― Он запал на нее из-за того, что он идиот, ― сказал Лука. ― Говорят, что некоторые мужчины думают не головой, а головкой, но лично я считаю, что те, кто бросают или изменяют прекрасным, удивительным женщинам, вообще думать не умеют. Такие мужчины делают то, что им хочется в конкретный момент. Инстинктивное мышление, только по-другому.

― Импульсивность. Наверное, эта характеристика очень подходит Гарри. Он всегда был довольно импульсивным.

Лука остановился в небольшом городке в стороне от основной трассы, где мы прекрасно пообедали и выпили бутылку вина. Пить вино в полдень казалось мне странным, но для Луки это, видимо, было в порядке вещей, так что я не стала сопротивляться. Не думаю, что он хоть сколько-нибудь опьянел от полутора бокалов, а вот меня наполнило приятное тепло и чувство глубокого счастья легло мне на плечи, словно одеяло. Светило солнце, синело небо, в тени здания дул прохладный ветер.

― Не хочешь прогуляться? ― спросил Лука.

― Конечно, ― промолвила я.

Лука заплатил по счету, и мы отправились в путь, держась за руки. На заднем сиденье машины Лука хранил одеяло ― «на всякий пожарный» ― то есть, на случай, если придется спать в машине. Сейчас он аккуратно сложил его и взял с собой. В стороне от деревни, где мы обедали, буйной зеленью раскинулись холмы и поля, на фоне которых изредка виднелись деревья, деревеньки, фермы и виноградники. Лука нежно, но упорно уводил меня от дорог и деревень в сторону лесистых холмов. Трели птиц, трепет крыльев, мягкий ветер, играющий в листве и остужающий пот на моем лице.

Спустя полчаса после начала нашей вылазки Лука остановился на пике холма под деревом, раскинувшим поросшие густой листвой ветви, закрывающие от горячего итальянского солнца. Мы легли рядом, спина к спине, наблюдая за облаками, мелькающими между листьями.

Лука перевернулся на бок и положил руку мне на живот. Больше он ничего не сказал, однако его взгляда было достаточно. Мы были так далеко от цивилизации, что я почувствовала, как осмелела. Наши глаза встретились, и я расстегнула и стянула вниз шорты, освободилась от лифчика и избавилась от футболки. Обнажение на улице было для меня еще одним новым опытом.

Лука скользнул рукой вниз по животу, мимо бедер, по лобку и поднялся назад. Он пока не трогал меня в сексуальном смысле, а просто гладил мое тело, исследуя каждый его сантиметр: мои руки, бока, грудь и бедра, мои икры и стопы. Исследовав мое тело пальцами, он повторил тот же маршрут, но уже губами.

Я лежала неподвижно, позволяя ему делать то, что он хочет, однако с каждым прикосновением его рук, каждым горячим влажным поцелуем мое сердце билось все сильнее. Это был не секс. Его действия были чем-то иным... чем-то более интимным. Любящим.

Я чувствовала, как биение моего сердца усиливалось, все больше напоминая страх: беги, беги, беги. Я не хотела, чтобы он любил меня. Если он полюбит меня, то я должна буду любить его в ответ, а эта мысль внушала мне ужас. Я любила мужчину половину собственной жизни и обожглась. Я думала, что знаю его, что доверяю ему, думала, что он заботится обо мне. Выяснилось, что я ошибалась. Луку я знаю всего сорок восемь часов, и сама мысль о том, что он может заботиться обо мне настолько, чтобы целовать и прикасаться ко мне так нежно, с таким трепетом... дрожь страха пробежала по моему телу вслед за удовольствием от его прикосновений.

Я не знала, что делать, что сказать, что чувствовать. С одной стороны, мне отчаянно хотелось снова быть желанной, быть любимой. Осознание того, что Гарри изменял мне на протяжении, возможно, всего того времени, что мы встречались, делало время, которое мы провели вместе, бессмысленным, пустым и ничего не значащим. Он никогда не любил меня. И сейчас, когда Лука клеймил мое тело своими нежными прикосновениями, я чувствовала, что нуждаюсь в большем, хочу большего, хоть это и пугало меня.

И это сбивало с толку.

Я не знала, бояться ли мне обожания в его глазах или таять от любви.

Я размышляла об этом, пока он осыпал мое тело поцелуями и прикосновениями, и оказалась не готова, когда его язык коснулся моего клитора. От неожиданности я резко вдохнула, дернулась и затем расслабилась. Теперь я знала, что он будет делать, и была готова к взрыву удовольствия. И тот последовал. О боже, какой же экстаз ждал меня на кончике его языка и поворотах его пальцев около моей точки G. Я почувствовала, как его язык отступает по мере того как я приближалась к кульминации. Я застонала и подалась бедрами вперед в надежде вернуть его язык на прежнее место.

