Оказавшись на кухне, откупорив бутылку красного вина налив сразу в два бокала, залпом выпила один за другим, дрожа буквально всем телом от беспрестанных рыданий. Ей было противно: всё и вся и этот лживый мир и О.Б. и его жена, даже их будущий ребёнок. Не выдержав ненависти, что окутала её с ног до головы, на ватных ногах поспешила в спальню, плашмя упав на постель, тут же уснула глубоким сном.

Проснувшись за полночь, блуждая по квартире забредя в ванную ступая босыми ногами по лепесткам поскользнувшись, разозлившись, прежде всего на саму себя дала слово: больше не истерить. Подумав, что в их отношениях есть и милые приятные моменты, вспомнив о недавнем сексе уже с улыбкой на лице умывшись, подытожила: «А всё равно он мой»… – думая о новой встрече с ним…


…Временами Инна мечтала о встрече, а иногда хотела, чтобы тот её бросил. Но это никогда не произойдёт, по крайней мере, по его инициативе. О. Б. слишком постоянен в своём желании, иметь любовницу, желательно не приносящую ему массу проблем. Он бежал от них как чёрт от ладана. Да и она не хотела искать каких-то подвернувшихся мужиков.

Привычка – сильная привычка, а О.Б. её слабость и привычка. Инна просто не смогла бы уснуть в чужих объятиях, вообще не могла уснуть без своего Олежки. Раньше в бытность, она с ним могла спать сутками, но если не сутки, то 10–12 часов, как правило, точно.

Она понимала, что боялась встреч с ним; это значило идти на поводу его прихоти, а ещё больнее на поводу лжи. Решив, что надо что-то менять, начала, с замка попросив соседа не в службу, а в дружбу поменять сердцевину. Тот не преминул это сделать, так как был рад услужить такой симпатичной женщине, тем более что пытался ухаживать за ней, и это было слишком заметно. Заменив замок, закрывшись на ключ, Инна пошла спать. Пусть без объятий О. Б., считая, что теперь надо привыкать. Она была зла на него, за то, что тот при ней надел обручальное кольцо, этим показав её второстепенность. Простить?! Значит, согласиться быть его сексуальной наложницей. А вот этого она не хотела. Она хотела честных открытых отношений. Любви! Конечно, ей хотелось, как и ему через секс испытать сильные чувства, но не хотелось уподобляться проститутке: пришёл, ушёл, мол, ничем не обязан. Взрослая жизнь до сих пор была ей не понятна. В ней по-большому счёту никому не интересна чья-то душа. У всех на уме: кого-то раздеть, перед кем-то раздвинуть ноги, через несколько минут интима разбежаться; в лучшем случае чмокнуть в щёку, сказав: «Прости, надо бежать».


Хотелось чувств, которые делают жизнь – насыщенной любовью, а не адреналином, от которого бьёт в голову, как, впрочем, и ниже пояса и всё идёт как-то не по-человечески, а по-животному. Мозг отключён. «Хочу и всё!..» Мужчина и женщина идут на поводу похоти, эрекции. И близость происходит далеко неосознанно. Главное – счёт. Кто сколько раз за ночь словил «кайф».

Инна была противницей таких отношений, так как считала, что мозги даны, чтобы думать, чувствовать, понимать.


Она не понимала, куда шагнула молодёжь. Такими ценностями никогда не жила. Инна, как только стала жить в мегаполисе; вообще не напрягала мысль в таком направлении. Серое вещество даже в момент кипения не теснило мозг. Когда тот кипел; не было ничего лучшего, как покататься на трамвае по старой Москве. Это её успокаивало. Помнится, как-то она и Олька разозлившись на Олесю и Таню, так и сделали, чтобы немного остыть поспешили на дежурную прогулку.

Это по-большому счету им шло на пользу и даже во многом; как говорится, лучше узнавали Москву. А та во многом была загадкой и кажется, что в ночи открывалась им, тихонько приоткрывая свою душу, показывая себя: строгой, скромной, доброй. Они могли бы кататься до утра, но и трамвай уставал, бежал в депо «спать»; да и Ольке нужен был сон, так как её подростковый организм этого настырно требовал. Они, выйдя где-нибудь поближе к дому, идя в обнимку, спешили отоспаться. На цыпочках войдя в квартиру, торопились в постель, где сразу засыпали, как убитые…


…Было жутко. Она решила, что сейчас ей нужно развеяться, погулять по ночному мегаполису; быть может, покататься на трамвае, как некогда.

