— О, так? Тогда ты все еще работаешь на меня, пока не высадишь меня в аэропорту.

— Да, мистер Вест.


— Высади меня здесь, Ренни, и не надо беспокоиться о парковке. Со мной все в порядке.

— Эге, неужели я не могу проводить моего друга до ворот и попрощаться с ним? В конце концов я могу оставить машину прямо здесь. Разве вы не заметили, что за все это время с машиной никаких неприятностей не происходило? К лимузинам такого рода относятся с уважением.

Джонатан засмеялся.

— Как скажешь. Теперь ты — босс.

— А ты теперь болтаешь не то.

У них было несколько минут на разговор до отлета самолета.

— Так, Ренни, ты не сказал мне, ходил ли ты в магазин. Купил ли что-нибудь симпатичное для Джуди?

— Времени не было. Я хотел бы поговорить с тобой.

— О'кей, поговорим. У нас пять минут, и я весь внимание.

— После завтрака этим утром, когда ты пошел к лифту, я прошел через вестибюль и кого увидел? Мисс де Арте. Она выходила. Я пошел за ней, и она села в лимузин со всем багажом…

Джонатан тонко усмехнулся:

— Я же говорил тебе…

— Ага. Но это касалось меня. Ты же сдался.

— Но я объяснил тебе, почему. Я не сдаюсь, я избегаю заранее проигрышных ситуаций.

— Ага, знаю, но все-таки… Черт возьми, Джонни. Все, что я хотел, это сделать тебе подарок, как ты подарил мне тысячу.

— Это не нужно, — пробормотал Джонатан. И все-таки он уже не мог с собой совладать. — Ну и дальше? Ты выследил ее?

— Ага. Лимузин отвез ее в медицинский центр.

— Она хотела кого-то навестить там или что?

— Не знаю, но лимузин ждал со всем ее багажом. Поэтому я знал, что она выйдет. У меня была возможность побеседовать с шофером. Я знаком с этим парнем. Мы поболтали о том о сем, как бы, чтобы убить время, понимаешь?

— Понимаю, — сказал Джонатан, сгорая от нетерпения. — И что он тебе сказал?

— Что бабенка… прости, мисс де Арте… сказала, что пробудет там по крайней мере четыре часа, а после того на самолете улетит в Калифорнию. Рейс «Пан-Америкэн»… Она купила билет на пять-десять. Вот и все.

Джонатан автоматически посмотрел на часы, хотя он знал, что уже двадцать минут шестого и что он летит на ТВА, а не на «Пан-Америкэн», и болезненная волна сожаления прошла по нему. Они могли бы лететь в одном самолете…

«Ну а если бы? Мы же были вместе на одном корабле в течение пяти дней. Мы были вместе в Нью-Йорке три дня, мы останавливались в одном отеле и все время были в нескольких ярдах друг от друга. И все равно это не имело никакого значения».

Тут он вспомнил, что Ренни стоит рядом и ждет его ответа, может быть, благодарности за доведение до завершающего этапа их дела, может быть, он ждет, что Джонатан обрадуется, поскольку Андрианна летит туда же, куда и он. Ведь должно же это что-то означать, не так ли?

Он не хотел разочаровывать Ренни. Он улыбнулся ему радостно:

— Спасибо, друг!

Ренни, широко улыбнувшись, крепко пожал руку Джонатана:

— Не нужно благодарности, Джонни. Эй, да для чего существуют друзья? Я просто не могу смотреть, как парни, вроде тебя, сдаются. И полагаю, что раз она тоже будет в Лос-Анджелесе, как и ты, тебе нетрудно будет разыскать ее. На этот раз все будет в порядке! Ты понимаешь?

— Думаю, да.

Настало время садиться в самолет.

— Сообщишь мне, как дела? Вот моя карточка, шеф. Это служба лимузинов, но там всегда знают, где меня разыскать.

— И ты знаешь, где меня разыскать, если надумаешь выбраться в Лос-Анджелес. Мой дом на авеню Звезд в Сенчури-Сити. Там большой знак, на котором написано «Вест Пропертиз». Понял? Подожди-ка. Позволь дать тебе мою карточку, это личный номер, по которому всегда можно до меня добраться. Но никому не давай его. Эта линия только для друзей.

— Понял, друг, — Ренни махнул ему рукой.

И только через час полета, после того, как он достаточно попил шотландского виски и насмотрелся в окно в темноту, он сообразил, что Ренни сообщил ему только то, что Андрианна летит в Калифорнию на самолете «Пан-Америкэн». Но куда в Калифорнию?