Приподнявшись, я увидела, как он смачивает слюной пальцы и усмехается. Затем он опустил руки ко мне. Я уже была мокрой, уже смазанной его слюной и собственными соками, поэтому я удивленно нахмурилась. Не успев ничего спросить, я, однако, нашла ответ. Он раздвинул мои бедра и ягодицы одной рукой, а второй, с пальцами, покрытыми слюной, скользнул к мышце глубоко внутри, в том месте, к которому я никогда раньше не прикасалась. Я выдохнула и попыталась увильнуть и свести ноги вместе.

― Пожалуйста, расслабься. Тебе понравится, я обещаю, ― Лука смотрел на меня через мое распростертое тело. ― Но если ты не хочешь, я перестану.

Я все еще сжималась, наблюдая за ним и напряженно думая. То, что он делал, шло вразрез со всеми неписаными правилами в моей жизни. Но пока он не сделал ничего, что мне бы не понравилось, и я точно знала, что он не причинит мне боли. Мы были едва знакомы, но я доверяла ему. И это меня тоже тревожило. Гарри я знала всю жизнь, и думала, что тоже могу ему доверять.

Но Лука ― это не Гарри.

Я расслабила ноги, закрыла глаза и застыла в ожидании.

Он медленно и нежно массировал мой анус круговыми движениями, его язык снова нашел мой клитор, а пальцы свободной руки вновь погрузились внутрь меня. Меня переполняли новые ощущения. Он продолжил круговые движения, и я почувствовала, как его палец проник в кольцо мышц. Ощущение не было неприятным. Затем, повинуясь магии его пальцев и языка, я почувствовала нарастающее напряжение приближающегося оргазма... и оно было в разы сильнее всего, что я чувствовала до этого. И это было лишь началом.

С моих губ сорвался стон, а бедра свело в истоме. Палец Луки двигался все глубже и глубже, и я стонала уже непрерывно, внутри меня словно бушевали взрывы, нижнюю часть тела трясло, а его палец скользил внутрь и наружу легко и свободно.

Затем меня накрыло волной оргазма, и мой мир пошатнулся. Я закричала. В глазах замерцали огни, по всему телу словно пронесся электрический разряд, я дрожала и тряслась, но все равно кончала. Когда я подумала, что не могу кончить еще сильнее, Лука поднялся вверх по моему телу, все еще одетый. Я вцепилась в его штаны и рубашку, раздевая его в рекордно короткий срок. Все еще сотрясаясь от разрядов оргазма, я почувствовала, как Лука входит в меня, растягивая мое нутро своей толщиной. Я обхватила его своим телом, крепко прижимаясь и поддаваясь бедрами навстречу, заставляя его входить еще глубже.

Я потеряла счет времени. Возможно, мы извивались считанные минуты, а может и часы. Для меня это был один длинный оргазм, бесконечная кульминация, растущая все дальше и дальше до тех пор, пока я не могла больше ее выносить, а единственным, что я еще могла делать, стал судорожный захват бедер вокруг тела Луки в попытке поймать эту нескончаемую волну экстаза, задыхаясь и захлебываясь.

Когда Лука, наконец, замедлил толчки и начал впиваться в меня с медленной, первобытной силой, я практически обмякла, хотя все еще была на вершине оргазма, медленно падая в объятия наслаждения. И Лука кончил, подрагивая, рыча и выдыхая ругательства. Когда я почувствовала его оргазм, мое тело сжалось вокруг него в последний раз.

Когда мы встали, солнце стояло значительно ниже. Мы оделись и устремились к машине, держась за руки.

Уже сидя в машине, Лука повернулся ко мне:

― Ну, что скажешь?

Я знала, что он имеет в виду и застенчиво улыбнулась:

― Это было... сильно.

― Это хорошо или плохо?

― Твою мать, Лука. Я никогда в жизни не чувствовала ничего подобного.

― А, значит, было хорошо. Я рад. ― Он взял меня за руку и погладил мое запястье большим пальцем. ― Тогда, может быть, повторим позже?

― Сначала мне нужно сходить в душ.

― Ты сможешь это сделать в доме моих родителей.

Я не ответила, лишь кивнула. Кажется, он рассчитывал на то, что я останусь у него. Однако я не была уверена. Так много сомнений, так много тревог о неловких вопросах и ожиданиях... и ни одного ответа.

