— Все о'кей, — уверила она Алекса, разворачивая подарок и обнаружив невинно выглядящую комбинацию. — Как мило, дядя Алекс. Спасибо!

Она действительно была обрадована, даже скорее фактом, чем самим подарком. Конечно, она вряд ли была обычной невинной и простодушной тринадцатилетней девочкой, но все же оставалась в достаточной степени ребенком, чтобы ее не возбудило получение подарка. Особенно, если его сделал ее приемный «дядя», годами едва ли обращавший на нее внимание. По правде, она жаждала малейшего проявления внимания.

— Примерь ее! Побыстрее! — крикнул Алекс, возбужденный своим дарением не меньше, чем она получением подарка.

Она скрылась в ванной, чтобы выполнить его требование, и через пару минут доложила через дверь:

— Какая прелесть, как раз по мне.

На самом деле все было не совсем так. Она сильно выросла за последнее время и к тому же раздалась, так что рубашка оказалась ей мала и не совсем скрывала ее зрелое тело. Только что развившиеся груди с деликатными розовыми сосцами упирались в легкую белую ткань и выпирали через прорези для рук, а тонкий материал чуть не лопался, туго обтягивая ее округлившиеся женственные ягодицы. Но так как «дядя» Алекс никогда не должен увидеть ее в этом наряде, она не видела причин разочаровывать его или портить ему удовольствие, открыв ему, что подарок по крайней мере на размер меньше, чем надо. «Может, мне удастся без его ведома обменять ее на большую?»

Но тут Алекс позвал:

— Отлично. Выйди-ка, покажись, как ты выглядишь!

Она сразу же заколебалась. Даже если Алекс не поймет, что рубашка не подходит, она слишком стеснялась показываться в одной лишь ночной рубашке, оставлявшей ее почти голой.

И вдруг он уже был вместе с ней в ванной!

— Да ты такая аппетитная, — пробормотал он. — Прямо, как я и предполагал. Очень сладкая… — Он протянул руку, и она инстинктивно отпрянула, но он мягко засмеялся. — Я только хочу высвободить твои волосы из этого смешного конского хвоста.

Она стояла очень тихо, пока он освобождал ее длинные темные волосы, свободно рассыпавшиеся ниже пояса.

— Ну вот, так значительно лучше, — проговорил он, тяжело дыша.

Он повернул ее лицом к зеркалу, а сам встал сзади.

— Посмотри, так ведь гораздо лучше? Разве ты, дорогая моя, не выглядишь сладкой? Такой сладкой, юной и девственной…

Сначала ей показалось странным, что, оглядывая ее с головы до пят, он совсем не обратил внимания, что рубашка явно не по ней. Или если он это и заметил, то ничего не сказал. Но, увидев в зеркале странное выражение в его глазах, она почувствовала, как в душу к ней закралось предчувствие беды.

Когда же он, почти глотая воздух, спросил ее: — Ты понимаешь, что уже никогда не будешь выглядеть так, как сейчас? — она почти не слышала его, слишком ощущая давление его прижатого к ней сзади тела. Теперь у нее было не только предчувствие. Теперь она была напугана и пыталась увернуться от него и взять одежду на скамеечке, выкрикивая:

— Думаю, мне лучше теперь одеться. Думаю, нам пора пообедать.

— Не спеши, моя девственная принцессочка… — И вдруг выражение его лица изменилось, оно стало сердитым. — Ты ведь девственница, да?

Она гневно вспыхнула.

— Конечно, — проговорила она, стараясь, чтобы это прозвучало естественно, но теперь она запаниковала и старалась убежать.

Она рванулась к двери, но он оказался проворнее. Прежде чем она успела взяться за ручку двери, он поймал ее и прижал к двери, взбешенно шепча: «Сейчас мы это проверим!..»

— Нет! — протестовала она. — Нет, нет, нет! — визжала, стараясь освободиться от него. Но как ее борьба, так и ее крики были напрасны: никого, кроме них, в шале не было. Алекс разорвал ее рубашку, оставив груди и бедра совершенно голыми, и вдруг она почувствовала боль от его другой руки у себя между ног.

Он пытается проверить ее девственность пальцами? Она агонизировала от ужаса. Не порвет ли он ее так же легко, как разорвал рубашку?

Он толкал и толкал, пока она не впала в полуобморочное состояние и не соскользнула на твердый плиточный пол. Здесь, лежа с закрытыми глазами, она не двигалась даже тогда, когда почувствовала влагу его эякуляции на своем обнаженном податливом теле.

