Джессика Парк - Селеста между строк

Селеста подняла на него обессиленный взгляд.

– Тебе только так кажется. Это пройдет. Я не позволю тебе глубже погружаться в мое безумие. Ты знаешь, как справляться с тем, что кажется тебе твоими проблемами. Я не знаю. И я отказываюсь становиться обузой для тебя или любого другого человека. Между нами все кончено.

– Прекрати! Мэтт сам сделал свой выбор, и это его ответственность. Не вини его за то, что он тебя любит. – Глаза Джастина покраснели от слез. – И меня не вини тоже. А как же эти выходные? Как же все, что между нами произошло?

Он стал перед ней на колени и взял ее за запястья, прижимая ее руки к своей груди.

– Я люблю тебя. Ты чувствуешь это? Я люблю тебя, Селеста.

– Ты заблуждаешься. Такого не может быть. И даже если часть тебя считает, что ты меня любишь, я тебе этого не позволю.

– Послушай меня! – Он еще крепче прижал ее руки к своей груди. – Не сомневайся в моей любви. Не сомневайся в себе. Не нужно этого делать. Вспомни, как мы переписывались во время твоего полета. Сейчас ты снова в воздухе. Одержи еще одну победу. Сражайся за себя, сражайся за меня, за нас. За… за что угодно, что тебе нужно. Но победи в этом сражении и на всей войне тоже. Сейчас не время сдаваться; совсем не время. Господи, ты так усердно трудилась в этом году; с каждым нашим новым разговором ты чувствовала себя все расслабленнее. Так не останавливайся сейчас! Сейчас все обстоятельства на твоей стороне. Поэтому, прошу, победи в своей войне. Положи ей конец. Тебе нужно положить ей конец. – Джастин изо всех сил постарался улыбнуться. – Но ты же у нас пацифистка. Разумеется. Так позволь своему прошлому покоиться с миром. Дай себе право на будущее. Обрети мир с собой.

Селеста поднялась на ноги. Все ее чувства притупились. Она была не способна плакать, не способна ничего ощущать. Она достала из кармана ключи.

Он обеими руками схватил ее за ноги, пытаясь остановить.

– Ты сама не представляешь, как хорошо умеешь быть любимой. И – Селеста, это важно – ты даришь больше заботы и любви, чем любые другие люди, которых я знаю. И которых мог бы узнать. Пожалуйста, не отнимай это у меня. Не отнимай это у нас.

Ей не хватало воздуха. Она приложила невероятные усилия, чтобы проговорить следующие слова:

– Мое будущее – это одиночество. Так никто не пострадает. Ты считаешь, что Земля вращается благодаря различиям? Ты ошибаешься. Люди умирают, люди совершают жестокости, люди уходят, люди страдают. Они причиняют друг другу вред, отвергают друг друга, покидают друг друга, расстаются и идут ко дну. Вот благодаря чему вращается мой мир. Как бы ни старалась, я не могу стать счастливой. Мое счастье мимолетно и не жизнестойко. Я потерпела поражение и теперь сдаюсь. Я не могу позволить себе, чтобы у меня было что терять. Поэтому делаю свой выбор – отпускаю тебя, прежде чем моя тьма засосет тебя и ты в ней заблудишься. Потому что ты, Джастин, больше всех людей на Земле заслуживаешь свет.

Селеста была истощена. У нее ничего не осталось. Она отвернулась от Джастина и зашагала прочь, оставив его стоять на коленях на мокром песке. Она не могла даже оглянуться – она бы не выдержала, если бы увидела, что с ним сделала. Но лучше было сделать это сегодня, чем многие месяцы спустя, когда их сердца переплелись бы еще сильнее, а расставание причинило бы еще больше боли.

Когда Мэтт вернется в гостиницу, они доедут до аэропорта и первым же рейсом вернутся в Бостон. Жизнь продолжится в том виде, к которому Селеста привыкла. Она будет жить, как жила до того, как у нее появилась надежда. До того, как она встретила Джастина. До того, как ощутила манящий вкус счастья, пробившийся сквозь ее стены.

Только в этот раз у нее не будет Мэтта, потому что его она тоже должна будет отпустить. Это был единственный способ, которым Селеста могла освободить своего брата.

Не то чтобы Бостон когда-нибудь славился прекрасной мартовской погодой, но этот год был особенно жесток. И не только в этом отношении.

По крайней мере, бесконечные голосовые сообщения, СМС и электронные письма Джастина пошли на убыль. У Селесты едва не разорвалось сердце, когда она блокировала его номер, но все равно это сделала. Она не ответила ни на одно его электронное письмо. Даже не читала их. Только так она могла стереть его из своей жизни.

