В машине дед сел рядом с Мари. Малыши уснули (мы так и не разобрались, кто из них кто, но дома мама обещала исправить это досадное недоразумение). Один спал у мамы на руках на переднем сидении. Второй — у Мари, схватив деда за палец. Дедушке явно было неудобно так сидеть, но он светился от счастья, что-то шептал Мари в ухо, та краснела, хихикала и что-то стыдливо отвечала ему также в ухо. Мы ехали к нам домой. Но на полпути, дед вдруг велел поворачивать и ехать в клуб, в котором Билл праздновал свадьбу. Я почувствовал, как Мари рядом со мной выпрямилась, словно кто-то невидимый неожиданно натянул позвонки. Лицо тут же стало жестким, желваки заходили.

— Дед, это очень плохая идея, — зашипел я на него, придерживая Мари за руку.

— Папа, ты с ума сошел? — обернулась мама.

— Я сказал, поехали, — приказал он.

— Папа! — воскликнула мама.

— Поехали, — поудобнее устроился дед и улыбнулся. — Поехали.

Мари насупилась. В ней опять ожил вчерашний демон. И вот что я должен сделать, когда она будет убивать Тину? Я ж ей помогу! Чертов старый маразматик! На хрена он стравливает их? У Мари и так нервы в хлам убиты. Я достал телефон и посмотрел пропущенные вызовы. Билл звонил раз двадцать, но мне было не до него, я не отвечал на звонки, а иногда просто их скидывал. Смс… Ничего нового и интересного, если не считать того, что к обеду я стал свиньей и мразью. Почему-то предупреждать брата о нависшей опасности в виде визита родного деда мне совершенно не хотелось. Раз уж стал свиньей и мразью, так придется поддерживать плохую репутацию.

— Сиди тут и не выходи из машины, — велел дед Мари, когда мы припарковались у клуба. — Гордон, заблокируй двери.

Я выматерился и вышел за ним. Буду телохранителем. Мало ли что старику придет в голову.

Дед вошел в клуб, чеканя шаг. Немного подрастерялся от громкой музыки, я пошел вперед, показывая ему дорогу в зал. Кошмарное ощущение беспомощности, гнева и страстного желания набить морду мерзкой женщине. Впрочем нет, не ей… Биллу. Прилюдная пощечина…

Я увидел его сразу же, едва мы с дедом вошли в помещение. Билл скользил пустым взглядом по толпе гостей. На его лице не было ни радости, ни счастья. Он как будто спрашивал себя, что он тут делает и как оказался, зачем все это. Внутри была пустота, холод и одиночество. Словно почувствовав мой взгляд, он вздрогнул и обернулся к двери. Он ждал. Я четко увидел это. Он ждал нас до последнего. Широко улыбнулся, сделал шаг вперед и замер, встретившись взглядом с дедом. Улыбка застыла, исказилась, постепенно сползая с лица. Дед шел ему навстречу. Перед ним расступались, замолкали. Постепенно стихла и музыка. В зале повисла гнетущая тишина, лишь слышался звук шагов деда да Билл перепугано пялился на него, как застигнутый на месте преступления школьник.

— Билли, в чем дело? — подлетела к нему божественно красивая Тина.

Ее высокий капризный голос вывел Билла из оцепенения. Он постарался улыбнуться и пробормотал:

— Дед, я так рад…

— Рад? — удивленно произнес дедушка. Голос был тихим, спокойным, но раскатывающим, уничтожающим, разрывающим.

Билл нервно сглотнул.

— Я никогда не думал, что ты забудешь, по какой причине двадцать пять лет назад вы оказались в дыре под названием Лойтше.

Брат явно не очень понимал, в чем смысл этой речи.

— Ты разочаровал меня, Каулитц. Мне стыдно, что ты носишь мою фамилию. — Билл опустил голову. Дед посмотрел на Тину: — Чтоб ноги твоей не было в моем доме.

— Дед… — растерянно произнес Билл.

— Ах, да, у тебя же свадьба, — вдруг «вспомнил» он. — Это тебе подарок. — Он вынул из нагрудного кармана два аккуратно сложенных листа и вложил их в руки опешившего близнеца. — Поздравляю.

Развернулся и пошел прочь. Билл закрыл глаза рукой. Мне почему-то стало невыносимо жалко его. Тина схватила брата за плечи, что-то защебетала. Я не стал слушать, пошел за дедом. Мы с ним лишние на этом празднике, больше похожем на похороны.