Утром она уехала, зная, что никогда больше не увидит шале Соммеров в Цюрихе. Но две недели спустя от «дяди» Алекса по почте прибыл простенький золотой браслетик, за которым последовали в течение нескольких месяцев другие мелкие ювелирные подарки. Пытался ли он купить ее молчание? — раздумывала Андрианна. Но ведь «дядя» Алекс едва знал ее… И поэтому ему было неизвестно, что молчать ее заставляли не столько эти безделушки, сколько глубокое чувство стыда.

Поэтому, хотя она и хранила эти вещички, ей никогда не хотелось носить их — символы ее унижения. А когда она уже не могла больше молчать, то позвонила Хелен.

Та только посмеялась. Посмеялась и посоветовала ей держать язык за зубами, иначе люди подумают, что она растревоженный ребенок, придумывающий сказки, или порочное отродье, наговаривающее всякую ложь. В любом случае ее отправят туда, где ей не очень понравится…

После этого Энн проводила каникулы либо в школе, либо у других девочек, а летом в лагере или летней школе. При сложившихся обстоятельствах это прекрасно ее устраивало. Единственное, что ее беспокоило, это думала ли Хелен, что она выдумала все или же поверила ей. Но постепенно она пришла к выводу, что это не имеет значения… А потом даже стала изредка носить один из подарков Алекса. А почему бы и нет? Они всего лишь кусочки металла с кусочками камня или без него и не имеют ни совести, ни памяти…

* * *

Когда подарки Джонатана прибыли в ее каюту, Андрианна едва сдерживала свое возбуждение. Подарки Веста были из совсем иной категории, чем те, что она получала до этого. Эти были просто ради забавы, особенно постольку, поскольку — как бы она того ни хотела — между ними не может быть никаких отношений.

Нет, все подарки, которые он ей преподносил, были всего лишь пешками в шахматной игре, играть в которую могли только они вдвоем. Он делает ход, она на него отвечает своим. Игра, надо надеяться, развлечет их обоих и ко времени их прибытия в док Нью-Йорка закончится матом.

Соответственно, и даже несмотря на то, что ей очень понравились халат и накидка, а они сидели на ней как влитые, она тщательно уложила их в коробку. Затем вдохнула аромат и нашла, что он тоже ей нравится, но, вздохнув, положила флакон в коробку, как и ансамбль. Надев браслет и полюбовавшись им на своем запястье, она подняла телефонную трубку и вызвала стюарда, чтобы возвратить коробку тому, кто ее прислал, и села писать сопроводительную записку:

«Благодарю, хотя халат и накидка оказались не совсем по мне, а духи не те, к которым я питаю страсть!»

Браслет она не упомянула вовсе, но, совершенно очевидно он не должен был быть возвращенным. Удержание его — мощный ход в этой шахматной игре. Следующий ход — его… И она надеялась, ради блага их обоих, он будет брильянтовым…

6. В пятницу пополудни

Джонатан вновь и вновь перечитывал записку Андрианны, вынужденный признать, что она действительно управляет им. Эта женщина не любит икру или духи «Страсть», но обожает шампанское. Она вернула цветы и неглиже, но взяла золотой браслет, усыпанный брильянтами и сапфирами. Можно ли из этого сделать заключительный вывод?

На этот раз ему придется поломать голову.

Он обдумывал следующий ход. Следует ли ему посылать ей еще один подарок? Для чего? Для того только, чтобы еще раз испытать ее? Тогда — что именно? Брильянтовый теннисный браслет с безобидной плиткой шоколада и глупой запиской вроде «Сладкое для сладкой»? Что она оставит, а что вернет?

Когда стюардесса принесла Джонатану заказанные им ведро со льдом и бутылку «Гленфлидих», он подарил ей диоровский ансамбль и флакон духов. Когда же она рассыпалась в благодарностях, говоря:

— Не знаю что и сказать.

Джонатан, улыбнувшись, произнес:

— Один мудрый человек однажды посоветовал мне: когда сомневаешься, что сказать, лучше всего не говорить ничего. Я нашел, что это хороший совет.

Заканчивая свой скотч, он пришел к выводу, что когда мудрый человек не знает, что делать, он не делает ничего. Именно это он и сделает — ничего. Пусть теперь будет ее ход. Если она закончит игру на пате, то она не столь достойный противник и может катиться к черту!