Одевшись, выбежала из квартиры. Когда она выбежала на улицу, вспомнила, что далеко за полночь. Домой возвращаться не хотелось. Она неприкаянно гуляла, пока перед ней не остановился старенький «Шевроле». Мужчина, выглянув из окна, предложил подвести. Инна так продрогла, что тут же согласилась. Сев в салон машинально сказала:

– До «Измайловского парка».

Она не знала, почему назвала именно этот совсем незнакомый парк. Наверно потому что не хотелось домой, нужно было переключиться, изгнать из головы мысль о нем, о О.Б.

Мужчина, посмотрев, тихо произнёс:

– По пути, подброшу…

Они ехали молча. Инна вздрогнула, когда он сказал:

– Мы на месте.

Посмотрев через окно, она обратила внимание, что заехали в лесопарковую зону. Это её напугало.

Сжавшись в комок, она прошептала:

– Отвезите меня, пожалуйста, домой.

Тот, посмотрев, ухмыляясь, сказал:

– Так сама просила в парк… – кивая в сторону леса, – чем тебе не парк?

Он стал приставать, разрывая на ней одежду, раздвинув ноги, запустив руку в промежность, ощущая тепло, в буквальном смысле слова обезумев от нахлынувших на него ощущений, накрывших его с головой. Он ощущал жар по всему телу, эпицентром взрыва предстал пах. Сокращение её тазовых мышц стало решающим толчком к действию; войдя в неё, мужчина в безумстве стал брать плоть, наполненную женской энергией делая это с неистовостью, двигался все быстрее и быстрее, ощущая между ногами влагу, зло говоря:

– И ты такая же сука, как и моя!..

Инна даже не сопротивлялась, боясь взбесить его, лишь тихо от боли стонала, отчего тот чувствовал себя всё более и более уверенным. Он был близок к оргазму. Она ощущала страх перед этим человеком. Неизвестно что было у того в голове. Через несколько минут он стал нежнее, нашёптывал на ухо, что она ему нравится, что теперь будет его женщиной, держа её в объятьях, просил прощения. Говоря, что он не такой, просто от него сегодня ушла жена вот и потерял контроль над собой. Кажется, она его понимала, поэтому не стала кричать или сбегать. Наоборот, стала отдаваться ему уже по своей воле, ощущая наслаждение, впрочем, как и он её неизвестный мачо. Тот испытывал блаженство, это было налицо. Тиская её упругую наполненную вожделением грудь, придавив таз к сидению, пришёл в экстаз, приток адреналина сделал своё, мужчина был в эйфории. Для него секс стал радостью чем-то священным. Глядя на неё он с восхищением пробормотал:

– Богиня! Ты лучшая!

Насильственная любовь была несколько дискомфортной, это и напрягало Инну; в бытность она испытывала несколько оргазмов, сейчас же была от напряжения заторможенной. Он тоже не был расслабленным, торопливо желая испытать оргазм. И только когда Инна застонала, искренне испытав оргазм, в этот момент, и он перед эякуляцией ощутил оргазм. Инна не могла понять, что произошло между ними.

Выпустив её из крепких рук, закрыв ими лицо, мужчина скрежетая зубами сказал:

– Прости!.. Не хотел обидеть.

Та, с жалостью посмотрев на него, стараясь прикрыть голое тело рваной одеждой, пробормотала:

– На обиженных воду возят. Значит сама виновата, повод дала… – и тихо попросила, – отвези домой, мне очень холодно.

Он дал ей свою куртку и отвёз домой.

Проводив Инну до лифта торопливо не оглянувшись, поспешил на выход, к тому же даже не сказав своего имени.

После всего произошедшего уже дома в ванной стоя под горячей струёй, она сказала:

– Не хочу никого!.. Все мужики кобели и сволочи!.. Им только одного надо… Секса!.. – ей было обидно, она старательно смывала с себя следы секса, ощущая, что тот был чем-то грязным…


…По прошествии времени ей хотелось бы знать его имя. После секса с ним она забеременела, но сделала аборт.

Теперь она поняла, что поступила глупо, эгоистично, опрометчиво.

Невольно она переключилась; память навеяла те ощущения счастья, когда она ощущала на своей щеке его щетину, терпкость холодных губ и его нетерпение овладеть ею. И она отдавалась, пылко страстно, в своём откровенном бесстыдстве, желая его, и получала. О. Б.


Она умела с ним достигать многократные оргазмы. Отчего была счастлива. И казалось, что ничто не разлучит их в жизни, что они останутся парой на всю жизнь. Но как, оказалось, осталась памяткой в его мозгу, отодвинув её на второй, если на третий план…

…Вернувшись в действительность, Инна испуганно посмотрела на Таню, боясь что, та могла слышать её мысли вслух. Однако Таня была сосредоточена на дороге.