Они оба подразумевали под Калифорнией Лос-Анджелес. Но в Калифорнии сотни городов. Из них пять-шесть больших, куда она тоже могла бы отправиться.

Он мучил себя предположениями о том, в каком бы городе она могла остановиться, хотя вероятно, что целью поездки Андрианны был все-таки Лос-Анджелес. Она могла навестить знакомую киноактрису. В Голливуде полно европейцев. А англичане составляют целый контингент. Все время вместе. У них даже свой частный клуб. Только несколько недель назад он видел целую группу их за столиком у Дадли Мора на Маркит-стрит: Джеки Коллинз, Кейн и Коннери…

Но раз Андрианна направляется в Лос-Анджелес, рано или поздно он ее найдет. Где-нибудь… В каком-нибудь ресторане или на какой-нибудь вечеринке в большой комнате, где будет много народу. Эта мысль звучала, как песня.

Потом опять он стал предполагать, что она могла направиться и на север Калифорнии.

Джонатан нажал кнопку над головой. Через несколько секунд возле него оказался стюард.

— Я хотел бы знать, куда направляется самолет «Пан-Америкэн», который вылетел в пять-десять. Все, что мне известно, он летит в Калифорнию.

— Попробую узнать это, сэр. Не беспокойтесь.

Потом Джонатан стал думать о другой вещи, которую сказал ему Ренни, — о медицинском центре. Неужели она потратила на посещение больного друга так много времени: четыре-пять часов? Но кто знает? Она остается такой же загадкой для него, как в первый день их встречи.

О, Господи, да он заболел и устал, потому что постоянно думает о ней! Он уже решил заставить себя забыть ее. Так чем он, черт возьми, занимается? Какое для него может иметь значение, куда она направляется?

Стюард вернулся.

— Я получил информацию для вас, сэр. «Пан-Америкэн», вылетевший в пять-десять, прибывает…

— Меня это уже не интересует!

— Да, сэр. — Стюард сверкнул глазами и отошел.

Но Джонатан вглядывался в темноту, как будто старался увидеть ее самолет, летевший в том же направлении, что и его…


Глядя в окно самолета, летевшего в Сан-Франциско, Андрианна вспоминала впечатления прошедшего дня. Казалось, что это был самый длинный день в ее жизни, даже хотя она выигрывала на разнице в три часа во времени между восточным и западным побережьями США.

Она, Пенни и Николь до четырех утра не ложились спать, не желая прекращать удовольствие от общения друг с другом. Они говорили о добрых старых днях учебы в «Ле Рози», смеялись (если что-то по прошествии столь долгого времени казалось теперь смешным), сплетничали о старых знакомых: кто на ком женат, кто за кем замужем, кто сделал сложную пластическую операцию еще до того, как им исполнилось сорок, сколько детей у одной знакомой и разводов у другой. Пенни была настолько любезна, что перемыла косточки всем знакомым. Но потом Николь неожиданно и решительно напомнила, что, будучи, как она полагает, ответственной за все трио и учитывая очень позднее время, она приказывает всем лечь в постель. Выдав им тяжелые сатиновые ночные рубашки с халатами и сказав: «Все необходимое найдете в ванных комнатах», она просто вытолкнула Андрианну и Пенни в комнату гостей, где стояли две кровати и спросила:

— Поскольку от ночи осталось так мало, а вы обе уезжаете утром, думаю, нет смысла селить вас в отдельных комнатах?

Потом быстро исчезла в собственной спальне, оставив Андрианну и Пенни наедине сплетничать уже друг с другом.

— Что ты о ней думаешь? — спросила Пенни у Андрианны. — Так хорошо отдыхали, вспоминали и вдруг, как будто какая-то муха укусила ее в жопу. Ведь все, что я сделала, это рассказала, как мы с Гаем навестили Урсулу Ван Хубер в Венеции и как старушка Урсула проводила свой медовый месяц с верзилой, который был без ума от нее настолько, что не мог от нее рук оторвать, и как Урсула стонала от удовольствия, как корова, которую трахает бык, и как они не могли дождаться нашего ухода, чтобы вернуться в отель и трахаться. Не думаешь ли ты, что я оскорбила сверхчувствительную душу Николь?

После пары минут размышления Андрианна пришла к выводу, что не Николь, а она сама не хотела… не могла выносить… слышать о страсти, о любви у других людей. Она могла это понять.

Но она сказала:

— Так действительно уже четыре часа утра. Может быть, Николь не могла больше бодрствовать ни минуты.

Потом, несмотря на позднее время, она и Пенни смеялись и шептались, поскольку Николь не могла слышать их, и прошел еще по крайней мере час, прежде чем они уснули.

