– Шла бы ты на хер. Мы всю жизнь это от тебя слышим. Можешь ты хоть немного, хоть для разнообразия подумать о другом, а не о себе, любимой?

Я отшатнулась назад, пораженная силой слов Иззи. Она никогда не ругается и никогда никого не посылает.

– Сначала ты бросаешь Даррена, а потом снова сходишься с ним, когда тебе кажется, что ты…

– Мне не кажется, я действительно…

Она машет руками, пресекая мои возражения. Я и не представляла, какими сильными и выразительными могут быть маленькие худые руки Иззи.

– Ты такая эгоистичная. – Она вскочила и быстро заходила по комнате. – Хорошо, теперь ты веришь в любовь – давай это дело обмоем! – Она топает ногой, и если бы это была не она, я? бы не удержалась от смеха, но к ярости, что исходит от Иззи, лучше прислушаться. – Нет,?! лучше не будем. Давай-ка лучше проанализируем твои странности. – Похоже, у меня нет выбора. И я слушаю, как Иззи перечисляет мои преступления против человечества. По ее словам выходит, что у меня очень много общего с Имельдой Маркое, и это «общее» – вовсе не страсть к хорошей обуви, – …и ты так ужасно обращалась со своими бесчисленными любовниками. Потом было это глупое и бесчеловечное «Секс с экс» и, наконец, твоя проклятая, эгоистичная помолвка с Джошем. – С каждым новым обвинением крик Иззи повышается на целый децибел, и я уже жду, что соседи сверху начнут стучать в пол и потребуют прекратить скандал.

У меня внутри все рвется от боли.

Хочу возразить, что обращалась с любовниками не так уж плохо, и потом все равно большинство из них не ожидали от меня ничего особенного. Хочу сказать, что шоу спасло меня от увольнения. Хочу сказать ей, что люблю ее и Джоша и что никогда не хотела причинять им зла.

Но все это так по-детски и так неубедительно. К тому же эти доводы она уже слышала. И она никогда не выходила из себя. А теперь она уходит.

Ушла, хлопнув дверью.

Я посмотрела на маму.

– Как ты думаешь, она расстроилась из-за того, что не будет на следующей неделе подружкой невесты?

– Ты плохо шутишь, Джокаста, – строго отвечает мама. – Ты всегда спешишь замазать боль шуткой, а сейчас у тебя это совсем плохо получается. – Я покорно иду за ней на кухню, а она открывает холодильник и достает бутылку «Вдовы Клико».

– Как хорошо, что у тебя в холодильнике всегда есть шампанское. Я всегда считала, что это очень в твоем стиле.

– Правда? – Я так поражена, что тут же забыла о выходке Иззи. Я-то думала, что мама считает шампанское развратом. В ее холодильнике тоже стоят бутылки – исключительно с соусом и кетчупом. Я снова удивляюсь, увидев, как она ловко открывает шампанское и разливает в бокалы, не пролив не капли. Мне никогда не приходилось видеть, как мама открывает шампанское.

– Как ты считаешь, Иззи права? – Мне хочется знать, что делать, но я не выдержу еще один откровенный разговор.

– Да, – отвечает мама, не поднимая глаз от шампанского.

– Ясно. – Мы обе молча смотрим, как шипят и оседают пузырьки, и я думаю, останутся ли у меня после всего этого друзья.

– За что пьем? – с тревогой спрашиваю я.

– Давай решим. Мы можем поднять бокалы за твою помолвку, но как это переживет Джош? Бедный мальчик.

Я смотрю на свои туфли.

– Если бы можно было отыграть все назад.

– Это невозможно. – И словно в подтверждение ее правоты на кухне становится совсем тихо, слышно только тиканье часов. Потом она добавляет мягче: – А знаешь, я тобой горжусь.

– Гордишься мной? – Я не верю своим ушам.

– Да. Ты выздоровела. Ты не позволила своему отцу поломать тебе жизнь.

– Как твою, ты хочешь сказать, – хмуро ворчу я. Не хочу, чтобы мне сейчас напоминали об отце. Все давно ясно, и я помню, как мама столько раз жаловалась и ругала его. Я получила четкую установку на уровне подсознания: мужики – сволочи.

Не все, напомнила я самой себе.

Ожидая приступа горького разочарования и маминой ярости, я стараюсь сохранить эту мысль, прикрываясь ею как щитом: не все.

– Он не разрушил мою жизнь, дорогая. У меня все хорошо. Нам с Бобом очень хорошо вместе.

– С Бобом? – Я удивлена. У них, конечно же, ничего не складывается. Иначе почему я ничего не знаю? Если только ей так больше нравится.