Тем не менее, долго думать мне не пришлось, поскольку меньше чем через час мы уже мчались по улицам Флоренции... Фирензы. Лука припарковался, вытащил мой чемодан из багажника и повел меня по переулкам и узким улочкам. Мы вошли в большую деревянную дверь, открывающуюся прямо на улицу. Лука постучал один раз, открыл дверь и впустил меня. За дверью скрывался просторный внутренний двор, окна на три стороны и фонтан в центре.

― Лука? Это ты? ― спросила по-итальянски пожилая женщина, которая, безусловно, была матерью Луки, судя по одинаковому с ним изгибу рта и орлиному носу.

― Да, мама, это я, ― по-английски ответил Лука. Он обнял мать, поцеловал ее в обе щеки и повернулся ко мне. ― Мама, это Делайла, моя хорошая подруга.

Его мать улыбнулась, заметив, как близко друг к другу мы с Лукой стоим, соприкасаясь краями одежды, но не трогая один другого, как стоят люди, близко знакомые с телами друг друга.

― Она просто подруга? ― по-итальянски спросила она, понимающе, но дружелюбно улыбаясь.

― Мама, говори, пожалуйста, по-английски. Делайла пока только учится говорить на итальянском. ― Он подтолкнул меня, и я протянула руку для рукопожатия. ― Делайла, это моя мать, Доменика.

― Рада с вами познакомиться, Доменика, ― сказала я по-английски. Хорошо бы я знала итальянский достаточно для того, чтобы поприветствовать ее как полагается на ее языке, но я боялась, что знаю итальянский не так хорошо и могу исковеркать приветствие.

― Мне самой приятно принимать вас здесь, ― перешла на немного ломанный английский Доменика, пожимая мне руку.

Возможно, мне не стоило переживать.

― Спасибо за то, что принимаете меня тут, ― сделала я попытку поблагодарить Доменику на итальянском языке.

Доменика улыбнулась и кивнула. Она провела нас в арку по узкому коридору, украшенному портретами и изображениями Девы Марии. Мы вошли в кухню, просторную, с высоким потолком, стенами, выложенными плиткой, и медленно крутящимся наверху вентилятором. У стены стоял большой стол из единого толстого куска дерева, поцарапанный, старый и гладкий от постоянного использования. Стол определенно был старинной вещью, которую любили и часто использовали. Доменика провела ладонью по поверхности стола, проходя мимо.

― Садись, садись, пожалуйста. Кофе будет подан в уно моменто* (прим. от перев. ит. ― Один момент).

Стулья были такими же старыми, массивными и гладкими от постоянного использования. Лука сел рядом со мной и незаметно взял меня за руку под столом, отчего я почувствовала себя подростком. Его мать кружилась по кухне, наполняя графин из стекла и металла водой и кофе. Она поставила его на плиту, и только тогда я поняла, что Доменика варит кофе в перколяторе, ― об этой вещи я слышала, но ни разу ее не видела. Пока в нем кипел кофе, Доменика сделала сэндвичи из толстых кусков домашнего хлеба, мяса, которое она достала из бледно-зеленого холодильника, где-то 1950-го года выпуска, и ярко-желтой головки сыра. Все это она поставила перед нами; Лука схватил корочки и отложил отдельно на тарелке. Я усмехнулась.

― Что? ― не понял он, набив рот. ― Мама знает, как я люблю сэндвичи. Я говорил, что я мамин сын.

Доменика сказала что-то по-итальянски через плечо.

― Мама, перестань притворяться, что не знаешь языка. Пожалуйста, говори по-английски. Не будь грубой. ― Лука повернулся ко мне. ― Мама сказала, что ни одна девушка не знает мужчину так, как его мать.

― Я примерно так и поняла. Я услышала слово «Мадре».

Лука засмеялся и сердито посмотрел на Доменику, когда она пробормотала что-то на итальянском языке.

― Она думает, что притворяться, будто она не знает английского ― это смешно. Она понимает абсолютно все, что мы говорим, и может довольно прилично разговаривать, но не хочет. Наверное, ей нравится, когда американцы ее недооценивают.

Доменика взглянула на Луку, буркнув что-то, подозрительно напоминающее ругательства.

― А теперь она грубит. Такие-то грязные слова в адрес любимого сына!

― Не самого любимого, когда тот сует нос в чужие дела, ― свободно произнесла Доменика по-английски с сильным акцентом. ― Разве можно быть таким недобрым к своей старой матери? Не даешь хранить секреты от американской подружки.