Казалось, что они проспали всего несколько минут, когда Николь постучалась в дверь и потребовала, чтобы они встали, если желают успеть туда, куда собирались, поскольку уже семь утра. Она также объявила, что завтрак будет в двадцать минут восьмого во второй столовой.

— О, иди ты на… со своей второй столовой! — пробормотала Пенни и проспала еще пятнадцать минут, пока не проснулась и не потопала в одну из трех ванных комнат в гостевом отсеке и не вышла накрашенная, свежая, возбужденная. Однако единственное, что она успела перехватить — это пару глотков кофе.

Пенни покрыла лица Андрианны и Николь поцелуями. Потом облачилась в свою соболью шубку и выскочила за дверь.

Через секунду после ухода Пенни Николь, сделав несколько глотков своего чернильно-черного кофе, пожаловалась, что Пенни — эгоистка.

— Она говорит о большой любви, и действительно думает, что брак с Гаем спасет ее. Но правда в том, что он такой же эгоист, как и она, и не способен спасти никого.

Когда Андрианна попробовала протестовать, Николь пожала плечами и рассказала, что специально выбрала несколько розовых оттенков, чтобы украсить вторую столовую, чтобы они напоминали о холодном свете утра.

— Ужасное время дня для женщины, которой больше тридцати пяти, — сказала она безнадежно.

«Но эта розовость комнаты на этот раз не сработала для Николь», — подумала Андрианна. Возможно, Николь вообще не спала. Под ее зелеными глазами виднелись черные круги, а у уголков рта появились скорбные морщины, которых не было вчера вечером.

Она терялась в догадках, какие думы особенно мучили Николь. Может быть, предстоящая свадьба Пенни и Гая, брак, обещавший любовь и страсть? Может быть, вопросы Пенни о неравном браке самой Николь? А может быть, нарисованная Пенни картина того, как Урсула Ван Хубер и ее верзила-муж спешили поскорей потрахаться? Не эти ли мысли заставили Николь ворочаться всю ночь с боку на бок?

Бедная Николь… Она всегда верила в свою силу и в правильность своего жизненного пути, в его удобство и практичность. Может быть, она ворочалась всю ночь, мучимая сомнениями, задавая себе вопросы, что создание жизненного спокойствия слишком дорого ей обошлось.

И потом вдруг Андрианна увидела, что она и Николь не так уж сильно отличаются друг от дружки, как она полагала. Она жила в разных местах, занималась разными вещами, у нее было много мужчин, но она тоже не воспользовалась возможностями, которые ей предоставляла жизнь или любовь. По-своему, но она тоже боялась и тоже играла в покой и безопасность, больше полагаясь на свою шкатулку с драгоценностями, чем на людей — в смысле мужчин. Люди, даже те, что любили ее, любили недостаточно, неправильно. Вот драгоценности, пусть холодные, твердые и безразличные, сохраняют свою красоту вечно, так же, как и свою ценность. А мужчины — временные любовники, не выполняют своих обещаний, обманывают, их можно отвергать без боязни.

И еще она поняла, беседуя с Николь, на которой был превосходный черный костюм Адольфо с претенциозными золотыми пуговицами и великолепные золотые украшения, что она не хочет доживать свои дни так, как Николь, в покое и безопасности, но тем не менее в страхе и одиночестве. Подобно Пенни, она хотела играть в игры с жизнью, с любовью, и даже если ее сердцу суждено разбиться, пусть разобьется! Больше всего она поняла одно: ей нужен Джонатан Вест!


После нескольких часов изучения состояния ее здоровья, врачи подтвердили то, что ей говорили в Лондоне. У нее пока затухание болезни, и в настоящее время ее физическое состояние такое же, как у любой «нормальной» женщины ее возраста со стабильно хорошим здоровьем… Вот только они ничего не могут предсказать хорошего: если кончится затухание болезни и когда это может произойти… И хотя она спрашивала о таких же вещах много раз до этого у многих других докторов, каждый раз она спрашивала на всякий случай, чтобы услышать тот же ответ.

Ответ был тот же. Они могли лишь констатировать факт. Ее состояние прекрасно, кроме того, оно постоянно улучшается. Все «под контролем». А поскольку она хотела бы никогда не выходить из затухания, это давало ей возможность чувствовать себя, как все. Она все время надеялась, что за прошедшее время ученые узнают больше об этой болезни. Может быть, они узнают, когда и почему начинается период затишья и когда и почему он кончается. И поэтому она снова задавала эти вопросы…