Андрианна, беспокойно двигаясь от стерео к видео, наконец выключила то и другое, пытаясь, однако, сосредоточиться то на одном, то на другом журнале. Все ее мысли постоянно и неуклонно возвращались к пассажиру в соседней каюте. Пришлет ли он ей еще один подарок? Когда?

Когда часы проходили, а ничего не происходило, Андрианна становилась все более несчастной. Ее тоненький, маленький, невинный, безобидный флиртик не взлетел даже с земли, а оставались всего два дня и две ночи, включая этот вечер — и рейд окончен. Fini[2].

Она сверила часы. Еще осталось время, чтобы одеться к обеду. Переодеваться или нет?

Нет. И если бы я действительно была в печали, то не переодевалась бы?

Но через несколько дней они пришвартуются в Нью-Йорке, и она никогда его больше не увидит. Действительно, что значат три ночи и два дня в общей схеме жизни?

— К черту! Не надо, но я так сделаю!

Поскольку она решила никогда не покидать свою каюту, иначе как для того, чтобы подышать воздухом, она не позаботилась распаковать свои вещи, достав лишь пару платьев, две пары джинсов и несколько свитеров. Теперь почти в лихорадке она набросилась на багаж, чтобы найти вечернее платье. Платье, которое сразит мистера Веста наповал, заставит его глаза вылезти из орбит. Затем она вспыхнула. Поистине она смехотворна! Она бросила на ветер всякую осторожность! Но опять же всего один только раз — последнее ура! И тогда это кончится…

Осмотрев себя в зеркале, идущем от пола до потолка, она перебирала наряды один за другим, прикладывая их к себе. Первый — короткое платье из оранжевого шелка с открытым верхом и юбкой, покрытой плиссированным золотистым газом. Нет, это не то, что ей хочется. Слишком много наготы и слишком мало тайны.

Длинное и изумрудно-зеленое скааси. Но был ли когда-нибудь изумруд ее истинным цветом? Только когда это был реальный камень.

Вечерний костюм из красной тафты с черным сутажом, длинная узкая юбка с курткой-болеро последовали за первыми нарядами. Она не могла представить, зачем вообще его покупала.

Белый валентино с драпированной удлиненной талией (Дуайт настоял, чтобы она его купила) был отвергнут, как и Оскар де ла Рента с верхом цвета загара, украшенный бисером и массивной атласной юбкой цвета cafe au lait[3]. Наконец она остановилась на черном бархатном платье без бретелек, которое показывало ее шею и гладкие плечи и делало ее еще тоньше, чем она была на самом деле. Но если платье, которое она выбрала, было простым, то туфли нет. Они были из черного бархата, но почти целиком расшиты жемчугом.

Она почти ничего не делала с волосами, а лишь просушила их и позволила спадать подобно облаку в кажущемся беззаботном изобилии.

Выбор драгоценностей, которые должны были завершить ее наряд, был не столь уж простым. Следует ли ей надеть длинную нить эгейского жемчуга «под туфли»? Есть ли у нее настроение для жемчуга? Когда она была школьницей, жемчуг ей нравился до тех пор, пока одноклассница не сказала, что он напоминает слезы, нанизанные на нитку — одна печальная слеза за другой, все в ряд. Через несколько месяцев эта девочка прыгнула со швейцарской крыши и разбилась насмерть. После этого Андрианна не могла смотреть на жемчуг, как раньше.

Нет, сегодня ночь не для нанизанных на ниточку слез. Она не наденет и эти бархатные туфли, расшитые жемчугом… Она выудила пару черных замшевых лодочек с четырехдюймовыми каблуками в виде золотых детских стилетов. Так гораздо лучше.

Она порылась на подносе с украшениями, подхватила серьги в виде капли, сделанной из червонного золота и рубинов, прикинула топазовый кулон на двойной брильянтовой цепочке. Попробовала брошь из алмаза с цветком из желтого золота и листьев из изумрудов, посмотрела на эффект и сняла. Склонилась над наручными часиками со вставленным в крышку брильянтом прежде чем отвергнуть их, затем надела на палец большой перстень с группкой брильянтов и ониксом, но тут же сдернула, словно он обжигал ее. Ей всегда нравился этот перстень, его вес и ощущение его на руке, пока она не обнаружила, что подарил его производитель амуниции со старинным титулом и склонностью к садо-мазохистским забавам и развлечениям, она избавилась от него, но сохранила кольцо. Однако она больше никогда не надевала его. И когда ей потребуются деньги, он, вероятно, будет продан в первую очередь.