бы процитировать кого-нибудь из великих поэтов. Все сразу поняли бы, что Беатрис была способна лишь сочинять грязные омерзительные стишки, а Андрианна была умна и образованна. Она размышляла, какую именно цитату и с каким именно комментарием можно было бы продекламировать, выдав ее даже за свое собственное сочинение. В конце концов, вряд ли кто-нибудь из присутствующих сумел бы разгадать этот мелкий обман.

Что же, в следующий раз именно так она и поступит, решила Андрианна и легла в постель, ожидая Гая, который каждый вечер приходил к ней с тех пор, как они жили на вилле.

Но на этот раз Гай не пришел, и она мучила себя вопросами и сомнениями, что именно она сделала не так.

Наконец Андрианна заснула, решив, что отныне будет женщиной самого изысканного стиля и сумеет произвести на кого угодно сногсшибательное впечатление.


На следующий день Андрианна поднялась раньше всех на вилле, надела купальник и пошла в Ла Скалера, на самый дальний от виллы пляж. Гаю придется немало ее поискать — это будет достойным наказанием за то, что он покинул ее прошлой ночью.

На пляже не было раздевалок, поэтому, искупавшись, Андрианна просто легла на песок, купаясь в теплом и ласковом солнце, подставив лицо его лучам. Она так мало спала ночью, что почти сразу задремала, думая сквозь сон, как скоро Гай найдет ее здесь.

Когда Гай проснулся, то подумал об Андрианне лишь в третью очередь. Сначала он подумал, что голоден, потом — что нужно принять душ. По пути в столовую он постучал в дверь к Андрианне. Она не ответила, он постучал еще несколько раз, а потом решил не тревожить ее больше.

На застекленной террасе уже был накрыт стол и собралось несколько человек: его отец, Беатрис, леди Патрисиа, промышленник Силвио Пуччи и его друг, маленький человек восточного типа, получивший прозвище Марко Поло, а также принцесса Марита Кортина, наследница из Оклахома Сити. Все живо обсуждали, чем именно заняться сегодня.

Вопрос быстро разрешился после того, как одна из сестер Черрути, владелица мавританского домика на побережье, пригласила всех желающих поехать к ним покупаться, потом пообедать, потом потанцевать, потом отведать несколько изысканных коктейлей. Она вот-вот ожидала почетную гостью — принцессу Грейс, поэтому решение необходимо было принять немедленно и ехать в том, в чем есть, не теряя времени на переодевание.

Джино решил, что поедет морем, на яхте, а все остальные пусть присоединятся к нему или добираются, как знают сами. Он пошел будить своих гостей.

Гай вновь постучал в дверь Андрианны, чтобы предупредить ее об отъезде. Он вновь не получил ответа и решил оставить все как есть, тем более что времени в запасе совсем не оставалось. Тем более, если ее не слишком-то развлекла итальянская актриса Беатрис, вряд ли она будет осчастливлена знакомством с бывшей американской актрисой, ставшей принцессой Монако.

Когда Андрианна очнулась от сна, голова ее раскалывалась, тело покрылось краснотой, а сама она чувствовала такую слабость, что еле встала на ноги. Ноги не слушались, она попросила помочь ей других купальщиков, которые пришли в ужас от того, как она обгорела на солнце.

— Боже мой, как долго вы лежали на солнце? — спросила ее женщина. Андрианна попыталась ответить, но не могла связать и двух слов.

Наконец она сумела объяснить, что живет на вилле Форенци. Двое мужчин взялись доставить ее туда. Гости, оставшиеся на вилле, ужаснулись тому, как она обгорела, и посоветовали слугам побыстрее уложить ее в постель. У Андрианны поднялась температура, ее била лихорадка, и она еле стояла на ногах.

Когда несколькими часами позже вернулись Форенци, Джино вызвал врача, а Гаэтано сидел рядом с ней на краю постели, держа ее за руку, утешая, как мог, и целуя кончики се пальцев.

Доктор Ронселло заявил, что никогда в жизни не видел такого солнечного удара. Он прописал Андрианне постельный режим и целый набор масел и мазей.

— Но я не только обгорела, — запротестовала Андрианна, еле шевеля растрескавшимися губами. — Я еле могу говорить, а руки и ноги стали как каменные.

— Солнечный удар, моя девочка, — очень серьезная вещь. Вы сделали огромную глупость, что остались спать на открытом солнце, — сказал ей доктор с упреком. — Солнце в больших дозах очень вредно. Некоторым же людям оно просто противопоказано.

Но доктор все же был озадачен ее тяжелыми ожогами и аллергической реакцией. Хотя девушка и была англичанкой, но кожа ее не была слишком бледной, а темноволосые люди имеют повышенный иммунитет к солнечным ударам.

— Надеюсь, через несколько дней все прояснится. Оставайтесь в постели, смазывайте ожоги маслами и мазями, а в следующий раз не выходите на солнце без большой шляпы. Если же вдруг решите поспать на солнышке — прихватите с собой большой зонт. Хорошо?

Несколько следующих дней Андрианна не поднималась с постели и не выходила из комнаты. Она не хотела, чтобы кто-нибудь из гостей, особенно Беатрис, увидели ее с красной облупившейся кожей.

Гай был к ней очень нежен и внимателен, понимая, что часть вины за ее нынешнее состояние лежит на нем. Он часами находился у ее постели, вместе с ней завтракая и обедая. Они играли в настольные игры (Гаю особенно нравилась «монополия»). Гай постоянно поддразнивал Андрианну, говоря, что она не так уж плохо выглядит, она же чувствовала, однако, что он становится беспокойным.

В десять вечера, соскучившись по Гаю, которого не видела с обеда, Андрианна поднялась с постели. Она надела кимоно с изысканной вышивкой, подаренное ей Джино, чтобы немного отвлечь от болезни, и отправилась на поиски Гая. Она нашла его в комнате для игры в карты. Он стоял на коленях перед Беатрис де Аяла и занимался тем, о чем Андрианна читала в энциклопедии по сексу.