— Слышь, дед, я тобой горжусь, — улыбнулся я, когда мы вышли на улицу. — Я до последнего надеялся, что ты им свадебный торт на пол опрокинешь…

— Угу. На самом деле мне очень хотелось снять с него штаны и отупить по голой заднице.

Я захохотал:

— А вдруг ему бы понравилось?

— Иди ты… — пихнул меня в плечо дедуля.

Вечер дома прошел до такой степени чудесно, как не проходил уже лет триста. Бабушка и дедушка забавлялись с правнуками. Нам даже удалось понять, кто из них Алекс, а кто Дэнни. Дети, видимо, после пережитого кошмара, вели себя тихо и смотрели на свалившуюся на голову родню с опаской, но попыток поорать не делали, более того, иногда они даже смеялись и что-то там гулили на своем детском языке. Мама, Анна и обе тетки стряпали на кухне. Мужчины, кроме меня и деда, ковырялись внизу в машинах. Мари забралась с ногами в кресло и наблюдала, как старики играют с детьми. Я принес плед и чай. Укрыл ее, протянул чашку. Сел на подлокотник, приобняв одной рукой.

— Спасибо, — посмотрела она на меня грустно.

Я хотел поделиться с ней своими мыслями насчет Билла, но почему-то не стал. К чему ей давать надежду или бередить и без того свежую рану? Интересно, а она ждала его сегодня? Надеялась ли? Фантазировала, как он приедет весь из себя такой красивый и всё разрулит? Я чувствовал себя неловко, словно лезу, куда меня совершенно не просят лезть. Мари положила голову мне на плечо.

— Представляешь, у близнецов есть настоящие бабушка и дедушка, — сказала тихо.

— У них есть еще куча родственников, — шепнул я ей, легко касаясь губами макушки. — И мы не дадим вас в обиду.

Она кивнула и едва слышно произнесла:

— Папы только нету.

— Что значит, нет папы? — ласково протянул я, гордо выпятив грудь. — Ты обижаешь своего мужа и отца своих детей.

Она уткнулась носом мне под мышку.

— Все будет хорошо, Мари, — погладил я ее по плечу. — Не плачь. — Значит, все-таки ждала…

Мама стояла в дверях и наблюдала за нами. Улыбалась нежно. Взглядом позвала к себе. Я осторожно высвободился и пошел за матерью.

— Купи хлеба и хорошего вина. Мы хотим отпраздновать возвращение детей в семью, — попросила она, протягивая мне пакет и деньги.

Я вздохнул и начал обуваться. Мама как-то странно разглядывала меня, словно видела впервые.

— Том? — протянула она загадочно.

— Ну? — Я застегнул толстовку, накинул капюшон на голову.

— А когда ты у нас женишься?

Я нервно хохотнул:

— Еще не родилась та женщина, которая способна затащить меня под венец. — Что я больной, жениться на Сьюзен? Она меня за два дня своими истериками так достала, что я домой ехать не хочу!

— Нда? — хитро приподняла она уголки губ.

— Ага.

— Ну-ну.

— Хлеб и вино? — уточнил я.

— Хлеб и вино.

— А близнецам ничего не надо?

— Мы завтра им все купим. На сегодня всё есть.

— И Мари шоколадку надо. А то она совсем раскисла, — сам себе напомнил я.

Мама кивнула и снова загадочно улыбнулась:

— Ты бы поторопился.

— В смысле?

— А то уведут.

— Кого?

— Твою нерожденную женщину.

— Куда?

— Под венец.

— Да ну и черт с ней, — рассмеялся я. — Знаешь, как она меня сегодня достала? Я даже телефон отключил, чтобы она мне не названивала. Мам, а можно я у тебя сегодня переночую, а то Сьюзен не в духе?

Мама закатила глаза и состроила лицо из серии «мой сын — дебил».

— Хлеб и вино, — выставила она меня за дверь.

— И шоколадку для Мари, — сказал я уже обивке. Улыбнулся и добавил: — С орешками. Как она любит.



Глава 4


Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Томе Каулитце —умственно-отсталом дегенерате. Которого надо сдать в лабораторию. Для опытов. Я не видел Марию последние две недели. Я лишь звонил ей каждый день и спрашивал, как она, как дети, как… мама… Я дебил, дебил, дебил! Триста раз дебил! А что я могу сделать? Я сам месяц назад притащил ее к матери, сам перевез ее вещи, сам собрал две детских кроватки… Я не подумал только об одном — как объяснить маме свои вечерние хождения к ней в гости, купание детей, прогулки вдвоем, болтовню с Мари за ужином на маленькой кухоньке, к которой я так привык и с которой я не хочу расставаться. В итоге все остались в плюсе, кроме меня!

Мама, видимо, поставила себе цель откормить невестку. Через месяц Мари хоть и не перестала быть отчаянно тощей, но уже была отдаленно похожа на человека, а не на мумию из гробницы. Она повеселела, начала называть мою мать мамой (хотя все тринадцать лет называла ее не иначе, как Симона), и, кажется, они нашли общий язык. Такие прям подружки… Куда деваться…

Что касается моего любимого младшего брата, то на следующий день после свадьбы Билл опять проснулся знаменитым. Весь мир смаковал подробности выходки деда, не забывая написать гадости про нашу семью, которая проигнорировала мероприятие в полном составе. По этому поводу, брат со мной разругался в хлам и до сих пор не общается. Причем я по наивности своей думал, что, когда Билл узнает, как его новоиспеченная жена обошлась с его родными детьми, он все бросит и примчится к матери, на худой конец встанет на защиту любимой женщины. Он и встал. На защиту. Любимой, черт побери, женщины… Закатил мне истерику по поводу испорченный свадьбы, загаженного брачного ложа и интервью в газетах и журналах (которые я не давал!), а когда выяснилось, что ноутбук Тины в полиции, и ей самой теперь угрожает тюремный срок, гневу близнеца не было предела. А дома меня ждала Сьюзен, которая тоже устроила грандиозный скандал по поводу моего трехдневного отсутствия, игнорирования свадьбы брата («я потратила целое состояние, чтобы выглядеть прилично!!!») и отказ от поездки на Багамы («какого черта я накупила столько пляжных платьев?!!»). И окончательно Сью меня добила тем, что запретила брать детей на выходные, позвонила матери, высказалась, потом дозвонилась до Мари и наговорила гадостей ей. Меня это так взбесило… Мы поругались, Сью ушла и мой дом опустел. Я чувствую себя ненужным и всеми забытым. Я один. Совершенно один.

Я лежал на диване, пил пиво и лениво переключал каналы. По телевизору ничего интересного не показывали. Мне было скучно. Надо придумать предлог, чтобы ездить к матери. Вообще я бывал у нее редко, только если проезжал мимо ее дома или специально заезжал по делу. Мы давно жили отдельно, и нам вполне хватало нечастых звонков друг другу. За месяц, точнее за первые его две недели, я зашел к ним раз пять. Мама как-то удивилась, что я зачастил, поэтому… Какой же я идиот, что отвез Мари к матери! Тогда она нуждалась во мне. Я был нужен детям. Она так выматывалась к вечеру, что с благодарностью и радостью принимала мою помощь, а сейчас… Мари сама мне не звонит. Я могу не звонить ей день, два и даже три, но сама она не позвонит. Я не видел ее уже две недели, а она этого, наверное, и не заметила. Я не нужен ей. Совсем не нужен.

— Том, привет, — голос Сью в трубке дрожит и срывается.

— Привет, — равнодушно отвечаю я, вытягиваясь на диване и делая глоток пива.

— Что делаешь?

— Лежу.

— Дома?

— А где еще я могу лежать?

— У русской, — с обидой.

Закрываю глаза. Хочется скинуть вызов. Но я немного пьян, а потому благодушен.

— Томтомтом! — тут же на одном дыхании тараторит она. — Извини… Я не то имела ввиду.

Не отвечаю. Лень.

— Ты не позвонил мне за месяц ни разу. Неужели я так мало значу для тебя?

Молчу. Весь этот месяц мне не хватало секса и Мари. Я даже не знаю, по чему скучал больше.

Сью грустно вздыхает в трубку.

— Можно я приеду?

— Зачем?

— Там остались мои вещи…

Пожимаю плечами и киваю. Если остались вещи… Думай, Том, как сделать так, чтобы твои частые визиты к матери не выглядели подозрительно? С другой стороны — зачем мне Мари? Она мне даже не звонит…

Я не очень помнил, как вечером пришла Сьюзен. Не помнил, как оказался с ней в постели. И совсем ничего не понял, когда проснулся, собственнически водрузив руку на ее грудь. Сью лениво потянулась, сонно зажмурилась и наугад чмокнула меня в нос.

— Сделать тебе кофе, милый? — промурлыкала.

Я вытер влажный след от ее поцелуя и кивнул. Мы что ли помирились?

— Ты, правда, так скучал по мне? — спросила она через плечо, облачая тонкую фигурку в легкий халатик.