* * *

Рядом с Грегом стоял его лучший друг Тим. Оба были в бледно-серых костюмах из ткани с легким блеском – тогда это было модно, но когда всего через двенадцать месяцев, на юбилей, мистер и миссис Фишер достали свадебный альбом, костюмы выглядели нелепой дешевкой. Грег специально сделал мелирование на своих клочковатых длинных волосах – точнее, Майри сделала. Она училась на стилиста в местном училище и как раз проходила окраску волос. Конечно, в те дни особого выбора оттенков не было: прядки были только ярко-белыми, а краска наносилась на вонючую резиновую шапочку, в которой человек становился похожим на полулысую куклу Синди, которую неудачно осветлили пергидролью.

Майри и себе сделала прядки. Они совсем ей не шли. Как и лососево-розовое платье, которое Кэрри Эн для нее выбрала. К счастью, в конце восьмидесятых люди были не против наряжаться в цвета, которые придавали им болезненный вид. Если в моде был лососево-розовый, все его носили. В прошлом году на пике был канареечно-желтый. И, как ни странно, канареечно-желтый шел Майри гораздо больше.

– Дети мои, – начал священник. – Сегодня мы собрались, чтобы стать свидетелями бракосочетания Грега Фишера и Кэрри Эн Мерфи.

Запели первый гимн. «Все в мире свет и красота». Любимый гимн Кэрри Эн. Она слышала, как отец рядом нескладно тянет мелодию. И за спиной, со скамьи, голос матери – нежное певучее сопрано.

Я так счастлива, подумала Кэрри Эн. Очень, очень счастлива.

Это было начало ее идеальной жизни.


Через пятнадцать минут они расписались в свидетельстве. Грег долгие месяцы тренировался подписываться, чтобы его роспись «Грег Фишер» стала немного похожа на «Джон Бон Джови». В конце концов эта роспись превратилась в неразборчивую закорючку. Увы, спустя тринадцать лет такая же закорючка стояла на документе о расторжении брака.

– Ну вот, Кэрри Эн, – произнес Грег, когда они зашагали к выходу из церкви уже как мистер и миссис Фишер. – Наконец-то мы это сделали.

Они улыбнулись друг другу.

– О Грег, – ответила Кэрри Эн. – Я тебя люблю.

Новоиспеченная миссис Кэрри Эн Фишер чувствовала себя принцессой из сказки. В этой церкви было так много тепла, так много счастья, что она бы ни капли не удивилась, если бы сводчатый потолок раскрылся, как цветочный бутон, и все это счастье взлетело бы к небесам.

Но когда Грег с Кэрри Эн вышли из пропитанной ароматами роз и любви церкви на солнцепек, их встретили вовсе не восторженные аплодисменты сборища зевак, как они предполагали. Да, конечно, зеваки были, но собрались они совсем по другой причине…

– Не выпускайте их!.. – крикнул мистер Давенпорт.

– Слишком поздно! – ответил кто-то. – Они уже здесь.

– Ты ее чертову голову хоть курткой накрой!

– Чью голову? – пролепетала Кэрри Эн.

Маленькая группка людей, собравшаяся вокруг повозки, что привезла Кэрри Эн в церковь, инстинктивно раздвинула руки, будто пыталась таким образом скрыть страшную правду. Мистер Давенпорт широко распахнул макинтош, словно маньяк-извращенец. Но Кэрри Эн уже увидела лошадиное копыто, которое торчало из-под полы под очень странным углом. Увидела болезненно вывернутую шею несчастного животного, застывшую в последней агонии.

– О боже! – Она бросилась к лошадке, которая всего час назад привезла ее в церковь, а теперь лежала мертвая на тротуаре. – Что случилось?

– Это была старая кобыла, – ответил мистер Давенпорт. – Слишком много впечатлений.

На свадебный прием жених и невеста ехали на заднем сиденье голубого «мерседеса» дядюшки Фреда.


Всю дорогу Кэрри Эн и Фред смотрели в противоположные окна, а друг на друга взглянули, лишь добравшись до отеля. При сложившихся обстоятельствах фотограф решил, что групповые фотографии лучше сделать в саду, а не у церкви. Даже десять лет спустя было очевидно, что невеста на фотографиях едва сдерживает слезы за натянутой улыбкой.

Может, это было предзнаменование. А может, и нет. Кэрри Эн лошади никогда не нравились. И смерть бедной старой Рыжухи вовсе ее не расстроила. Ее поразила реакция Грега. Нотка раздражения в его голосе, когда он произнес: «Если бы твой папочка не хотел сэкономить на прокате машин, этого бы не случилось». Раньше Кэрри Эн никогда не слышала, чтобы ее возлюбленный так разговаривал.

А у Майри, что стояла на многих фотографиях прямо за спиной Кэрри Эн, на лице было выражение сладостного мучения. Как только Кэрри Эн не догадалась, по кому на самом деле сохла Майри в 1987-м? Это был вовсе не Тим, друг жениха. Сейчас это было очевидно. Майри даже сделала такую же стрижку, как у Грега. Уже тогда она была влюблена в него по уши.

Кого из них было больнее потерять? Мужа или подругу? Кто из них предал ее сильнее? В который раз Кэрри Эн пожалела, что Майри не хватило смелости действовать раньше. Пожалела, что Майри не подошла к нему еще в тот вечер в пабе, когда Кэрри Эн впервые рассказала ей о своих чувствах. Они бы поссорились на день-два. Неделю максимум. Но Майри попыталась задушить свою любовь к Грегу, и внутри ее остался тлеть маленький уголек. Он горел почти пятнадцать лет, пока сердце Грега не превратилось в высохшую труху, и едва лишь Майри к нему прикоснулась, полыхнуло огнем.

* * *

Прошло пятнадцать лет с того дня, как она произнесла обет – тринадцать в браке и два года порознь, – и, вспоминая об этих годах сейчас, на берегу Эгейского моря, Кэрри Эн печально вздыхала. Все должно было быть по-другому. Она не должна была остаться в одиночестве в тридцать четыре года, не должна была думать, что сделала не так. Как можно было бы удержать своего мужа…

А стоил ли он того? Этот вопрос задавали ей подруги. Он был ленив, безразличен, никогда ей не помогал. Говорил, что она зануда, хныкалка и толстуха. Часто Кэрри Эн казалось, что поэтому он и был к ней так равнодушен. Что если он прав?

Она бросила в воду камешек и пошла обратно в номер.

13

– Надеваем бикини, – скомандовала Яслин. – Мы весь загар пропустим.

Она вынула первый купальник из своей коллекции. Из золотого ламе и размером с носовой платочек леди Эдны Эвередж.[8]

– Нет, для этого я еще слишком бледная, – пробормотала Яслин. – Надену лучше розовый.

Речел купальник выбирать не пришлось. У нее были черный, черный и черный с белыми кантиками. И все закрытые.

– Я бы в жизни такие не надела, – призналась она, показав на маленькие треугольнички, которые Яслин разложила на кровати. – Все груди бы повыскакивали.

– Ты не представляешь, как тебе повезло, что у тебя есть грудь, – заметила Яслин.

Речел закатила глаза. Она уже перестала считать, сколько раз Яслин пыталась заверить ее, что чашечки 34С вполне компенсируют отсутствие ног до подмышек и живота, на котором можно раскладывать кокаиновые дорожки (конечно, если вы практикуете такие делишки; Речел-то знала, что Яслин пробовала «снежок» по меньшей мере однажды – до того, как познакомилась с пай-мальчиком Юэном).

– Убить готова за третий размер, – горячо проговорила Яслин, натираясь солнцезащитным кремом с фактором защиты пятнадцать.

– С твоей фигурой третий размер выглядел бы потрясно, – согласилась Речел. – Но помимо, как ты говоришь, великолепной груди, меня Бог наделил еще толстыми талией и бедрами. Я даже не песочные часы, я просто столб.

Закончив намазываться, Яслин натянула розовые трусики-бикини. Посмотрела в зеркало и нахмурилась. Сделала два шага по комнате, и трусики поехали вверх по попе. Раньше такого никогда не случалось.

– По-моему, я точно потолстела, – тихо произнесла она.

– О господи, прекрати, – начала Речел. – Даже не жди, что я буду тебя жалеть. Твои трусики просто сели от горячей воды.

Яслин принялась застегивать лифчик от купальника.

– Ты только посмотри на себя! – продолжала Речел. – И ты еще смеешь жаловаться на свою грудь! Она у тебя идеальная.

Яслин повернулась к зеркалу боком.

– Не понимаю, откуда она взялась?

– Не хнычь! – воскликнула Речел. – Если бы я проснулась с длинными ногами, я бы не стала гадать, откуда они взялись. Я бы просто ходила и наслаждалась жизнью!

Яслин все хмурилась на свое отражение.

– Даже шведские близняшки тебе в подметки не годятся, – заверила ее Речел. – Пойдем скорее, займем места у бассейна, пока немцы все лежаки не разобрали.

– Уже пол-одиннадцатого, – заметила Яслин. – У нас нет шансов.


Яслин была права. Народу у бассейна было больше, чем на платформе метро в Клэпхеме в час пик. Гости «Эгейского клуба» серьезно относились к солнечным ваннам. Речел и Яслин безрезультатно выискивали три лежака, что стояли бы рядом.

– Надо было попросить Кэрри Эн положить полотенца, когда она пошла на прогулку, – сетовала Яслин.

– Она была вся в своих мыслях, – заметила Речел.

– Надеюсь, она не собирается всю неделю быть в своих мыслях, – раздраженно произнесла Яслин.

– Она только что получила развод.

– Ну и что? Такие вещи случаются постоянно. Она должна праздновать возвращение к свободной жизни. Вот! – Яслин наконец-то заметила три пустых лежака. Но они были не рядом. Между ними лежала парочка, которая ехала вместе в ними в автобусе вчера утром.

– Не хочу сидеть рядом с живым примером распадающегося брака, – сказала Речел. – Еще беду накликаю.

– На людях они будут вести себя нормально. К тому же, если они на самом деле разводятся, Кэрри Эн будет не прочь подобрать объедки. То есть мужа. Он вроде ничего. С животиком, конечно, но потенциал есть.

– Ты отвратительна, – прошипела Речел. Пробравшись между телами загорающих, Яслин подошла к парочке и представилась.

– Привет, – сказала она. – Вы летели с нами из Гэтвика, да?

Мужчина кивнул.

– Меня зовут Маркус, – сказал он. – А это Салли.

Салли тоже кивнула, но куда более вяло.

– Яслин и Речел. Мы хотим украсть эти лежаки, – заявила она. – Хотели лечь в тени, но…

– Чтобы немцы все не заняли, надо вставать пораньше, – сказал Маркус. – Хотя я здесь немцев не видел.

– Был один, – сказала Яслин, вспомнив вчерашнюю добычу Кэрри Эн.

– Это был норвежец, – поправила Речел, прочитав ее мысли.

– Вы здесь раньше отдыхали? – спросила Яслин, обращаясь к Салли.

– Нет, в первый раз, – ответил за нее Маркус.

– Мы тоже. У нас целая неделя девичника. У Речел двадцать седьмого свадьба. А еще мы празднуем развод, – добавила она, завидев Кэрри Эн. – В прошлые выходные наша подруга Кэрри Эн наконец добилась окончательного решения суда.

– Яслин! – Речел была в шоке.

Кэрри Эн поспела как раз вовремя, чтобы услышать слово «суд», и сразу же поняла, о чем идет речь.

– Мы должны заставить ее понять, что это лучшее, что произошло с ней в жизни, – беззастенчиво продолжала Яслин. – Лучше покончить с этим, пока дело не дошло до обвинений в убийстве, так я сказала.

Никто не засмеялся.

– Там есть два шезлонга в тени, – сказала Кэрри Эн, заметив свободные места на другой стороне бассейна. – Давайте просто отнесем один лежак на ту сторону. Мы больше вас не побеспокоим, – процедила она, обращаясь к женщине по имени Салли.

Салли делала вид, что читает книгу, но ее явно раздражало их присутствие.

И тут Кэрри Эн заметила Мортена, норвежского хлюпика со скудным знанием английского – он присел на шезлонг рядом с тем, что она приметила для себя. Хотя вокруг него все были в самых откровенных бикини, которые только можно вообразить, он так и красовался в рубашке с коротким рукавом и ботинках со шнурками. Сев на шезлонг, он снял ботинки, но остался в носках. И что самое странное, на шее у него висел бинокль – с его помощью он изучал толпу у бассейна, словно белый охотник, выслеживающий антилопу в саванне.

– О господи.

Кэрри Эн почти физически ощутила, как он навел на нее объектив. Она замерла.

– Эй! Эй! Кэрри Эн! – Мортен помахал ей рукой, не отводя от глаз бинокля.

– О боже. Похоже, те шезлонги уже заняты, – соврала Кэрри Эн. – Наверное, придется остаться здесь и потревожить вас.

– Никаких проблем, – весело проговорил Маркус. – Давайте помогу вам передвинуть лежак.

Маркус с легкостью поднял лежак и подвинул его, чтобы Яслин, Речел и Кэрри Эн могли лечь рядом.

– Он в неплохой форме, – прошептала Яслин Кэрри Эн, когда Маркус сел на свое место. – Только погляди, какие бицепсы.

Речел подавала судорожные знаки, кивая на жену. Но Салли даже не подняла голову. Она читала один и тот же абзац уже в третий раз.


– И тут он сказал: может, попробуем огурец? – Собственный рассказ казался Яслин таким уморительным, что ей едва хватило сил закончить его. – Поверить невозможно, правда?

– Неправда, – возразила Кэрри Эн. – И с этим парнем ты хотела меня свести?

– По крайней мере, он любит приключения, – сказала Речел.