И дождалась… Я обезумела. Впрочем, ты заметил, что-то происходит. Только не понял что. И он не понял. Вернее, понял неправильно. Я почувствовала, мне нельзя больше находиться вместе с ним и с тобой и молчать. Я пошла к нему, чтобы открыть мою тайну. Смешно вспоминать, но я не сомневалась — он будет счастлив, узнав, что я его дочь. Я верила, что мы все будем счастливы: я, он, ты, мама… Не знаю, каким образом… Говорю же, я потеряла рассудок.

Он решил, что я ищу секса, и сразу полез мне под юбку. Прости, Леша… Я ничего не придумываю. Он начал обнимать меня, до того, как я успела сказать хоть одно слово… Я вырвалась и отчаянно прокричала: «Что вы делаете? Я ваша дочь!» А он расхохотался и сказал: «Каждая шлюха выдумывает своему выблядку отца познаменитей! Я не трахал твою мать, так что вполне могу трахаться с тобой!»

Он не мешал мне уйти, я убежала, спряталась и плакала, плакала без конца. Потом решила уехать. Проходила мимо кабинета, дверь была открыта. Я вошла, сама не знаю зачем. Нет, знаю. Я не могла поверить ему. Это значило, что моя мама лгала мне всю жизнь. Я не могла поверить в это… Понимаешь? Думаю, нет. Для этого надо знать, чем для меня была моя мама… Я нашла его в луже крови… Леша, я видела, как ты вбежал в кабинет после меня. Что, если он повторил тебе все, что сказал мне? Что бы ты тогда сделал? Что ты должен был думать обо мне?

Лешенька, я поняла, что потеряла тебя. Я не поверила ему. Я продолжала верить свой маме. Я не могла ничего рассказать тебе. Я не знала, что он тебе сказал. Он не признал меня дочерью. И умер. И не с кого было спросить почему. Забыл короткий роман со случайной девушкой, не желал признаваться, чтоб не осложнять себе жизнь?

Я представления не имела, что делать дальше. Как быть с тобой? Ты сам помог мне. Приревновал к Диме, уехал. Я почувствовала облегчение: не надо ничего решать, ничего объяснять. У меня что-то заклинило в мозгах, я жила себе и жила, и ничего в моей жизни не происходило. Я даже по-прежнему каждый вечер, засыпая, рассказывала все в подушку… Только теперь мои исповеди адресовались не отцу, а тебе. Ты постоянно присутствовал в моей жизни, и я даже была по-своему счастлива. Мало верится, да? Сейчас говорю, и самой мало верится. Но было именно так. А потом тебя убили. А мне показалось, что это меня. Оказывается, жить можно, только если точно знать, что ты есть на этом свете. Не важно, насколько далеко, просто есть. Ты выписался из госпиталя и пришел ко мне свататься. Мне не удалось ничего тебе объяснить. Все. Тебя снова не стало в моей жизни.

Я продолжала жить. Не дай Бог никому узнать, что это такое — жизнь без надежды. Дима вернул мне надежду. Прости, если то, что я скажу, не понравится тебе. Мне уже нечего терять, я потеряла все. Я поклялась маме рассказать тебе все, как я это чувствую. Знаешь, вчера мы наконец поговорили. Она считает себя виноватой в произошедшем. Впрочем, так оно и есть. Только теперь совсем не важно, кто виноват. Мама сказала, что я не смогу жить дальше, пока не покончу с прошлым, а для этого ты должен узнать всю правду. Она предложила мне, что сама все тебе расскажет. И, знаешь, я почти согласилась, но потом думала-думала и поняла, нет, я должна сама…

Я была бы Диме хорошей женой. Я бы очень постаралась. Дима любил меня, мы получили одинаковое воспитание, во многом похожи. Но, кроме того, физически он привлекал меня. Думаю, у нас получился бы вполне благополучный брак. Мы успели подать заявление в загс. Но не успели пожениться и, к счастью, не успели стать близки. Черт, не знаю, как выговорить такое. Просто мексиканский сериал, «Селеста» какая-то… Короче, мы пришли к родителям за благословением и узнали правду. Единственным мужчиной в маминой жизни и моим отцом оказался друг семьи дядя Сережа. Отец Димы и Кати!


— Алька! — Лешка потрясенно обратил на меня черные глазищи: — Как же ты это пережила?

— Никак. Я это не пережила, я живу с этим и, похоже, буду жить до конца своих дней.

Я тихонько потрясла гудящей головой и сделала короткий неуверенный шажок к столу. Лешка напряженно смотрел мне в спину. Я чувствовала его взгляд и боялась обернуться. Хотя чего уж теперь-то бояться. Пальцы плохо меня слушались, и ушло несколько длинных секунд, пока мне удалось засунуть открытку в сумку и щелкнуть замком. Щелчок раздался громом в напряженной тишине. Я обернулась и прямо взглянула на Лешку. Он стоял близко, но в сумерках его лицо предстало смутным пятном. Пятно расплывалось, и я поняла, что плачу.

— Вот и все, Лешенька, — сглатывая слезы, выговорила я. — Прости…

— За что? — странно всхлипнул Лешка.

— Не знаю, — покачала я головой. Я сама не понимала, что говорю, просто тянула время, стремясь побыть с ним еще немного. Сил не было у меня уйти, и остаться сил у меня не было. — Что отняла у тебя время. Что лезу со своими проблемами. Что испортила тебе жизнь. Что люблю тебя.

Я сморгнула слезы и почувствовала тяжелые руки. Лешка обнял меня и прижал к себе тесно и мягко. Его ладонь надавила на мой затылок, и я с облегчением уткнула мокрое лицо в его грудь. Футболка под щекой мгновенно вымокла, я продолжала плакать, и когда Лешка поднял меня на руки и, покрывая поцелуями мое лицо, понес к постели. Он сел и бережно опустил меня себе на колени. Я цеплялась руками за его шею и подставляла лицо под его губы. Слезы текли и текли, и вместе с ними истекала из моей души страшная тяжесть и боль.

Я не заметила, как уснула, прижавшись виском к Лешкиному плечу.

Разбудил меня солнечный зайчик, прыгнувший в самый центр закрытого левого глаза. Я пошевелилась, ускользая от него, открыла глаза и сразу окунулась в нестерпимо сияющие темные глаза. Горячие губы быстро пробежали по моей щеке от виска к подбородку, милый голос проговорил-пропел:

— С новым днем, любимая!

Я закинула руки за Лешкину шею, притягивая его к себе и…


Ну это уже совсем другая история.