– Да, с Бобом. – Она улыбается и молчит. Слава богу. Сюрпризов и потрясений последних суток мне бы хватило на целую жизнь. Я узнала, что могу любить. Я узнала, что Даррен любит меня, и сказала ему, что тоже его люблю. Я помолвлена. Снова. Я слышала, как Иззи произнесла «шла бы ты на хер», и видела, как мама открывает шампанское. И никак не могу поверить, что она занимается сексом.

– Я горжусь тем, что ты смогла отказаться от рациональности и самоконтроля ради любви. Я не знала, хватит ли тебе мужества это сделать. Думала, мы с твоим отцом навсегда закрыли тебе дорогу к любви. – Она умолкает, а потом добавляет: – Молодец, Кэс! – Я подумала, что сейчас она похлопает меня по спине, но она меня обнимает. Коротко и сильно – не тем широким жестом, которым прижимают к груди в кино, да у мамы и нет такой большой груди.

Это лучшее объятие в моей жизни.

Мы обнимаемся, смотрим друг на друга и улыбаемся. Я победила, я умудрилась донести яйцо в ложке до финиша. Наверное, так и есть, потому что мама сейчас – воплощенная родительская гордость.

– Иззи, – вздыхаю я.

– Не очень-то волнуйся насчет Иззи, она скоро отойдет. Она слишком добра и постарается тебя понять, – улыбается мама. Потом добавляет тем тоном, к которому я гораздо больше привыкла: – Но не стоит забывать то, что она сказала, – все это было совершенно справедливо. Тебе нужно многое изменить, и может быть, что-то исправить уже невозможно. Не могу об этом думать.

– А теперь расскажи мне подробнее о Даррене. Когда ты меня с ним познакомишь? И не забудь подать нам это шампанское. – Она берет меня за руку и ведет в гостиную.

Мама садится на диван, а я рядом с ней. Мы забываем о времени, болтая о Даррене и, что неожиданнее, о Бобе. Я рассказываю, что мне нравится в Даррене.

– Он иногда поднимает бровь, это выглядит ужасно сексуально. И ерошит свои волосы, как мальчишка.

– Боб тоже так делает. Только у него не так много волос. Это снижает эффект. – Мы смеемся. – Может, вы с Дарреном приедете в воскресенье к нам с Бобом на чай?

Лучше сделаем по-другому.

– Можно пойти всем вместе в ресторан. Она подумала и сказала:

– А что, это мысль. Можно будет нарядиться, это ведь особый случай.

Мы с мамой на диване, моя голова лежит у нее на коленях, она гладит меня по волосам, проводит по голове пальцами. У меня есть Даррен. И есть мама. Я защищена и любима, как маленький ребенок.

Дзи-и-и-и-инь.

– Интересно, кого там черт несет, – ворчу я, раздраженная тем, что нашу семейную идиллию так грубо нарушили.

Дзи-и-и-и-инь.

– Ты кого-нибудь ждешь? – спрашивает мама.

– Нет. – Я подхожу к интеркому, но не успеваю нажать кнопку, как дверь открывается и в квартиру врывается Иззи. У нее в руках ключи, телефон и сумка, но сумку она тут же роняет, рассыпая бумажные носовые платки, деньги и косметику.

– Включай телевизор, – орет Иззи. Она все еще злится, поэтому так орет. – Скорее. «ТВ-6». – Вчера все это показалось бы необыкновенным, но теперь я тону в неожиданностях. И включаю телевизор.

Слышатся знакомые позывные. «Секс с экс»? Но его сегодня нет. Иззи шикает на меня.

– Здравствуйте. Большое спасибо и добро пожаловать, – говорит Кэти Хант, выбегая на сцену. Ее грудь колышется, а чтобы облегчить работу камеры крупного плана, блузка у нее расстегнута немного больше, чем нужно. – Итак, леди и джентльмены, у нас есть для вас кое-что интересное! – И она дерзко подмигивает именно так, как я ее учила.

Иззи дает мне стакан джина с тоником, и я беру, как послушная девочка. Маме она налила херес.

– Сегодня в главной роли выступит хорошо всем знакомая Джокаста Перри, «голос поколения». До ее свадьбы осталось несколько дней, и мы хотим проверить, готова ли она сказать ему «с этого дня и навсегда», или же «с этой ночи и навсегда» для нее начнется новая жизнь. – Публика ахает. – Нашей звезде предложили появиться в шоу, но она отказалась, и мы встречаем ее жениха Джошуа Диксона. Продолжительные аплодисменты, леди и джентльмены!

– Джош!

Стакан джина с тоником выскальзывает из моих рук и падает на пол, стекло взребезги, а джин плещет во все стороны. Но никто не пытается вытереть лужу. Мы застыли, мы неподвижны.

– Джош – ничего, если я буду звать вас Джошем? – мурлычет Кэти. Джош кивает, он всегда и всех очаровывает. – Не могли бы вы немного рассказать нам о себе и своих отношениях с невестой, Джокастой Перри. Расскажите, почему вы сегодня здесь.

– Мы с Кэс знаем друг друга с детства.

– Ах-х-х, – хором произносят зрители по сигналу режиссера, держащего большой плакат с надписью «Как мило». У нас есть еще другие плакаты со словами «Осуждение» и «Негодование». Это придумал Бейл.

– Я люблю Кэс. Я всегда ее любил, в школе, в университете и потом, когда мы стали работать. – Пока Джош говорит это, на экране появляются наши фотографии. На одной нам лет по восемь, он качает меня на качелях, а я улыбаюсь беззубой улыбкой и так высоко задираю ноги, что видны трусы. Кажется, что Джош старается раскачать меня как можно сильнее, а на самом деле он хотел столкнуть меня с качелей, чтобы покачаться самому. Конечно, он был мне как брат.

– Я так люблю эту фотографию, – говорит мама. Я сердито смотрю на нее.

Вторая фотография сделана в университете на вручении диплома. Джош поправляет мою мантию. Еще несколько снимков. Джош снят в своей адвокатской конторе, а я на разных вечеринках. На всех снимках я окружена мужчинами и держу в руках бокал шампанского, а Джош везде один.

– Почему они не показали тебя на работе? – спросила мама. – А Джоша на вечеринке? Он такой веселый молодой человек, а здесь он выглядит одиноким.

– Именно. Это им и было нужно. – Я запускаю пальцы в волосы. Мне уже известно, чем это закончится, но я бессильна им помешать. Иззи гладит меня по колену.

Мы не отрываем глаз от экрана.

– Кэс кажется очень легкомысленной женщиной, – настаивает Кэти.

– Да, это так, – соглашается Джош и, чтобы его не поняли превратно, добавляет: – Но мне в ней это нравится.

– Когда вы обручились?

– В марте.

– Значит, вы ждали этого двадцать шесть лет. Вы сидели дома, а она в это время развлекалась. Надеюсь, ее стоило ждать. – Кэти поворачивается к камере и делает гримасу.

Нам не дают выслушать ответ Джоша. Даже если он честно рассказал, что на самом деле все эти двадцать шесть лет не скучал, а скорее развлекался, надев «Дюрекс», аудитория об этом не узнала, потому что трансляция прерывается показом моих друзей и коллег. Они говорят: «Вот именно», «Игра продолжается», «Бешеная», «Веселая», и, со смехом: «Умелая, ну, вы понимаете, что я имею в виду». Зрители не имеют понятия, какие вопросы были заданы или: как от них добились именно такого ответа. Может, они говорили о моем отношении к работе или вообще о ком-то другом. Я-то все это знаю, потому что мы на «ТВ-6» не слишком щепетильны и составляем программу не для того, чтобы сообщать зрителям факты, а чтобы развлечь их. Раньше я это поддерживала. Теперь жалею.

Кэти просит Джоша рассказать о том, как он сделал мне предложение. Аудитория поверила в кремовую розу, романтичную полутьму и огромные брильянты. Но он забыл упомянуть о рыданиях только что брошенной Джейн. И он не вспомнил о своем новогоднем обещании и о том, что нарушил его.

И правильно. На его месте я бы тоже не стала этого делать.

Джош говорит о подготовке к нашей «большой, традиционной свадьбе», о ценах и хлопотах. Но он не сказал о том, что все это организовала мама. Потом показали большой сюжет о том, как Джош договаривается с поставщиками продуктов, флористами и парнем, который должен устанавливать праздничный шатер. Могу только сказать, что этот материал был отснят специально, потому что мне точно известно, что Джош не встречался ни с одним из этих людей.

Мама подтверждает это:

– Мы наняли другого флориста. – Она смотрит на меня и смущенно поправляется: – Нанимали. Это не тот флорист, которого мы нанимали. Как ты думаешь, почему Джош с ними разговаривает?

Она слишком наивна, чтобы все ей объяснить.

– Джош, а ведь очевидно, что Джокаста немного легкомысленна.

Эти слова меня задевают. И слегка ранят.

– Почему вы обратились на студию? Может, ее бывший возлюбленный угрожает вашим отношениям? – Кэти Хант клонит голову набок и сочувственно улыбается. Я видела, как она училась этому перед зеркалом в туалете.