— Что с нашей девочкой? Что с нашей маленькой? Ножки не держат, устали легкие ножки.

И я ведь поверила ему и была благодарна. Только споткнувшись во второй раз, я поняла, с кем имею дело.

— Ну все! — заявила я. — С меня хватит!

Я ухватилась второй рукой за его локоть, прижимавший мою руку, составила ноги и, повиснув всем весом, попыталась остановить движение. Пару метров он протащил меня, даже не заметив торможения. Потом все-таки заметил, остановился, спросил удивленно:

— Ты что? Идти не хочешь? Так и скажи.

Стремительным движением со всего размаху забросил меня на плечо и пошагал, прижимая мои колени к груди.

Мое лицо оказалось на уровне его поясницы. Я болталась вниз головой, тычась при каждом шаге лицом и губами во влажную солоноватую кожу. Чтобы не скатиться с могучего плеча, я вынужденно ухватилась за пояс джинсов и пыталась пружинить руки, чтобы избавиться от ударов о жесткую спину. Устала я очень скоро, расслабилась и повисла безвольной тряпицей.

Способ передвижения сделал меня необычайно ласковой.

— Ты бы поставил меня на ноги, Лешенька. Тебе тяжело, и мне неудобно.

Лешка сопел и шел.

— Лешенька, я так тебя не вижу. А мне очень хочется видеть твое лицо. Твое милое лицо.

В моих словах сквозило настоящее чувство, и Лешка попался. Он опустил меня на землю осторожно, словно хрустальную, и, придерживая за плечи, влюбленно заглянул в глаза. Я ответила ему не менее влюбленным взглядом и дала волю своим чувствам. Сначала, размахнувшись, вмазала ему по шее, потом ногой по колену, а напоследок несколько раз кулаком в живот. Лешка отскочил и обиженно заморгал.

— Запомни, — удовлетворенно проговорила я, потирая отбитые пальцы, — так будет всегда.

— Ты побила меня, — жалобно проскулил Лешка. — Ни за что ни про что. Теперь пожалей.

— Нет. Сначала скажи, что больше не будешь.

— Больше не буду.

— Вот и хорошо. Иди ко мне.

Он подошел, дал себя обнять. Я погладила пострадавшие места, хотя, надо признать, Лешке мои побои, что слону дробинка.

Терпеливо снеся мои ласки, Лешка ехидно поинтересовался:

— Аль, а чего это я больше не буду?

И поскакал по дороге, счастливо избежав моего занесенного кулака.


Солнце почти полностью спряталось за дом напротив. В заметно похолодевшем воздухе зазвенели первые комары. Заросли кустов теряли очертания и чернели.

Лешка прижался щекой к моему колену. Я устало вздохнула и оперлась о его плечи. Мы смотрели на Марию Алексеевну. Она шла от калитки, неся в левой руке эмалированный белый бидончик.

Лешка вскочил с нижней ступеньки и пошел ей навстречу, заранее вытягивая руку в направлении бидончика. Я поставила ноги на освобожденное им место и положила голову на сложенные на коленях ладони.

Лешка забрал у матери ношу и за руку подвел к крыльцу. Мария Алексеевна тяжело села рядом со мной на верхнюю ступеньку, коснувшись меня плечом.

— Устаю от жары, — пожаловалась она и легко провела ладонью по моей спине. Я удивилась неожиданной ласке и села прямо, не зная, как себя вести. Моя будущая свекровь убрала руку и, присоединив ее к другой, сцепила пальцы перед грудью.

Мне был виден ее профиль, и я поразилась чистой линии лба, носа, подбородка. С собранными в пучок волосами Мария Алексеевна выглядела старше, благороднее, но суетливые короткие жесты и прорывающиеся в голосе визгливые нотки принадлежали уже знакомой мне женщине.

— Давайте попьем молока и ляжем спать, — предложил Лешка. Мария Алексеевна огорченно помотала головой, но спорить не стала. Покряхтывая, поднялась на ноги, неуклюже развернулась на ступеньке, протиснулась мимо меня, больно надавив мне на плечо рукой, и скрылась в доме.

Лешка поднял меня и, пропустив вперед, повел на кухню.


Днем Мария Алексеевна показала мне комнату, но я не успела ее хорошенько рассмотреть, Лешка позвал меня снизу, и я поставила сумку у двери и поспешила на зов любимого. Не рассмотрела я ее и теперь, моих сил хватило на один взгляд с порога.

Комната оказалась большой, квадратной и скудно меблированной. Впрочем, то, в чем я нуждалась больше всего, в комнате присутствовало. Низкая и широкая постель занимала чуть ли не половину жилища. Я устремилась к ней с единственным горячим желанием — упасть и уснуть. Не тут-то было.

Ровнехонько в центре спального места, свернувшись в уютный клубок, устроился здоровенный черно-белый котяра. При моем приближении зверь открыл глаза, высокомерно глядя на меня, подчеркнуто лениво пошевелился и вытянулся во всю длину поперек постели, откинув пушистый хвост перпендикулярно туловищу. Он явно стремился занять как можно больше места и продемонстрировать, кто здесь настоящий хозяин.

— Кто ты, Кошка? — спросила я.

Кошка прикрыл глаза и отключился, только кончик хвоста слегка подрагивал. На кошачьем это значит: хозяин хвоста спит, да не дремлет. Любому должно быть ясно: место занято и искать здесь нечего. А уж в случае необходимости постоять за себя сумеет.

Ничего себе фокус! И где мне спать? На полу? Ну уж нет.

— Извини, Кошка, — произнесла я насколько могла проникновенно. Пустая шкурка на кошачьем загривке легко ухватилась пальцами, но вот поднять Кошку удалось не сразу, уж больно тяжелой оказалась раскормленная тушка.

Я переложила тело на старый шезлонг в изголовье постели. На спинку шезлонга сбросила сарафан и, не успев толком натянуть одеяло, уснула.

Кошка перебрался ко мне в ноги и всю ночь вздыхал и упорно возвращался на меня, если во сне я сбрасывала надоедливую тяжесть.


Проснулась я по ряду причин: солнце изо всех сил светило мне в закрытые глаза; Кошка всеми лапами взгромоздился мне на грудь и громко мяукнул прямо в лицо; далекий Лешкин голос бодро взывал:

— Алька, подъем!

Я встала, обмоталась простыней, но проснуться никак не могла. Поэтому на Лешкино, уже из-за двери: «Можно?» — пробурчала что-то нечленораздельное, что и сама не смогла определить, как приглашение или, наоборот, отказ. Лешка, не сомневаясь, расценил услышанное как приглашение, распахнул дверь и ввалился в комнату.

Я в это время стояла в аккурат перед дверью, пытаясь вспомнить, где в последний раз видела свою сумку.

Лешка завороженно разглядывал мою заспанную и всклоченную образину. Сам-то он предстал передо мной выспавшимся, свежим и оживленным. Я сразу невзлюбила его. Утро окончательно лишилось прелести.

Под мое угрюмое бормотание понятливый Лешка мигом отыскал сумку, достал из нее полотенце, пакет с умывальными принадлежностями, после чего под ручку сопроводил меня в ванную.

При виде унитаза, раковины и душевой кабинки я взбодрилась, взглядом выпроводила ухажера и приступила к гигиеническим процедурам. Обстановка ванной, чистота, различные бутылочки и баночки на полках, горячая и холодная вода в кране в течение десяти минут чудесным образом избавили меня от сонливости и хандры.

Поднимаясь к себе по лестнице, я констатировала, что мадам Глебова снова удивила меня. Ванная принадлежала не ей и не комсомольской поэтессе, а какой-то третьей женщине.

Обрядившись во вчерашний сарафан и оправив постель, я отправилась на поиски Лешки. Кошка, подняв хвост, деловито семенил впереди меня.

Лешка нашелся быстро. Он стоял у основания лестницы и приветствовал меня ласковым взглядом. Правда, взгляд лишь скользнул по мне, поскольку Лешкино внимание всецело поглотил Кошка.

Животное при виде Лешки попятилось, прижало уши и присело на задние лапы, оплетя их хвостом.

Лешка сделал мгновенное движение, и Кошка оказался у него в руках. Я ожидала кровавой бойни, но ничуть не бывало. Кошка распластался на Лешкиной груди, обвив лапами могучую шею, сунул нос за Лешкино ухо и принялся, быстро работая язычком, вылизывать загорелую кожу. Лешка прикрыл глаза в блаженной истоме. Одна его рука придерживала Кошку, другая методично водила по прогибающейся под ладонью мохнатой спинке. Слышалось громкое мурлыканье. Клянусь, мурлыкали оба!

— Как трогательно! Встреча старых друзей, — послышался веселый женский голос, и откуда-то из темноты коридора выступила молодая, очень хорошенькая стройная блондинка.

Кошка повернул голову на голос, сверкнул зеленым глазом и плотнее уткнул мордочку на старое место.

Лешка приветливо улыбнулся, и у меня не осталось сомнений, что женщина ему неприятна. Женщина же эту неприязнь не заметила или не придала ей значения, потому что улыбалась Лешке зубастым ртом и светлыми нахальными глазами.

— Хорошо, что ты приехал, Алешенька. Ты очень нужен своей мамочке.

Она понизила голос и потянулась к Лешке, стремясь сообщить ему что-то на ушко. Лешка отвел голову, на мой взгляд излишне демонстративно. Ябеда снова ничего не заметила (так ли?). Она подалась к Лешке гибким телом, до предела вытянув шею и прищурив глаза, свистящим шепотом завела:

— На прошлой неделе Мари было совсем худо. Понимаешь? Она три дня не выходила из своей комнаты. Потом выползла… Но в каком виде…

Женщина закатила глаза, ухватила Лешку цепкими короткими пальчиками с подстриженными розовыми ноготками за плечо и набрала в грудь воздуха для новой порции откровений. Лешка остановил ее:

— Позже, Таня. А сейчас познакомься. — Он указал на меня взглядом.

Таня крутнулась на месте, испуганно вскинула голову с обесцвеченными кудряшками и застыла, оцепенело глядя на меня снизу вверх. Я спустилась к ней и протянула руку:

— Аля.

— Татьяна. — Она голосом подчеркнула что-то, очевидно, какую-то ведомую ей разницу между нами, и приложила к моей ладони влажные пальцы.

Кошка откликался на кличку Барсик. Он единственный составил нам с Лешкой компанию. Мария Алексеевна к завтраку не вышла. Таня снова скрылась в темноте. Не вынесла знакомства со мной?

Кошка сидел на лавке рядом с Лешкой, выставив над столом круглую голову, и зорко наблюдал за нашими движениями и перемещениями снеди по столу. Стоило только чему-то подходящему оказаться на расстоянии вытянутой лапы, эта когтистая лапа выбрасывалась молниеносным точным движением, и добыча отправлялась с когтя в зубастую розовую пасть.

Лешка никак не реагировал на мародерство, ну а мне-то и вообще здешние порядки по фигу. В результате позавтракали мы ко взаимному удовольствию.

После завтрака и дружного мытья посуды (мыл Лешка, мы с Кошкой одобряли его, сидя рядышком) отправились по своим делам.

Мы с Лешкой решили исследовать сад. Кошка сопроводил нас до крыльца, но дальше не пошел, растянулся на самом солнцепеке на нагретых досках. Повозившись в поисках наиболее удобной позы, Кошка положил голову на вытянутые лапы и проследил за нами задумчивым взглядом желтых глаз, зрачок которых сузился до размеров точки.


— А в чем я пойду? — растерянно спросила я у Лешки. Он отмахнулся от меня и моей проблемы легким движением кисти:

— Без разницы.

Я не заметила его ухода, напряженно размышляя над проблемой туалета. Зачем-то вытащила сумку из встроенного шкафа, вытряхнула содержимое на постель и окончательно пригорюнилась от убогого зрелища: красненькие шортики, пара топиков, футболка, джинсы, свитер, ситцевый халатик. Есть еще сарафан, что на мне. Прошлепала босыми ногами к большому, в полный рост, мутноватому зеркалу, прибитому к внутренней стороне двери. Придирчиво оглядела себя, повернулась туда-сюда. Как ни смотри, увидишь одно — для вечеринки, пусть даже дачной, не годится.

— Что делать? — спросила я и только в этот момент осознала свое одиночество. Нельзя сказать, что я сильно удивилась, видимо, за какой-то край сознания зацепился факт Лешкиного бегства. Это было именно бегство — подлое и позорное. Он оставил меня в тяжелую минуту. А ведь я согласилась стать его женой. Не совершаю ли я роковую ошибку?

Мое изображение в зеркале дернулось и исчезло. В дверном проеме стоял Лешка, прижимая к груди ворох тряпок.

— Вот, мать привезла из Штатов.

Он свалил все на постель поверх моих вещей.

— Что это? — Я зачарованно уставилась на невиданное великолепие красок и тканей.

— Я без понятия. Она навезла кучу тряпок и попихала в кладовку. По-моему, ни разу не надела. Я не видел.

— А почему не надела?

— Ну, кто ж ее знает? В знак протеста, наверное.

— Против чего?

— Всего.

Я хищно запустила руки в шелковые завалы, выдергивая то одну, то другую вещь. Все они выглядели нарядными и ужасно дорогими. Я брала вещь, прикладывала к себе, откладывала, снова брала, бежала к зеркалу, с огорчением откладывала, тянулась к ней, снова откладывала… Все это на огромной скорости, в состоянии лихорадочного нетерпения, почти помешательства…

Лешка наблюдал за мной с обалдевшим видом. Я осознала это, перехватив его смятенный взгляд, мне стало стыдно. Смущение помогло взять себя в руки. Эти самые руки дрожали, когда я приступила к сортировке вещей. Для начала отложила все платья. Они не подходили мне по размеру. Над палевым шифоновым я с трудом удержала слезы. Добавила в эту кучу два костюмчика и широкие пестрые брюки. С огромным огорчением отложила две блузки. Особенно понравилась бледно-сиреневая с ришелье по вырезу. Славненькая, но размерчик не мой, а весь шик, чтобы блузочка сидела «по косточке».