Моя рука взмывает вверх, следом — руки Александра и Демиана, в которых я никогда не сомневался. С небольшой заминкой, поднимают руки генерал Ли, генерал Патаки и генерал Бхатарр. Дольше всех колеблется Гринбанд, но спустя каких-то пару секунд, которые лично мне кажутся вечностью, и его мясистая ладонь, будто нехотя, скользит вверх. Перевожу взгляд на Лайзу. Ее ладони покоятся на столе. Стерва! Внутри меня закручиваются стальные пружины. Напряжение в комнате, кажется, можно резать ножом. Еще немного, и мне придется подавать сигналы бедствия — давая добро плану «Б».

— Черт! Вечер перестает быть томным! Я с вами!

Не могу поверить своим глазам. Воронов. Вот, на кого я никогда не рассчитывал. Однако он тот, кто не просто первый поднимает руку, но и ставил свою подпись на документе, выпуская демонов из оставшихся четырех членов совета.

— Сожалею, но кворум не состоялся!

Я оборачиваюсь на звук и упираюсь взглядом в дуло направленного на меня пистолета. С точностью в сто процентов я могу определить, готов ли человек к решительным действиям. Под моим началом проводились сотни контртеррористических операций и операций по освобождению заложников. Я тысячу раз смотрел смерти в лицо. А потому я знаю, что выстрел случится. Считываю готовность убить в глазах Шульца. Сердцебиение замедляется, голова становится холодной, и совершенно невольно я начинаю прикидывать в уме, какова его результативность. Мои мысли обрывает резкий звук выстрела. В то же мгновение Лайза вскакивает со своего места и бежит пуле наперерез:

— Нееет!

Лайза падает. В ту же секунду Александр обезоруживает Шульца и зачитывает ему современную версию Правила Миранды. Я подлетаю к раненной Лайзе, падаю перед ней на колени и сразу понимаю, что ранение — дерьмо. Шансов нет. Кровь пульсирующим фонтаном вырывается через небольшое аккуратное отверстие в груди. Лайза закашливается, ее пухлые губы синеют, но, превозмогая боль, она пытается что-то сказать.

— Что, Лайза? Что?

— Не… похоть… кхе-кхе… любовь… Ты говорил… тогда…

— Глупости!

— Нет… Тогда я не понимала… Ты прав. Мною двигало жгучее желание тобой обладать, и… кхе-кхе… это вышло на первый план. Заслонило собой главное. Тогда я не осознавала, что ради тебя готова на все… даже от себя отказаться… не то, что от каких-то страстей… Только бы ты был… Я люблю… И понимаю, почему… кхе-кхе… ты не смог быть со мной…

— Лайза… — я сжал ее хрупкую черную ладонь, со жгучим сожалением наблюдая, как из нее по капле уходит жизнь.

— Выходит, это похоть убила мою душу… а воскресила душу любовь.

Несколько часов спустя.

— Яков… Люди по всему миру ждут твоего обращения.

Я устало растер лицо и посмотрел на Александра.

— Освобожденные из… эээ плена Избранные уже возвращаются к своим семьям. Их интервью в значительной мере укрепили наши позиции. Но люди вышли на улицу. Ты должен их успокоить. И все объяснить. У здания совета уже начались столкновения, боюсь, что оттягивать встречу мы больше не можем.

Я кивнул головой. Медленно встал из кресла. Мой экран мигнул, в который раз за этот бесконечный день. Ной! Он прислал мне фотографию. В кроватях спят дети. Ник и Маруська — мои внуки, а рядом с ними стоит темнокожая женщина. Невозможно красивая и такая же грустная. Ее ладонь несмело тянется к кудрям малышки, а одинокая слезинка катится по щеке…

Я не знал, что будет впереди. Что ждет наше общество? Удастся ли нам найти какой-то баланс? На эти вопросы не существовало ответов. Я знал только, что ничего не будет, если мы не заглянем вглубь себя, если мы не отыщем в своих искореженных душах любовь. Великую силу, которая научит нас кротости и смирению, воздержанию и толерантности, которая сделает нас щедрыми и подарит веру. И, да, я знал, с чем я, Яков Гази, выйду к своему народу.

Эпилог

Я не мог на нее насмотреться. Сколько бы ни прошло лет, и куда бы ни лежал наш путь — одно никогда не менялось. Мой взгляд… обращенный к ней. Моей жене. Моей Нане… Она сидела в тени деревьев, и теплый ветер раздувал ее шикарные темные волосы. Голова чуть наклонена. Аккуратный нос сморщен. Мат с Ноем рассказывали что-то смешное. Рядом с Наной сидели Кайя и Анна с Мариной. Мат и святой отец о чем-то спорили чуть в стороне, в бессмысленной попытке примирить религию и науку. Неподалеку бродил вышедший из Тени (в прямом и в переносном смысле) Воронов. Я до сих пор поражался, как так получилось, что нас, таких разных, однажды свела судьба.

— О чем задумался, Президент? — раздался насмешливый голос Айзы за спиной.

— О том, как так вышло, что мы все оказались в нужное время… и в нужном месте. Мистика.

Айза фыркнула и закатила глаза. Я так и не разгадал свою дочь до конца. Слишком сложной она была. Непостижимой.

— Неужели ты, правда, думаешь, что это случайность? — скривилась она.

— На что ты намекаешь?

— Думаешь, в момент, когда искусственный интеллект захватил власть на планете и смешал к чертям собачьим метрики всех людей, за этим ничего не стояло?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну же… Яков… У тебя такая умная дочь, значит, ты и сам не дурак. Подумай.

Я пожал плечами, с интересом разглядывая Айзу:

— Боюсь, ты переоцениваешь мои возможности.

— И что, ты никогда не допускал мысли, что машина выполняла приказ? Действовала по заранее написанному алгоритму?

Осмысливая слова дочери, я переступил с ноги на ногу и опустил задумчивый взгляд.

— Ты хочешь сказать, что мы живем по заранее смоделированному кем-то сценарию? В матрице?

— Нет. За нами оставили право выбора. Просто любящий нас создатель дал нам последний шанс.

— Сократив популяцию?

— И ткнув носом в пороки, которые нас истребляли. — Айза вскинула бровь и, хитро улыбаясь, пошла прочь.

— Постой! Если все так… Значит, в словах святого отца есть доля истины.

— Возможно, — рассмеялась моя странная дочь.

— Тогда, кто эти пять посланцев?

Она резко остановилась и обернулась. На этот раз синие дреды взвились змеями вокруг ее головы.

— Ты не мессия, — оскалилась Айза.

— Правда?

— Угу. Святой отец ошибся.

— Тогда как же… Почему я? В чем смысл?

— Мессии только предстоит родиться… Суперчеловеку, который даст человечеству шанс.

— О чем ты толкуешь?!

— Тебе ведь знакомо понятие эволюции? Да? Этот естественный процесс, сопровождаемый изменениями генетического состава популяций… Как думаешь, к чему приведет массовое подавление репродуктивной функции? Ну, конечно же, к мутации клетки, которая станет практически неуязвимой. Сечешь?

— Нет, — честно признался я, чувствуя себя редкостным идиотом.

— Нану тянет на квашеную капусту. Редкая гадость, скажу я тебе. Подумай об этом.

Я замер. Сердце ухнуло куда-то вниз, а потом подпрыгнуло к горлу. Айза отошла на достаточное расстояние, а я, как последний придурок, кричал ей вслед:

— Ты намекаешь, что я стану отцом мессии?

Девушка остановилась, улыбнулась мне и молча потопала дальше.

— Подожди! — кричал ей вдогонку, как последний дурак, — а ты-то откуда это все знаешь? Ты хакнула компьютер небесной канцелярии?!

Плечи дочери задрожали от смеха, не поворачиваясь, она помахала мне на прощание и скрылась в стенах президентского особняка. Я раздраженно фыркнул и пнул бордюр. И тут же знакомые теплые руки оплели мою талию, а мягкие губы прижались к основанию шеи. И все остальное стало не важно.

— Соскучилась? — тихо спросил я, пристально вглядываясь в сверкающие глаза жены.

— Ооочень, — выдохнула она, прижимаясь ко мне всем телом.

— Ты никогда не любила квашеную капусту, — заметил я, — ничего не хочешь мне сказать?

Нана улыбнулась. Счастье осветило ее лицо, делая его еще прекраснее.

У нас не было шансов на это счастье. Совет принял нелегкое решение уничтожить антидот. Люди не получили противоядия. Не получила его и моя жена. Но каким-то хитроумным способом на нее повлияла вторая вакцина. Препарат, атакующий ее яичники, как будто сам по себе перепрограммировался и устремился вслед за более совершенными «братьями». То, что было нашей бедой, впоследствии стало спасением. Как показали дальнейшие исследования, дозировка введенного мною лекарства была недостаточной. И если бы не введенный еще в младенчестве яд… я бы ее потерял.

— Хочу… Очень хочу, любимый.

Нана взяла мою руку и положила ее на свой плоский живот. Она не произнесла ни звука. Но ее глаза… они все сказали без слов, заставляя мое сердце сладко и мучительно сжиматься. Я обнял жену. Коснулся лицом ее ароматных волос, ощущая всеми нервными окончаниями, как все вокруг наполняет любовь. Чудо, которому все подвластно.