Я прошлась взглядом по набитому зрителями залу суда и указала на обвинителей:

— Судья больше десяти лет безуспешно меня добивался, ползал на коленях у моего порога и рыдал, когда я отсылала его прочь. А люди, которые выдвигают против меня иск…

Я указала на двух мужчин, сидевших на стороне обвинения.

— Здесь перед нами опять-таки двое мужчин, которым я отказала. Лорд С. заплатил лорду Б., чтобы тот доставил меня, связанную, к нему в постель, — настолько отчаянно он был мною одержим. Но даже предательство, шелковые шнуры и охрана под дверью не заставили меня подпустить его к себе!

Толпе это понравилось. Я уперлась ладонями в поручень и наклонилась вперед, вызвав у половины зала незамедлительную эрекцию.

— Как вам понравилась порка, С.? Наверное, пришлось потом целый месяц сидеть на подушке!

Лорд С. побледнел, услышав рев толпы, и по его лицу пошли волны бессильной ярости. Я перевела взгляд на лорда Б.

— Этот мерзавец несколько лет назад пытался продать меня в сексуальное рабство, а когда я вырвалась из-под его контроля, жестоко меня избил.

По толпе пробежал ропот. Но я еще не закончила. Я выпрямилась и громким, ясным голосом продолжила:

— Просветите нас, лорд Б., как вы объяснили любимой невесте свое отсутствие, когда отвозили меня на оргию к лорду С., чтобы продать там подороже? — О, мне так осточертело хранить все их маленькие грязные секреты! — И в ту ночь, шестнадцатого мая, семь лет назад, когда забили меня чуть не до смерти? Чем вы оправдали синяки и ссадины, которые утром выступили у вас на костяшках пальцев?

Элис широко распахнула глаза и с тревогой посмотрела на лорда Б… Тот погладил ее по руке, не прекращая буравить меня злобным взглядом.

Я усмехнулась в сторону прокурора и судей.

— Этот суд не что иное, как жестокий каприз обозленных и невоспитанных мальчиков, которых давно пора хорошенько отшлепать!

Я ухмыльнулась лорду С.

— Или в вашем случае, милорд, еще раз отшлепать!

Галерея взорвалась ликованием. Я чувствовала на себе ненавидяще сверлящие взгляды некоторых вышеупомянутых джентльменов, но больше всего злобы было в голубых глазах лорда Б… Он пережидал смешки и гогот, не спуская с меня взгляда. Поднявшись, он вкрадчиво поклонился судье.

— Милорд, — взмолился он самым почтительным тоном. — Я прошу позволения ответить на эти явно лживые обвинения.

Судья махнул рукой.

— Конечно, мой мальчик. Вы имеете полное право защищать себя.

Странно. Где было это право для меня последние два дня?

Лорд Б. благодарно кивнул.

— Я могу доказать, что все это не более чем последняя отчаянная попытка убийцы перед лицом неминуемого осуждения. Семнадцатого мая семь лет назад я провел весь день с женщиной, с которой теперь помолвлен.

Все глаза устремились к Элис, бледное лицо и беспомощная красота которой настроила всех мужчин в зале на ее защиту. Элис оглядывалась по сторонам, в ужасе оттого, что ее сделали частью спектакля. Лорд Б. заботливо наклонился к ней.

— Разве не припоминаешь, любимая? В тот день я как раз вызволил котенка из куста боярышника. Ты потом перевязала мне руку.

Элис заморгала и кивнула.

— Конечно, я помню котенка. Эта кошка до сих пор живет у меня.

Ее заявление, произнесенное высоким детским голосом, вызвало у толпы одобрительный смех. Мне хотелось закатить глаза. Что они все находят в этих бесхребетных женщинах? Мне этого никогда не понять.

Лорд Б. с улыбкой выпрямился.

— Она перевязывала мне руку, милорд, а значит, не могла бы оставить без внимания такие синяки, как их описывала мисс Харрингтон. Все это ложь.

Судья поспешил ухватиться за эту мысль.

— Что ж, довольно с меня лживого бреда этой женщины! — Он поднял молоток. — Я приговариваю ее…

— Остановитесь!

Наступила тишина, и все головы повернулись в одном направлении. Перед судейской скамьей встал лорд Малкольм Эшфорд.

Глава тридцать седьмая

Бостон


Ник едва не сбил с ног Клаудию Харрингтон-Хауэлл. Та бежала прочь из главного зала музея, а он спешил попасть в него. Стиснутые челюсти дамы и звенящая тишина в выставочном зале сказали Мику все, что ему нужно было знать.

Он не успел к Пайпер вовремя. Его сердце было готово вырваться из груди. Он любил Пайпер. Он принял неверное решение. Он надеялся, что она простит его.

Каллен был прав. Для образованного человека он слишком медленно усваивал истины, связанные с сердечными делами.

Мик пробирался сквозь толпу замерших, потерявших дар речи гостей. Большинство из них стояли с открытыми ртами, некоторые задержали коктейли на полпути к губам. Оцепенение было настолько полным, что Мику казалось, будто он блуждает по лабиринту из манекенов. Наконец он добрался до Пайпер.

Она едва заметно кивнула ему, но не встретила его взгляд.

— Я люблю тебя, Пайпер, — прошептал Мик прямо ей в ухо. — Я долетел до Чикаго и повернул назад, потому что люблю тебя. Я отменил встречу в Лос-Анджелесе. Я не должен был туда ехать.

Пайпер слегка изменила позу, подставив ему тыльную сторону элегантной шеи и великолепные голые плечи. Возможно, это был не самый подходящий момент, чтобы отвлекаться, но Мик не мог не обратить внимания на платье Пайпер. У него был низкий квадратный вырез, высокая талия и короткие облегающие рукава. Метры мерцающего красного атласа, кое-где украшенного черным кружевом, подчеркивали каждую линию ее груди и свободным каскадом ниспадали к полу. Мик не был историком моды, но ему показалось, что нечто подобное могла носить Офелия Харрингтон в бытность свою куртизанкой.

Мику отчаянно захотелось погладить Пайпер между лопатками. Ее кожа выглядела мягкой и сочной, как бледный летний персик. Ее темные волосы были чуть-чуть присобраны и падали на шею мягкими блестящими локонами.

Она была такой красивой! Мик почувствовал себя полной сволочью.

Он заметил, что толпа стала приходить в себя. Поднялся ропот, потом смешки, затем прокатилась волна шепота. И тут началось. Луи Лапалья испустил булькающий стон ярости и стал проталкиваться вперед, крича кому-то, чтобы выключили освещение экспозиции. Линк Норткат откликнулся так быстро и с таким злорадством, что Мик заволновался, как бы тот не намочил штаны от переизбытка эмоций.

— Пайпер, — прошептал ей на ухо Мик.

— Сама справлюсь, — бросила девушка через плечо.

— Я знаю, нет ничего, с чем бы ты не справилась сама. — Мик вздохнул. — Но в этом нет необходимости, Пайпер. Ни сегодня, ни когда-либо впредь.

Он протянул руку и коснулся пальцами ее холодной ладони.

Она резко обернулась. Выразительные зеленые глаза горели, щеки раскраснелись. Мик мог бы сказать наверняка, что за всю свою жизнь не видел такой неистово красивой и такой взбешенной женщины.

— Леди и джентльмены! Пожалуйста! — Лапалья стоял у теперь уже темного входа в экспозицию и пытался перекричать толпу, размахивая руками. — Я прошу прощения за неудобства, но пожалуйста!

Он потянул себя за ворот смокинга, и его лицо в красных пятнах исказилось. Гости зашумели еще громче.

— Уважаемые! — завопил он. — Я вынужден просить всех выйти в вестибюль! — Лапалья жестикулировал обеими руками. — Сюда! Будем признательны за сотрудничество.

Кое-кто из гостей, в том числе родители Пайпер, повернулись и пошли к выходу. Внезапно шум прорезал женский голос:

— Никто никуда не уходит!

Это была Клаудия Харрингтон-Хауэлл. Толпа расступилась перед ней. Она так энергично зашагала обратно в выставочный зал, что ее шифоновая юбка взвилась за ней шлейфом.

У Лапальи глаза полезли из орбит.

— Э-э… а… Клаудия…

— Какой идиот выключил свет?

— Я приношу искренние извинения вашей семье и…

— О, просто закройте рот, и давайте смотреть шоу.

Надев очки в проволочной оправе, Клаудия добилась того, что было не под силу Лапалье, — толпа умолкла.

Клаудия обвела взглядом присутствующих и помахала рукой.

— Что с вами, люди? Я сбегала в лимузин за очками — ни черта без них не вижу.

Она принялась всматриваться в лица гостей, пока не обнаружила Пайпер в сторонке у стены.

— Идите сюда, мисс Чейз-Пьерпонт, и кто-нибудь, ради бога, включите этот чертов свет!

Испустив едва слышный писк, Пайпер вышла вперед и встала рядом с Клаудией. Мик наблюдал, как женщины приняли боевые стойки: элегантная Пайпер на высоких каблуках почти не уступала в росте величавой седовласой Клаудии. Их взгляды застыли друг на друге.

— Я осмотрю экспозицию, — сказала Клаудия, в упор глядя на Пайпер. — Но сначала вы объясните, на каком основании осмелились заявить такое о моей прапрабабке.

Лапалья не выдержал:

— Госпожа Харринггон-Хауэлл, от имени попечителей музея, сотрудников и меценатов я хочу выразить вам, как глубоко сожалею о…

— До-во-о-льно!

Клаудия резко повернула голову к директору. Мик испугался за судьбу бедняги — судя по виду госпожи Харрингтон-Хауэлл, она одной левой могла отправить его к праотцам так, между прочим.

Должно быть, Лапалья пришел к тому же заключению.

— Конечно, — пробормотал он и стал пятиться, пока не наткнулся на кого-то из гостей.

— Итак? — обратилась Клаудия к Пайпер.

— Э-э, — прохрипела та, но потом прочистила горло и начала сначала: — Я нашла дневники Офелии Харрингтон, в которых та описывала годы, проведенные в Лондоне в качестве куртизанки, — спокойно сообщила она. — Они были спрятаны в двойном дне сундука.

Гости хором ахнули.

Как ни странно, Клаудия не выглядела шокированной. Мик заметил, что ее губы подрагивают в зарождающейся улыбке.

— Где дневники сейчас?

Пайпер указала на вход в выставочный зал.

— Под плексигласом среди других экспонатов. Для вас я тоже сделала копию.

— О чем она говорит? — Лапалья даже не счел нужным понизить голос. — Какие дневники?

Клаудия отрывисто кивнула.

— О чем говорится в дневниках? Расскажите. Краткое резюме подойдет.

Пайпер нервно усмехнулась. Мик решил, что она подумала о том же, что и он сам: втиснуть историю Офелии в «краткое резюме» было практически невозможно. Хватит того, что Пайпер ухитрилась раскрыть ее в одной музейной выставке.

Мик видел, что девушка ищет глазами родителей. Она нашла их у выхода из зала. Те держались друг за друга, бледные как смерть.

— Дневники рассказывают о молодой женщине, которая не желала подавлять свой дух, интеллект и сексуальность, просто потому что от нее этого ждали.

Закончив предложение, Пайпер грустно улыбнулась родителям и продолжила:

— Сделавшись невероятно популярной куртизанкой, Офелия жила вне социальных норм своего времени, и, хотя то была жизнь удовольствий и приключений, в конце концов она себя исчерпала. Офелия стремилась к тому, к чему стремятся многие из нас: интересной, значимой работе, к семье и партнерству, основанному на любви и взаимоуважении.

Зрители затаили дух.

— А это? — Клаудия махнула на рисунок, в полный рост изображавший Офелию в цепях. Брови пожилой женщины взлетели к корням волос. — Объясните это.

Пайпер кивнула.

— Для меня, как, вероятно, и для вас, главным вопросом было, как лондонская куртизанка стала бостонской противницей рабства. Ответ неоднозначный.

Пайпер взяла Клаудию под локоть и слегка развернула ее, чтобы она и остальные гости могли увидеть центральный образ во всем его великолепии.

Глядя на Клаудию, она сказала:

— Вашей прапрабабке хватило смелости бороться с американским рабством, потому что жизнь куртизанки дала ей почувствовать, что такое личная свобода. Офелия пришла к мысли, что свобода — это Богом данное право, которое должно быть доступно всем, включая женщин и рабов.

Пайпер сделала паузу, заметив, как некоторые из присутствующих согласно закивали.

— Но это не единственная причина, — сказала она. — В судьбе Офелии был один переломный момент, и этот момент был настолько ужасен, что изменил ее навсегда. В ее душу попало зерно негодования, которое позволило ей трансформироваться из куртизанки в крестоносца.

Взгляд Клаудии метнулся к образу Офелии.

— Что с ней произошло?

Пайпер кивнула, и Мику показалось, что она собирается с духом перед решающим боем.

— Этот случай дал Офелии Харрингтон лишь смутное представление о человеческой неволе, но она сама побывала на аукционном помосте. С ней обращались как с животным или того хуже — с вещью, и продали тому, кто предложил самую высокую цену. Это произошло, когда ее отвезли на оргию и продали как секс-рабыню.