Пруденс не сразу решилась спросить, но ей необходимо было получить ответ.

— А вас не страшит… не отпугивает одиночество?

— Non! — поразилась та. — Я мечтаю об одиночестве! Но ты молода и должна быть сейчас осторожной. Остальные слуги будут ставить тебе палки в колеса. Если возникнут неприятности — обращайся ко мне, договорились?

— Благодарю, — настороженно кивнула Пруденс.

Она доверяла Гортензии немногим больше, чем самой леди Саммерсет.

— И знаешь, Пруденс? Оденься иначе. Посмотри на меня. Пусть твои девочки решают, как тебе выглядеть, а не миссис Харпер. Ведь у тебя есть свои платья? А что на тебе сейчас?

Издав шипящий звук, Гортензия удалилась.

И вот Пруденс стояла перед разложенным платьем, воплощавшим серьезный шаг с ее стороны. Права Гортензия или нет? Что скажут миссис Харпер и мистер Кэрнс? С другой стороны, если верить камеристке, какое у них право возражать? Она вдруг поняла эту простую истину, и ее сердце радостно забилось. Она прислуживает Ровене и Виктории и не имеет никакого отношения к штату слуг в Саммерсете. Как она раньше не додумалась? Когда в лондонском доме останавливались гости, они порой привозили слуг, которые не подчинялись никому, кроме своих господ. Она испытала великое облегчение, надев свое изящное траурное платье. Она, конечно, будет соблюдать правила, принятые в Саммерсете, но они не имеют над ней никакой власти. Только Ровена и Вик!

Пруденс легко сбежала по лестнице, окрыленная новым знанием. Итак, слуги ее не жаловали, беднягам предстояло корячиться под сводной железной пятой мистера Кэрнса и миссис Харпер. Но только, слава богу, не ей.

Молодые джентльмены уехали накануне, и пусть они пробыли здесь всего несколько дней, а Пруденс редко их видела, из дома с отъездом честной компании словно выкачали воздух. Виктория довольно живо сообщила, что они вернутся на праздники. К сожалению, она не уточнила, приедет ли лорд Биллингсли. Сердце Пруденс замирало при одной мысли о нем. Она раздраженно повела плечами. Что в нем такого, если всякий раз в его присутствии она начинает таять? Может, дело в чуть неровной улыбке? Или в смехе, заполнявшем комнату? Или в том, как он смотрит на нее, будто хочет угадать ее чувства и мысли обо всем на свете? С каждой встречей ее все сильнее тянуло к нему, и это лишь укрепляло решимость избегать его, надумай он вернуться. Пруденс отлично знала, что бывает с молодыми служанками, ступившими на скользкий путь. Ее мать имела на этот счет самое строгое мнение, а помощь Пруденс обездоленным добавила мрачных впечатлений. Конечно, девушки путались с кем угодно, но развлечения с представителями высшего светя лишь гарантировали, что счастливому концу навертка не бывать. Она прекрасно понимала, что с лордом Биллингсли ей не быть. Романтические истории о служанках, вышедших замуж за герцогов, фигурировали только в дешевых романах. В действительности столь скандальный брак похоронил бы для обоих всякие надежды на счастье.

Пруденс сбежала по ступенькам в пропахшую кофе теплую кухню. Стряпуха что-то проворчала в качестве приветствия и сунула ей чашку чая. Должно быть, это означало расположение, так как остальные наливали себе сами. Пруденс не знала, чем приглянулась этой старой брюзге — возможно, тем, что никогда не отказывалась помочь Сюзи. Стряпуха постоянно шипела на посудомойку, но про запас всегда держала кусочек пудинга с господского стола, который и подсовывала украдкой.

Пруденс благодарно улыбнулась и уже повязывала фартук, чтобы помочь Сюзи с посудой, когда звякнул колокольчик.

— Кто-то рано проснулся, — зевнула Гортензия.

Все автоматически взглянули на доску. Обычно в такую рань вызывали только личных слуг, то есть Гортензию, Пруденс и Каца, графского камердинера. Да еще конюхи вставали пораньше на случай, если кому-то из господ захочется прокатиться верхом до завтрака.

Эндрю кивнул в сторону Пруденс; его лицо просияло дружеской улыбкой.

— Боюсь, это по твою душу.

Сверившись с доской, она поняла, что звонила Ровена. Почему так рано? И зачем колокольчик? Хорошее настроение улетучилось — Ровена вызывала ее к себе.

Пруденс свернула фартук, отложила и взяла серебряный поднос. Стряпуха успела нагрузить его чайником, чашками и сливками, без которых Ровена не могла обойтись. Пруденс устремилась по лестнице тем же путем, каким только что пришла.

Ровена, все еще в ночном одеянии, возбужденно ходила по комнате и поджимала губы. Густые пряди длинных темных волос разметались по спине. Она вскинулась, едва Пруденс переступила порог.

— Съезди в город, у меня там дело.

Пруденс молча поставила поднос на маленький позолоченный столик возле кровати. Ей не понравился тон Ровены, та едва ли не требовала.

— Я принесла тебе чая, — лаконично сказала Пруденс.

— Боюсь, что я повела себя кое с кем непозволительно грубо. Тебе нужно срочно доставить записку. Может быть, уже поздно.

Пруденс в недоумении подняла брови. Она так и не услышала «пожалуйста». Сестры начали привыкать к новой жизни: Пруденс, как и дома, помогала им одеваться, убирала комнаты, но делала это, как ей казалось, для того, чтобы меньше времени проводить с другими слугами. Но сейчас Ровена опасно близко подошла к той грани, за которой Пруденс превращалась в настоящую камеристку.

Ровена проигнорировала чай и не потрудилась поблагодарить. Она протянула Пруденс конверт:

— Вот, возьми. Отвези в больницу и убедись, что это передадут Джонатону Уэллсу. Он еще наверняка там. Но если нет, то узнай, где он, а если уехал из города, раздобудь адрес, тогда я отправлю почтой.

Пруденс посмотрела на конверт:

— Ты хоть знаешь, который час?

— Да-да, еще рано. Пусть тебя отвезет кто-нибудь из слуг.

Пруденс нахмурилась. Гладкая кожа Ровены пожелтела, лицо осунулось, под глазами залегли темные круги. Если Виктория как будто окрепла в Саммерсете, то Ровена стала вялой и безразличной к делам сестры и Пруденс. Она много спала и, разговаривая с ней, почти на нее не смотрела. Что бы нынче ни стряслось, было ясно, что для Ровены крайне важно передать письмо. Пруденс давно не видела ее такой, а потому, вопреки обиде на хозяйское обращение, беспрекословно взяла конверт.

— Загляну к Виктории и сразу поеду, — сказала она. — Давай выпей чая. Передать на кухню, что тебе нездоровится? Завтрак принесут прямо сюда.

Ровена слабо улыбнулась и опустилась в кресло возле столика с подносом, как будто ноги ее уже не держали.

— Не откажусь. Спасибо, Пруденс. Я так устала. Мне кажется, что я могу проспать целую неделю.

Пруденс спрятала конверт в карман, вышла из комнаты и на цыпочках заглянула в спальню младшей сестры. Виктория, уже одетая, сидела с книгой.

— И что тебя подняло в такую рань? Одеться успела, — улыбнулась Пруденс.

— Сюзи мне помогла. Ты, случаем, чая не принесла?

— Сейчас попрошу Сюзи принести завтрак. Ровене нездоровится, и мне надо выполнить ее поручение.

— Что случилось с Ро? — вскочила Виктория.

Голос ее сорвался от тревоги. После внезапной кончины сэра Филипа Пруденс не могла ее не понять.

— По-моему, она просто устала.

И тоскует по отцу. Пруденс сочувствовала Ровене, несшей тяжкое бремя, но сердцем чуяла, что та изменила свое отношение к ней не только в силу усталости и горя. Под ложечкой заныло. Это ее не оправдывает.

— Я подниму ей настроение, — прикусив губу, сказала Виктория.

— Не сомневаюсь.

Когда она вышла, Пруденс споро заправила постель и поспешила в свою комнату за пальто и шляпкой, после чего вернулась в кухню.

Эндрю еще допивал чай и доедал завтрак.

— Не мог бы ты отвезти меня в город? — спросила Пруденс. — Ровена дала мне поручение.

— Мисс Ровена, — поправила от плиты Стряпуха.

— Мисс Ровена и мисс Виктория будут завтракать у себя. — Она повернулась к Сюзи. — Не будешь так добра приглядеть за ними, пока меня нет? Когда им понадобится переодеться, я, наверное, уже вернусь, но если нет — приготовь им ванны и спроси, не нужно ли чего еще, хорошо?

Какая-то горничная неодобрительно хмыкнула, но Сюзи, получив задание, сияла от радости.

У Пруденс сжалось сердце. Как печально, что даже такая мелочь может доставить кому-то столь большое удовольствие.

— Девочки не хотят ничего особенного? — спросила Стряпуха.

— Их устроит общий завтрак, — покачала головой Пруденс.

Эндрю надел шоферскую кепку, снял с крюка куртку, втиснулся в нее и на глазах превратился из лакея в водителя.

— Заведу автомобиль и встречу тебя у двери.

Через несколько минут Пруденс уже сидела в машине, а Эндрю укутывал ее колени накидкой.

— Зачем, это лишнее, — запротестовала она.

— Жаль, если такое красивое платье заляпает грязью.

Пруденс глянула на него, когда он стал выезжать. Молод — наверное, немногим старше Ровены; добрые зеленые глаза, мощный подбородок и ничем не примечательные каштановые волосы. Его привлекательность — а он был симпатичным — объяснялась добродушным характером и чувством юмора. Пруденс поняла, что ему удобнее оставаться в простой деревенской одежде, нежели в ярко-красной ливрее.

— Ты вырос здесь? — спросила Пруденс, желая нарушить молчание.

— У моих родителей есть ферма ближе к Холлингсу, чем к Бакстону, — кивнул Эндрю. — Мистер Кэрнс навещал поблизости каких-то родственников и заметил, какой я высокий. Мне не особо хотелось идти в услужение, но нам было тесно на ферме с тремя старшими братьями. А так я какое-то время продержусь. Надеюсь когда-нибудь обзавестись собственным клочком земли. А ты?

— Что — я? — уклончиво переспросила Пруденс.

— Да наши только о тебе и говорят. Для служанки у тебя слишком благородные манеры, а форму ты больше не носишь, так что платья тоже приличные. Ты сплошная загадка.

Пруденс вдруг вспомнила лорда Биллингсли, который сказал то же самое. Тогда она отмолчалась, но с Эндрю чувствовала себя в безопасности. Не значит ли это, что ей легче со слугами, чем с Бакстонами и их окружением? Да и важно ли оно в самом деле?

— Моя мать была гувернанткой Ровены и Виктории. До этого она служила горничной в Саммерсете. Но в Лондоне это не имело никакого значения. Мы с девочками всегда были вместе, и сэр Филип растил меня как родную дочь.

— Тогда почему ты сейчас у них в камеристках?

— Потому что граф не захотел принимать в своем доме человека из низкого сословия. — В ее голосе прозвучала горечь. — Ровена сказала ему, что я горничная и компаньонка Виктории, чтобы нам не пришлось расставаться.

— Мне бы это не понравилось, — фыркнул Эндрю.

— Мне тоже не нравится, — призналась Пруденс. — Но Вик и Ровена только что потеряли отца. Им не хочется потерять и меня.

— Но почему вы просто не остались в Лондоне?

— Граф настоял, — пожала плечами Пруденс. — Судя по всему, наш дом принадлежал не сэру Филипу, а ему.

— Да уж, попала ты в оборот, — присвистнул Эндрю.

— Ты же никому не расскажешь? — забеспокоилась Пруденс. — Я не хочу, чтобы о Вик и Ро сплетничали в людской.

— Ничего не поделаешь, — рассмеялся молодой человек. — Слуги только и делают, что перемывают косточки своим господам.

— