Почему, ну почему я не увидела Лешку раньше, почему мы потеряли столько лет?

Меня не волновали слова Марии Алексеевны, меня не волновала она сама, ее человеческая сущность. Лешка любил свою мать, это все, что мне следовало знать и учитывать. Если я не приму эту женщину, я причиню Лешке боль. Сделать ему больно я не могла никогда, даже в те далекие времена (позавчера), когда не подозревала о своей любви к нему. Неужели только два дня назад я считала Лешку не более чем другом и спокойно собиралась расстаться с ним на два каникулярных месяца?

Я смотрела на сидящего рядом Лешку и поражалась открывшейся мне красоте его лица, посадки головы, разворота широких плеч. Мучительно захотелось прижать губы к загорелой щеке. Конечно же, я ничем не выдам свою антипатию к Марии Истоминой, конечно, сделаю все, чтобы Лешка был счастлив. В эту минуту я поклялась себе страшной клятвой сделать счастливым Лешку. Моего любимого.

С трудом оторвав взгляд от чудного видения, я взглянула на его мать:

— Мария Алексеевна, вы меня приютите?

Она непонимающе таращилась на меня, не в силах переключиться с мыслей о муже.

— В смысле, где я буду спать?

— Ах, спать, — с облегчением протянула будущая свекровь. — Ну конечно. Я провожу.

Она начала тяжело выбираться из-за стола. Я подождала, пока она встанет ровно, и тоже встала.

— Леш, тебе с посудой помочь?

— Хорошо бы.

От его ответа на вопрос, заданный мною исключительно из вежливости, у меня вытянулось лицо. Лешка расхохотался и, ухватив мою косу у основания, дернул так, что запрокинулась голова. Лешка смотрел в мое лицо глазами, в которых была одна любовь. Я счастливо вздохнула и зажмурилась, а он прижался щекой к моему лбу. Прямо на одну секундочку, и стало хорошо-хорошо и почему-то грустно.

— Иди отдыхай. Я приду к тебе.

Какой у него голос! В нем тоже одна любовь. Лешенька…

Я взяла со стола книгу, Мария Алексеевна указала на нее пальцем:

— Вам это нравится?

— Да.

— Но ведь это легкий жанр!

И эта туда же. Я начала злиться:

— И что?

— Образованные люди стесняются признаваться, что им нравятся подобные книги.

— Я не очень образованная. Не знаю, например, что значит «подобные». Для меня есть книги хорошие и плохие. Мария Глебова пишет хорошие книги.

— Спасибо, — прочувствованно произнесла невозможная женщина и опять прижала руки к груди. В ее глазах блеснули слезы. Честное слово, она меня в гроб сведет. Еще до свадьбы.

— За что? — выразила я удивление.

— Как? — растерялась хозяйка и взглянула на сына: — Она не знает?

— Чего не знает? — в свою очередь растерялась я.

Один Лешка откровенно веселился. Он сидел верхом на свободном от стола конце скамьи, наклонившись вперед и уперев перед собой ладони. Его милое лицо лучилось лукавой усмешкой, и я опять некстати вспомнила о поцелуях. Лешка помотал круглой головой и рассмеялся совсем уж откровенно, сверкая белыми зубами:

— Не-а… Я ей не говорил.

— Что не говорил? — начала сердиться я.

— Про родителей… — тянул Лешка.

— Что?

— Ну что они — Мария Глебова.

— Как? — задохнулась я и оперлась на Лешкино жесткое плечо.

— Очень просто, — веселился Лешка, прижимаясь ко мне боком. — Мама Мария, папа Глеб. Мария Глебова.


Старый дачный поселок утопал в зелени. Выйдя из калитки, мы повернули налево и, пройдя вдоль забора из крашенной в зеленый цвет сетки, дошли до вбитых на расстоянии двух метров друг от друга бетонных столбиков, обозначавших въезд в дачные владения.

За воротами расстилались поля с кустиками не опознанных мною растений и вилась грунтовая дорога, убегавшая к дальнему лесу и, как я знала, к шоссе, ведущему в Москву.

Мы брели по обочине, взявшись за руки. Я смотрела вперед, туда, где на уровне моих глаз плавилось заходящее солнце, и наслаждалась приятным теплом уходящего дня, легким ветерком, тишиной, Лешкиным молчаливым присутствием, его большой рукой, бережно и крепко держащей мою.

Лешкины пальцы ни на миг не оставались спокойными. Они переплетались с моими, расплетались, обхватывали мою ладонь, запястье, просто прижимались к моим пальцам, снова переплетались.

Это шевеление надоело мне, и я обхватила пальцами Лешкино запястье. Он сразу успокоился, укоротил шаг и пошел в ногу со мной, касаясь меня рукой и плечом.

Мы шли, и ничего вокруг не менялось, только лес заметно приблизился, и стали различимы первые березки, нетерпеливо выбежавшие нам навстречу.

Лешка отнял свою руку, чем вывел меня из того состояния глубокой сосредоточенности, когда никаких ясных мыслей вроде бы еще нет, но кажется, что вот-вот додумаешься до чего-то важного, судьбоносного.

Я смотрела, как Лешка вывернулся из футболки, подставляя ветерку мощный торс.

— Ты довольно волосатый, — одобрительно заметила я и провела ладонью по выпуклой груди.

Лешка самодовольно надулся, поиграл шарами мускулов под загорелой кожей и, наклонив голову, осмотрел себя. Вид моей руки на собственной груди поверг его в радостное изумление. Он указательным пальцем осторожно провел поперек моих пальцев и, взглянув сияющими глазами, попросил:

— Положи мне вот сюда голову.

Лешка указал место рядом с моей рукой. Отнесясь к его просьбе со всей серьезностью, я торжественно возложила голову на голую Лешкину грудь. Моя щека коснулась щекотной густой шерстки и, повинуясь неясному импульсу, я завела руки за Лешкину спину и обняла его, плотно прижав ладони к мускулистой спине.

Лешка, в свою очередь, обнял меня, и мы постояли. Я таяла от сладких ощущений и высоких чувств и практически уже растеклась по большому горячему телу, отмечая маршрут ласковых рук на моей спине, как вдруг очарование было нарушено самым грубым образом.

Я одновременно услышала звук шлепка и ощутила боль пониже поясницы. Я не могла поверить! Он меня шлепнул! От негодования я просто остолбенела и рванулась на свободу с некоторой задержкой. Лешка сразу отпустил меня и отпрыгнул. Праведный гнев ударил мне в голову, и я бросилась на обидчика. Лешка убегал от меня змейкой, я неслась за ним по прямой и скоро догнала.

Лешка немедленно сдался и позволил мне помолотить кулаками по горе мышц, но не очень долго, поймал в охапку и прижал к себе. Я сразу присмирела в его руках, а он поднял мое лицо за подбородок и заглянул в глаза.

— Не сердишься? — спросил ласково и покаянно.

— Хулиган, — пробормотала я и уткнулась лицом ему в ключицу.

— Не сердись. Мне этого сто лет хотелось.

— Шлепнуть меня по попе? — не поверила я.

— Шлепнуть, ущипнуть, погладить — не знаю. Дотронуться.

Он вдруг провел ладонью по моей ягодице. Я дернулась, но прикосновение было робким, скорее касание, чем поглаживание, и я не стала возникать.

Мы снова шли рядом. Лешкина тяжелая рука обхватывала мои плечи.

— Однажды я чуть этого не сделал, — болтал Лешка, нимало не заботясь о производимом впечатлении. — Ты стояла коленями на стуле, опершись локтями на стол. На тебе были черные джинсы. Они обтягивали тебя. Ну, как перчатка. Это было классно! Я все время поглядывал незаметно и просто с ума сходил. Рука сама тянулась, я ее с трудом сдерживал. Честное слово! Вышла из-под контроля головы. Тянулась и тянулась к твоим проклятым джинсам. Потом из-под контроля вышли глаза. Или глаза уже раньше вышли? Пялились, бесстыжие. А в голове кто-то нашептывал: «Ну потрогай, ну давай!» Кошмар!

— Да уж, — посочувствовала я. — Как же ты справился?

— Заметил, что Виталька за мной наблюдает. Мы посмотрели друг на друга. Я понял, он обо всем догадывается. Знаешь почему?

— Умный очень — предположила я.

— Виталька-то? Не-а, — не согласился легкомысленный Лешка. — Чего это умный? Просто он тоже хотел.

— Чего хотел?

— Погладить тебя.

— Леш, ты больной. — Я даже руками размахивать перестала. — У тебя все только и мечтают, что о моем… — Я замялась: — О моих джинсах.

— Про всех не знаю. Знаю, многие. Виталька точно. Он на тебя в засаде.

Про Витальку мне было неинтересно, а под Лешкиной рукой жарко. Я вывернулась и пошла одна, заложив руки за спину и сведя лопатки.

— А здорово я тебя догнала? — вспомнила я.

— Я тебе поддался.

— Ну конечно!

— Это потому, что я бежал по синусоиде, а ты по абсциссе, — блеснул Лешка математической грамотностью.

— Ничего подобного. Вовсе не поэтому.

— А почему?

— Потому, что я легка на ногу, — похвасталась я.

— Что? — Лешка остановился от удивления.

— Да. Так моя бабушка говорила. У меня легкая нога.

Я тоже остановилась и составила ноги, выровняв ступни носок к носку. Лешкин взгляд опустился вслед за моим и застыл на моих ногах. Вдруг огромный Лешка легко опустился на корточки и обхватил ладонями мои лодыжки. Его голос проговорил-пропел:

— Ах ты, моя легконогая.


Я стояла посередине дороги, предельно вытянувшись, и внимала прикосновениям горячих легких пальцев. Они скользили вверх по моим икрам мучительно медленно. Я запрокинула голову и закрыла глаза. Лешкины пальцы вздрагивали на чувствительной коже под коленками.

Я стояла дура дурой и не знала, на каком я свете. Чувства накатывали, смешивались, сменяли друг друга. Хотелось кричать, плакать, смеяться, вырваться, убежать, стоять вечно, оттолкнуть его, почувствовать его руки выше, везде, умереть…

Лешкины пальцы поползли выше к краю короткого подола. Лешкино лицо, еще более горячее, чем пальцы, крепко прижалось к моим коленям. Я покачнулась, он удержал меня. У меня сбилось дыхание. Я почувствовала его губы на своей коже над коленом. Это оказалось выше моих сил, я больше не могла терпеть и не могла представить, что он отстранится. Пусть эта мука длится вечно. Захотелось плотнее прижать к себе его голову. Я открыла глаза и опустила их вниз на Лешку и вдруг осознала, что стою в чистом поле, покачиваясь, расставив руки.

— Отпусти меня, Леша, — сказала я и поразилась, как хрипло и обессиленно прозвучал мой голос.

Лешка сразу разжал пальцы и стремительно распрямился. Меня качнуло, я оказалась в его объятиях. Горло пересохло, я не могла вдохнуть и тянулась к Лешкиным губам, словно к последней надежде.

Лешкин рот оказался таким же сухим и горячим, а поцелуй совершенно отчаянным. И я пропадала, пропадала, судорожно сжимая руки на его шее.

Поцелуй не принес облегчения. Мы расцепились, я почувствовала себя разочарованной. Лешка потер нос и насмешливо сморщился:

— Алька, нас посетила великая страсть. — Он пытался шутить, но голос дрожал и выдавал его.

Я потерянно кивнула и побрела к дачам. Лешка шел следом. Некоторое время мы молчали.

— Надо жениться, — прервал молчание Лешка. Я снова кивнула, подтверждая его авторитетное мнение. Лешка догнал меня и пошел рядом.

— Завтра приедет отец и мы официально сообщим о нашем решении.

Мне ничего не оставалось, как еще раз кивнуть.

— Скажи что-нибудь, — попросил Лешка, озабоченно косясь на меня.

— Что? — Я остановилась и повернулась к нему. Он с разгона сделал еще шаг, потом вернулся ко мне.

— Ну не знаю… — протянул растерянно. — Что согласна. Что рада выйти за меня замуж. Что любишь — тоже подойдет.

Чего это он все шутит? Дело-то серьезное, подумала я и ответила совершенно серьезно:

— Я люблю тебя. И больше всего на свете хочу стать твоей женой.

— Правда?

Лешка радостно вспыхнул и засиял, не веря свалившемуся на него счастью. А чего он вообще-то ждал? Что я не соглашусь? Или что начну его отговаривать? Дурачок какой-то.

Лешка же ни с того ни с сего высоко подпрыгнул и хлопнул в ладоши над головой. Я вытаращилась на него, а он снова стоял спокойно и по-хозяйски уверенно смотрел на меня.

— Спасибо. Клянусь, не пожалеешь. Я буду таким мужем, что все твои подружки перемрут от зависти.

Ну что прикажете делать с таким охламоном?

Важный Лешка галантно предложил мне руку калачиком и торжественно повел по пыльному проселку.

Очень скоро ему надоело, он сбился с церемониального шага и принялся толкать меня бедром. Поначалу толчки были слабыми, я вообще думала, что мы просто слишком тесно идем. Но толчки становились все ощутимее, всякий раз я отлетала в сторону, а Лешка движением руки возвращал меня на место. Я верещала и пыталась вырвать руку, но бандит крепко прижимал ее локтем к боку.

Со временем наскучило и это развлечение, мы немного прошли, держась за руки. Я замечталась о своем, о девичьем, а Лешка затеял новую игру. Он подставил мне подножку. Это произошло настолько неожиданно, что я чуть не ткнулась носом в землю. Лешка подхватил меня, заботливо приговаривая: