— Зачем ты сюда-то поселился? Мог же у меня остановиться. Или там… У мамы… например…

— Не хочу вас обременять.

— Билл, ты мой брат! Какое обременение? — Я плюхнулся в кресло. В целом мило — приятно, просторно, хороший вид из окна на Жандарменмаркт и Концертный зал. Но дома все равно лучше.

— Все равно.

— Мама была бы тебе рада. Учитывая, как она ненавидит Тину, — я поиграл бровями.

Билл ухмыльнулся в ответ и достал сигареты.

— А дом? Ты же за него, по-моему, даже кредит еще не выплатил?

— Пока так. Потом разберемся. — Он закурил. Опустился на ковер около кровати и откинул назад голову, медленно выпуская дым.

Я смотрел на брата и улыбался. Он ничуть не изменился за этот год, стал еще более холеным, породистым. В каждом движении была своя особая грация. Чужая, но в тоже время удивительно знакомая. Я знал его жесты, то, как он держит сигарету, то, как выпускает дым, чуть расслабляя губы, как будто для поцелуя (сто раз ему говорил, чтобы не делал так!), то, как вытягивает ноги. Я знал своего брата разным. Он бесился, когда я пил из его стакана, а я не выносил, когда он пальцами лазил в моей тарелке. Мы могли жестко поругаться вечером, а ночью нажраться и проснуться поутру в одной постели. Мы могли не разговаривать неделями, но всегда знали, что, если один из нас позвонит и попросит помощи, второй бросит все дела и тут же примчится. Мы… Я так давно не произносил это слово — мы… Я снова чувствовал себя «мы»…

— Я поработал с твоими парнями, как ты просил. Мы поставили шоу. Не понимаю, как ты этих мартышек выпустил на сцену. Они же ничего не могут. Одна радость — бренчат неплохо.

— Я знал, что тебе можно их доверить.

— Ты бы хоть режиссера нарыл для них, — фыркнул он, улыбаясь.

— Я и нарыл, — улыбнулся в ответ.

Билл закатил глаза и снова выдохнул дым.

— А вообще я приехал выпить. Где тут у тебя спиртное?

— В баре, — величественно махнул он рукой куда-то в сторону.

— В баре так в баре, — соскребся я из кресла и отправился в указанном направлении.

Мы наливали и пили, пили и наливали, сидя у кровати на мягком ковре. Вокруг валялись пустые бутылки из-под виски и колы, пакеты из-под чипсов и сдобы, обертки от шоколадных батончиков и фантики от конфет. Мы болтали о пустяках. Билл рассказывал, как выстроил шоу, как достал светорежиссера и заставил Карла кое-что переписать в фонограмме, добавить эффектов. У него горели глаза, он размахивал руками и временами дышал мне в лицо алкогольными парами, когда надо было сказать что-то особенно доверительное. Мы ржали, пихались и идиотничали. Мы облились и провоняли виски. Мы были липкими от колы. Билл икал и пьяно заваливался на меня.

— Слышь, — двинул я ему локтем под бок. — Мать переживает. Спрашивает, чего ты решил разбежаться со своей красавой?

— Даааа, — протянул Билл, махнув рукой. — Выпьем!

Он плеснул спиртного в бокалы.

— За свободу, Том! Слышь, никогда не женись! Ни за что! Будь свободным, Том!

— За свободу!

Мы чокнулись. Я махом опрокинул вискарь в себя и довольно выдохнул.

— Так что матери сказать? И почему я засранец?

— Потому что, — засмеялся Билл, глядя на меня очень мягким взглядом.

— Слышь, ты! Сам засранец!

Билл опять засмеялся.

— Не, Том, ты не засранец. Ты моя священная корова. Со мной что хочешь можно делать, но ты и мать — это табу. Это то, что нельзя трогать ни при каких условиях и обстоятельствах.

— Бла-бла! Я сейчас сдохну от пафоса.

— Пошел ты! — лягнул он меня босой ногой.

— Не, говори! Мне нравится!

— Отвали!

— Говори!

Он обиженно отвалился.

— Давай, говори! — ущипнул я его за бок.

Билл совершенно по-девичьи взвизгнул. Я закатился от смеха, размазывая слезы по щекам. Брат ржал рядом, привалившись ко мне.

— Ну так че?

— Через плечо! Несколько дней назад я узнал, как ты оказался в тюрьме. И не могу сказать, что захлопал от счастья в ладоши.

Я пристально посмотрел ему в глаза. Мы были еще не настолько пьяны, чтобы просто ржать и кататься по полу.

— Ты знаешь, кто избил Тину?

— Да.

— Это не я, Билл! Матерью клянусь!

— Я знаю, расслабься. Тина в тот день предложила прогуляться по магазинам недалеко от твоего офиса. Пока я был в мужском отделе, она куда-то ушла и кинула мне смс, что раз уж мы недалеко от твоего офиса, то она зайдет и все тебе выскажет по поводу вчерашнего. Я все бросил и кинулся за ней. Увидел, как вы ругаетесь, как ты на нее нападаешь…

— Она тронула нашу мать…

— Это сейчас не важно, брат. Так вот, я видел, как ты на нее напал, вытащил ее на улицу, и там мы разругались. Она психанула и ушла. А вечером я узнал, что ты ее избил. Приехал в больницу, на ней места живого нет. Лицо опухло, нос сломан. Она в истерике бьется, все повторяет, какой ты бесчеловечный, за что ты так с ней, почему ненавидишь. Началось расследование. Я только на следующий день узнал, что тебя арестовали. Поехал к Тине, говорю, надо забрать заявление и выпустить тебя, потому что ты мне брат, я не могу допустить, чтобы тебя посадили. Та уперлась — нет и всё, мол, ты заслуживаешь самого страшного наказания. Я к следователю… А он говорит, что у тебя алиби, они проверили и это не ты, что тебя вот-вот отпустят. Там адвокат твой был и Мари с кем-то по телефону говорила. Наверное, с матерью, потому что я слышал (она спиной стояла и не видела меня), как она сказала: «Надо забрать его, тут полно прессы». Я тогда вернулся к следователю. Сказал, что если он найдет того, кто избил мою жену, я ему лично заплачу. Ну вот они и нашли…

— И кто же? — округлил я глаза, хотя в настоящий момент меня не столько волновало, кто ее избил, чем присутствие Мари в комиссариате. Так это она помогла меня вытащить? Надо будет спросить у Йоахима.

— Тина шла дворами. Я не очень понимаю куда. Она говорила, что просто бежала, куда глаза глядят. В какой-то подворотне, как она сказала, ее встретил ты и избил. Следователю это показалось странным. Они проверили камеры наружного наблюдения. Ты не выходил из офиса вообще. Точнее время, когда ты вышел из офиса, совпало со временем, когда ее избивали в ближайшей подворотне. Ты физически не успел бы туда. Это мне все следователь недавно рассказал. Поэтому я так много знаю. Вот. В общем, они там провели какую-то титаническую работу и вышли на того, кто избил Тину. Мужик сказал, что ему позвонили и за весьма серьезное вознаграждение попросили проучить одну бабу, описав Тину. Вплоть до ее одежды в тот день. Он и проучил.

— Баба, конечно, не представилась? — хмыкнул я.

— Почему не представилась? Она говорила с акцентом и представилась Марией.

Я подавился виски.

— Этого не может быть!

Билл прищурился, наблюдая за реакцией. Я знаю его, поэтому даже в пьяном виде не поддамся на провокацию.

— Когда у Тины спросили, не знает ли она какую-нибудь Марию, та, как ты понимаешь, тут же вспомнила русскую. Нашлась и причина, и… как это… повод?

— Мотив…

— Точно! Мотив. Насколько я знаю, Марию протрясли по полной. Проверяли всё. Все счета, звонки, работу, всё-всё… — Я побледнел. Если они все проверили, значит, могли увидеть и те деньги, которые я каждый месяц перечислял ей на счет в день зарплаты? А, значит, Мари могла догадаться, что эти платежи к ее работе не имеют ни малейшего отношения… — Не закрыли только потому, что у нее дети. Там тоже твой адвокат подсуетился. Вообще, у тебя хороший адвокат. Думаю, я с радостью воспользуюсь его услугами.

— Четыреста евро в час, и он твой, — великодушно махнул я рукой, а у самого сердце биться перестало. Она ничего мне не говорила. Вообще ничего…

— А потом следователь зачем-то попросил меня проверить счета. Ну я и проверил…

— И причем тут твои счета?

— Мужик сказал, что ему звонила женщина, говорила с акцентом, дала описание жертвы, заплатила аванс — десять тысяч евро.

— И что?

— И то. У меня со счета в последнее время ушло очень много денег. В том числе сумма в десять тысяч евро. И эти деньги ушли за неделю до произошедшего. Полиция направила в банк запрос, и выяснилось, что утром в день избиения на расчетный счет уголовника поступило десять тысяч евро. И поступили деньги с того самого счета, на который поступили неделю назад с моего счета. Понимаешь?

Я тряхнул головой, пытаясь собрать мысли в кучку.

— То есть кто-то взял твои деньги и положил их на промежуточный счет, а потом перекинул на счет преступника?

— Да. Проблема в том, что Мария этого сделать не могла, потому что у нее нет доступа к моим финансам. К ним есть доступ только у одного человека. Угадай, как ее зовут? — игриво прищурился он.

— Я тупой? Я правильно понимаю, ты сейчас говоришь о Тине, так?

— Да, — ухмыльнулся брат.

— И ты хочешь сказать, что Тина взяла у тебя деньги и заказала сама себя? Тина заплатила кому-то, чтобы он ее избил?

— Да. Она все спланировала. Заказала сама себя. Потом послала Мари посылку. Когда пришла квитанция, она предложила мне позвонить тебе и отдать бумагу. Когда ты приехал, она спровоцировала тебя на скандал. На следующий день пришла в офис, вы еще прилюдно поругались, ты на нее накинулся у всех на глазах. Потом она поскандалила со мной и «сбежала», — Билл изобразил пальцами кавычки. — Сбежала туда, где ее уже ждал нанятый ею человек, который ее же и избил. Дальше пресса, полиция, скорая… В прессу тоже она позвонила, и в скорую, и в полицию. Буквально за пару минут до того, как ее начали избивать, она обзвонила всех, кого можно.

— А Мари? — не выдержал.

— Йоахим очень хороший адвокат, — со знанием дела кивнул Билл.

Я смотрел перед собой, чувствуя, как алкоголь отпускает мозг. Она ничего мне не сказала. Ни словом не обмолвилась.

— И что теперь? — тихо спросил я.

— Ничего. Мне нужен твой адвокат, чтобы развестись. Я не могу жить с женщиной, которая едва не лишила меня брата.

— А Мари?

Билл недовольно отвернулся, налил нам еще виски. Протянул мне стакан. Я взял, но пить не спешил, ожидая его ответа.

— Мари ничего мне не сделала, чтобы я позволил кому-то посадить ее за то, чего она не делала, — сказал мрачно и жестко. Замолчал на несколько секунд и добавил, сквозь стиснутые зубы, даже голос стал ниже, с хрипотцой: — К тому же она мать моих детей. Если я посажу мать своих детей, моя собственная мать мне этого не простит. Я и так слишком налажал в последнее время, чтобы еще конфликтовать с родной матерью. А уж если дед опять приедет… Бррр… — Билл затряс головой, прогоняя наваждение. — Веришь, никогда в жизни мне не было так стыдно, как в день своей свадьбы.

— Ты не знал про Югендамт?

Он покачал головой.

— Спасибо, что не позволили им отобрать детей. Я не поверил. Тина убедила меня, что это была затея Мари, чтобы испортить нам свадьбу. — Я заметил, что он с силой сжимает стакан, глядя перед собой. Ему было неприятно вспоминать тот инцидент.

— Что ты хочешь делать? Ты вернешься к Мари? — мой голос дрожал. Пришлось кашлять, словно я чем-то подавился.

— Я говорил ей, что не готов к детям и не хочу их. Мари решила настоять на своем. Она всегда делает только то, что хочет сама, а мое мнение ее никогда не волновало.

— Не правда.

— Правда. Я не хочу жить с женщиной, которая до такой степени не уважает моего мнения и постоянно позорит меня перед семьей.

— Билл… — осадил я его. — Мари говорила, что ты сначала обрадовался…

— Да, обрадовался. А потом понял, что не готов и не хочу. И если она приняла это решение, пусть сама за него и отвечает.

— Билл… — Я смотрел на него с нескрываемым удивлением. — Но это же твои дети…

— И что? Мы с тобой тоже без отца росли. И ничего… Выросли.

— Но Мари… Она же чуть с голода не загнулась… Неужели ты не мог хотя бы помочь ей деньгами?

— Я помогал и помогаю. У нее есть кредитка, которую она весьма активно юзает. Она пользуется ею столько, сколько хочет. Я каждый месяц оплачиваю все счета и ни в чем ее не ограничиваю. Уж в том, что я лишил ее куска хлеба меня нельзя упрекнуть. Там весьма серьезные расходы. Ей не в чем меня упрекнуть.

В памяти всплывала маленькая квартира, пустой холодильник, перевернутые кастрюли и тощая, практически скелетообразная женщина с черными кругами под глазами и ввалившимися щеками.

— Ты ничего не путаешь? Сколько она тратит?