С Мэттом дела обстояли сложнее. Он с уважением отнесся к ее нежеланию разговаривать с ним в первые дни после обернувшейся катастрофой поездки. Но с тех пор он стал обедать дома чаще, чем Селесте хотелось бы, вынуждая ее разговаривать с ним. Она отвергала все его попытки и лишь на глазах у родителей вела себя дружелюбно. Это было тяжело, но Селеста заставляла себя каждый раз. Ей совершенно не хотелось объяснять им все, что произошло.

Вот и сейчас он вторгся в их дом под предлогом того, чтобы взять у них утюг, потому что на этой неделе ему назначили собеседование на работу. Вряд ли кто-нибудь мог поручиться, что Мэтт может выгладить хотя бы салфетку, поэтому Эрин сжалилась над ним и теперь отглаживала его новую парадную рубашку и брюки. Селеста поднялась в свою комнату, чтобы не попадаться ему на глаза.

Она провела ритуал, который повторяла каждый день с момента возвращения из Сан-Диего: пролистала папки в телефоне и на компьютере в поисках чего-нибудь, оставшегося от Джастина. Ей было необходимо стереть все физические свидетельства его существования, и она боялась, что могла что-то упустить. Чтобы стереть эмоциональные свидетельства, требовалось больше времени, но она каждую секунду сражалась со своими чувствами, не выпуская их на волю. Селеста действовала очень методично, хотя осознавала, что это превращается в манию: ей было прекрасно известно, что история ее браузера очищена, а все фотографии, е-мейлы и сообщения удалены. И все-таки ее что-то терзало. Она о чем-то забывала.

Дверь в ее комнату распахнулась. Мэтт.

На долю секунды она взглянула на него, но тут же отвернулась.

– Пожалуйста, уходи.

Но он зашел в ее комнату и уселся на ее постели.

– Ты по-прежнему со мной не разговариваешь? Это становится скучно. Как ты обходишься без увлекательных дискуссий с таким высокоинтеллектуальным человеком, как я?

– Я попросила тебя уйти.

– Мама говорит, что ты выбрала Гарвард.

Селеста не ответила.

– Собираешься жить дома? Зачем ты это делаешь? Неужели не хочешь отсюда уехать?

– Я бы очень хотела, чтобы отсюда сейчас ушел ты, – ровным голосом произнесла она.

– Селеста, пожалуйста. Хватит.

– Уходи.

– Я же извинился за то, что произошло. От всего сердца. Ты не можешь притворяться, что я не твой брат.

– Могу. И буду.

– Слушай, я готов присудить тебе очки за упрямство. Серьезно. Ты победила, ладно? Теперь скажи, когда ты закончишь играть в эту игру.

Она медленно повернулась на стуле.

– Выметайся из моей комнаты. Сейчас же.

У него было такое печальное лицо.

– Селеста.

Она подняла воздух.

– Убирайся отсюда! И не возвращайся. Получи диплом, сходи на собеседование и найди работу подальше отсюда. Меня от тебя тошнит.

– Это неправда. Я обидел тебя, и теперь ты злишься. Я понимаю. Скажи, пожалуйста, что мне сделать, чтобы ты меня простила? Как насчет пожизненного запаса бургеров от миссис Бартли? Или… или… что, если в следующем году я буду набирать все свои документы только шрифтом Комик Санс? – Он поднял руку перед собой. – Клянусь своей жизнью.

– У меня нет желания слушать твои шутки. Никакого. Держись от меня подальше.

– Ты не можешь так поступать. Не можешь вечно играть в эту игру. Отталкивать всех от себя – это огромная ошибка. Ты теперь даже с Даллас не общаешься? Папа говорил, она позвонила и сказала, что ты не отвечаешь на ее голосовые сообщения.

– Это не твоя проблема. Я больше не твоя проблема.

На самом деле она по-прежнему общалась с Даллас, хотя в основном лишь в школе. Чтобы положить конец этой дружбе, нужны были силы, которыми Селеста сейчас не располагала. Они все равно скоро окончат школу, и тогда она сможет выскользнуть из крохотного социального круга, который обрела. Селеста не хотела сейчас поднимать слишком много шума, потому что это было непрактично. Так что она улыбалась в школе, задавала много вопросов и делала все, что могла, чтобы не привлекать к себе внимания. Селеста знала, что Даллас не купилась на эти трюки, но выставила все так, будто она просто не хочет говорить о разрыве с Джастином. Пока что этого хватило, чтобы Даллас успокоилась.

– Ты моя сестра. Ты правда думаешь, что я могу вдруг перестать тебя любить?

Она стукнула руками по столу.

– Я больше не собираюсь никаким образом тебя стеснять! Я больше этого не вынесу!

Селесте не хватало воздуха. Ей понадобилась минута, чтобы восстановить контроль над собой.

– Живи своей жизнью, как это и должно быть. Без меня и без ограничений. А теперь я в последний раз прошу покинуть мою комнату.

Мэтт долго не отводил от нее глаз, выдерживая ее стальной взгляд, но потом все-таки встал.

– Я не сдамся.

– А стоило бы.

– Никогда, – проговорил он, проходя мимо, и наконец оставил ее одну.

Ей было непросто сохранять стойкость и безразличие. Но она справилась.

Теперь пришла пора возвращаться к текущей задаче.

Селеста прошла по периметру комнаты, просматривая все свои вещи и бросая на пол то, что не давало ей ответа. Гора вещей постепенно росла по мере того, как она очищала полки, ночной столик и комод. Где-то сохранилась частичка Джастина, и ей нужно было ее найти. Селеста открыла шкаф и просмотрела каждую вещь, висевшую на вешалке. Потом поискала на полу, бросив за спину попавшиеся туфли. Ничего. Нигде ничего не было. И все-таки где-то что-то было. Она чувствовала это всем сердцем, и от этого чувства нужно было избавиться. Селеста встала на цыпочки и достала стопку свитеров, после чего они один за другим полетели на пол.

А потом она увидела его. И все вспомнила. Розовый свитер, который она надела на свидание с Джастином в прошлом декабре. Тот самый, который Джастин так нежно натянул на ее голову, когда она была очень расстроена. Тот самый, который она носила, пока они гуляли по его зимней сказке и когда поднимались в воздух, чтобы взглянуть на елку с высоты.

Рождественская елка. Звезда.

Селеста попыталась сохранить спокойствие. Закрыв глаза, она сделала глубокий вдох и выдох через нос.

Коробочка с записками. Она все еще существовала. Ей нужно было достать ее с дерева, а потом уничтожить.

Она спокойно прошла по усыпанному вещами полу, быстро нашла нужный телефонный номер и, усевшись в свое большое кресло, набрала его.

– Добрый день. Восточный округ связи. Чтобы мы смогли качественно оказать вам помощь, сообщите, пожалуйста, номер вашей учетной записи.

– Здравствуйте, – веселым тоном произнесла Селеста. – Я звоню не по поводу учетной записи. Я хотела бы связаться с одним из ваших подчиненных. Его зовут Трент. К моему большому огорчению, я не могу сообщить вам его фамилию. Сможете ли вы мне помочь?

– Простите, мэм, но я отвечаю лишь за операции с учетными записями. Вы не могли бы предоставить свой номер?

– У меня нет номера учетной записи. Мне нужно найти одного из ваших сотрудников.

– Ничем не могу вам помочь, мэм. Возможно, вы хотите получить новый пакет услуг? Могу я записать номер вашей учетной записи?

Селеста завершила вызов и позвонила еще раз. На звонок ответил другой человек.

– Добрый день. Восточный округ связи. Чтобы мы смогли качественно оказать вам помощь, сообщите, пожалуйста, номер вашей учетной записи.

– Здравствуйте. Я звоню не по поводу учетной записи. Я хотела бы связаться с одним из ваших сотрудников. Его зовут Трент…

Так продолжалось из раза в раз. Пока наконец она не получила номер телефона.

Два часа спустя, она уже ехала на машине в Дедхэм.

Хозяйство, где выращивали рождественские елки, разумеется, пустовало. Оно казалось заброшенным, покрытым грязью и унылым, даже отдаленно не напоминая то место, которое она посещала в декабре.

От этого боль в сердце лишь усилилась.

Селеста приказала себе остановиться. Она не будет вспоминать о том вечере и о надеждах, которые тогда питала.

Она оставила машину на стоянке, а дальше пошла пешком. В этот раз огоньки не горели. Над ее головой не было никакого свечения, а рядом с ней не было мальчика, который покорял ее романтическими жестами, просачиваясь в ее сердце. Селеста была даже рада отсутствию огоньков, потому что в ее голове не было места для тех воспоминаний. Она просто не могла себе это позволить. На дороге виднелись лужи, над верхушками вечнозеленых деревьев – темно-серое небо, и везде царила пустота. Для этого зрелища места хватало.