— Мы на месте, — произношу я у двери студии Эллиота, вручая Джейсу свой шлем. — Встретимся здесь через несколько часов?

Парень выглядит так, словно находится в неудобном положении, и сканирует тротуар с обеих сторон.

— Что? — спрашиваю его.

Джейс в голос выдыхает.

— Если ты сбежишь, мой отец убьет меня. Буквально.

— Погоди, ты думаешь, что я собираюсь сбежать?

Пожимает плечами.

— Я бы на твоем месте так и сделал.

Указываю на «Хутерс» на другой стороне дороги.

— Ты можешь приглядывать за мной и заказывать пиво у горячих девчонок с симпатичными сиськами, — говорю. — Что скажешь?

Он переступает с ноги на ногу.

— Я просто войду с тобой, — отвечает.

— Постой, — выпаливаю, приложив свою ладонь к его груди. — Если хочешь знать, я вроде как… плакала, когда набивала тату в прошлый раз. И он говорил, что раскраска намного хуже, чем контур.

Джейс ощутимо расслабляется и отступает.

— Ладно, — произносит. — Ну, я буду через дорогу.

Я сладко улыбаюсь.

— Спасибо.

Терпеливо жду, пока он перейдет дорогу. Помахав ему и сделав глубокий вдох, открываю тяжелую стеклянную дверь в студию Эллиота. Колокольчик над дверью оповещает о том, что кто-то вошел, и я подпрыгиваю на десять футов в воздух.


Когда вхожу, Эллиот как раз набивает бабочку на пояснице какой-то женщине. Он сразу же замечает меня и останавливает свою работу. Пистолет с грохотом опускается на поднос рядом с ним.

— Хорошо, — говорит ей Эллиот. — Сегодня мы закончили. Не забудьте позвонить нам на следующей неделе и записаться на последнюю встречу.

Дама садится с растерянным выражением лица.

— Разве ты не собираешься закончить ее сейчас? — спрашивает она.

Эллиот покрывает кожу слоем антисептика и приклеивает сверху кусок марли с полиэтиленовой подложкой.

— Неа, — отвечает. — У вас слишком сильное кровотечение. Вы пили, мэм?

Виноватый взгляд на ее лице красноречивее ответа. Эллиот нежно, но твердо выталкивает женщину за дверь, обещая, что ее законченная татуировка будет выглядеть просто великолепно на следующей неделе. Как только дама уходит, он поворачивается ко мне.

— Где, черт возьми, ты была? — задает вопрос. Выражение его лица расстроенное.

Я улыбаюсь на случай, если Джейс увидит нас здесь.

— За нами следят, — говорю ему сквозь улыбочку «сладкая вата». — Ты собираешься сопроводить меня туда и раскрасить, или как?

Все поведение Эллиота меняется, только понимает, что на нас смотрят. Указывает на стол, на котором всего несколько минут назад была разложена старуха.


Снимаю футболку и вешаю на стул рядом со столом. Моя грудь прикрыта простым черным бюстгальтером, какой с трудом сдерживает ее приличный размер. Эллиот кажется немного взволнованным, и я зло ухмыляюсь.

— Они нравятся тебе? — спрашиваю его, ожидая, когда он клюнет. — Я приобрела их за хорошую цену.

— Заткнись и садись, как бы тебя там ни звали, — проговаривает, и не могу сказать, изумлен он или раздражен.

Я поднимаюсь на стол и ложусь, морщась, когда срываю повязку одним махом.

— Это всего лишь сиськи, Эл, — говорю, опираясь на скрипучий пластик.

Эллиот с минуту смотрит на них с сомнением, прежде чем переключить свое внимание на мое лицо.

— Они горячие. Тем не менее, я не хочу говорить о твоих сиськах.

Он открывает пластиковый пакет и извлекает одноразовую иглу, битком набитую чернилами, которые навсегда окрасят мою кожу.

— Я хочу поговорить о том, где ты, бл*дь, была три дня и почему не отвечала на мои звонки. — Его слова суровы. И могу точно сказать, что он не думал ни о чем другом, кроме меня и моей безопасности, с тех пор, как я ушла отсюда три дня назад.

— Мне жаль, — проговариваю тихо. — Они забрали и разбили мой телефон.

— Хорошо, ты в порядке? — спрашивает. Голос Эллиота напрягается, чтобы звучать нормально под тяжестью его отчаяния. Его глаза — океаны беспокойства и боли, и мне нужно отвести взгляд, пока реально не заплакала.

— Я в порядке, — отвечаю. — Я проникла туда. Они купились на мою историю. Вот и все.

— И это все? — Эллиот перестает возиться с иглами и упаковками и пристально смотрит на меня. — Что все это значит?

Я скрежещу зубами и делаю глубокий вдох. События последних трех дней, побившие все рекорды по боли, крови и похоти, проигрываются на повторе в моем подсознании. Не могу рассказать ему о Майкле. Эллиот никогда не заговорит со мной снова, если узнает обо всей глубине моего предательства.

— Я сразу понравилась Дорнану, — говорю монотонным голосом. — Я бы сказала, даже слишком.

Руки Эллиота пусты, и слышу, как его ногти впиваются в твердый пластик, покрывающий стол, на котором я лежу.

— Джулс… — рычит.

Горячие слезы наполняют мои глаза, и я сердито смотрю на него.

— Не называй меня так, — угрожающе произношу. — Ты больше никогда не назовешь меня так, понял? Ты хочешь, чтобы нас обоих убили?

Эллиот отпускает стол и качает головой.

— Он сделал тебе больно? — задает вопрос. Кулаки плотно сжаты.

— Да, — честно отвечаю, смаргивая слезы. — Но я позволила ему. Это все часть плана.

Он хватает меня за плечи, и я с тревогой смотрю на дверь.

— Джейсон наблюдает, — пронзительным голосом говорю я и  вижу, что Эллиот использует весь свой запас силы, чтобы отступить от меня и собрать тату-машинку на стойке. Готовит иглы, каждая из которых содержит краситель, какой скоро окажется на моей коже.

— Как ты вообще убедила его остаться там? — Эллиот безумно зол, но в то же время пытается вести нормальный разговор. Супер.

Растягиваюсь на мягком пластиковом столе.

— Я сказала ему, что плакала в прошлый раз, когда набивали тату, и что мне было бы слишком стыдно, если бы он наблюдал за этим.

Эллиот ухмыляется, несмотря на свою прежнюю тираду. Его игла нацелена на мою тазобедренную кость.

— Итак, — безжалостно интересуется он, — ты будешь плакать?

Я сжимаю кулаки, как только начинает тянуть острые иглы через чувствительную, покрытую шрамами плоть, которая покрывает мое бедро.

— Черт, нет. Нужно нечто большее, чем маленькая машинка для татуировок, чтобы заставить эту девушку плакать.



Спустя три часа, моя татуировка полностью заштрихована. Черные и темно-красные вихри с узорами и просачивающейся кровью закручиваются на моей талии. Я потею, моя кожа одновременно онемела и горит огнем. Каждый нерв ноет в своем собственном протесте.