Инна с облегчением нырнула в толщу памяти, вытаскивая из неё образ О. Б.

Как же, она страдала и тосковала по нему в желание увидеть оказаться в его объятиях, ощущать себя любимой и любить. Ей ничего не было нужно кроме его поцелуев.

Целыми днями мозги были сосредоточены на нём и не испытывала голода, холода, жары. Она жила в ожидание. Ей хотелось секса с ним, её плоть томилась. Она считала дни часы, ждала звонков. Он приходил, и она оживала, расцветала как розовый бутон, очаровывая и повергая того до такой степени, что тот терял голову, говоря, что непременно разведётся с женой, да и вообще «дурак», что некогда разошёлся с ней. Этого было достаточно, чтобы она была на седьмом небе от счастья. Но всё же он уходил, убегал, когда как, оставляя одну со своими мыслями.

Одиночество раскрывало её чувства. Она страдала, тосковала, ничего не ела, только пила лимонную воду с мёдом, чтобы как-то поддержать свой организм. Он неотступно следовал тенью. Она вдыхала его аромат, ей казалось, что он где-то рядом, ощущала его едва уловимое дыхание; в конце концов, разговаривала с ним, смеясь, плача.

Инна на людях старалась казаться весёлой, хотя на душе скребли кошки, и всё же делала всё, чтобы никто ничего не заметил. Она привыкала к новому состоянию, живя в одиночестве.

Сначала оно её пугало; не спала как все нормальные люди, только урывками. Крепким сном можно было считать время от четырёх до шести часов утра. Она ждала всего: звонков, окриков, его прихода. Он не приходил. Но кто-то всё же на протяжении полугода звонил как обычно ровно в два часа ночи и ничего не говоря, дышал в трубку. И так каждые пятнадцать минут до трёх утра. Это выматывало и обнадёживало. Она думала, что это он. Её О. Б. Потом, вдруг осознав, что это лишь игра воображения, пугалась. Ставя под сомнение свою сексуальность, отмечая тот факт, что О. Б. давно забыл дорогу к ней, значит, где-то есть кто-то лучше неё. Обычно после этого она шла на кухню и с горя напивалась. Думая одно, что тот, кто ищет любви сам попадает в её сети. И возможно она стала жертвой любви. Вдоволь наревевшись, тут же засыпала. Проснувшись утром зайдя в ванную стоя перед зеркалом, ужасалась: волосы растрёпаны под глазами синяки, на щеках следы размазанной туши. Вставал вопрос: как можно любить такое чудовище? О, как она себя ненавидела в тот момент.

Ей хотелось умереть, но наложить на себя руки она не могла, просто боялась боли, не была готова её терпеть. Именно поэтому брала себя в руки, приводила в порядок и жила с мыслью: Все мужики, конечно же, сволочи!

Она отдавала отчёт своим недостаткам, но вот сексуальность не ставила в ряд с ними, потому что просто была уверена в том, что как никто хороша, нормальная, если до сих пор наступает эрекция при мысли об интимной близости с ним, значит не фригидная…


…В последний приход он застал её на лестничной площадке. Она ковырялась с замком, никак не могла открыть ключом; ощущая его дыхание в затылок, ждала последующих действий. Помнится, она только что вернулась с работы.

Он предложил помощь, подойдя к двери, открыл замок своим ключом.

Потом прижав к двери неистово обнимая и целуя, разжимал сжатые зубы, настойчиво вводя и погружая внутрь неё всё глубже и глубже волнующий влажный язык.

Это был его просчитанный приём, чтобы сделать ту кроткой и податливой. Но на этот раз это её взбесило. Оттолкнув, она, стараясь быть уравновешенной, попросила его забыть дорогу в свой бывший дом. Напоминая ему, что теперь они не муж и жена. Опрометью влетев в квартиру, тут же закрыла дверь. Она не могла поверить, что ей хватило духу его «отшить», пусть в лёгкой форме послать куда подальше. Он был ошарашен, обдумывая, что только что произошло, медленно спускался вниз по лестнице. Она, сидя на корточках за дверью это ощущала всеми клетками своего тела. У неё не было слёз, она только шептала:

– Уходя – уходи и не возвращайся… Катись к ней…

И это придало сил, встав пошла на кухню там стоя у окна смотрела, как, он уезжает на машине. Это был конец в их романе, она дочитала всё о нем и о себе. Этого было достаточно. Отпустив, стало легче, теперь ей некого ждать…Финита ля комедия…


…Через некоторое время он всё же пришёл, как ни в чём не бывало, как всегда в субботу, но уже под вечер. Она не хотела его впускать в квартиру стоя в дверях в пижаме только смогла выдавить: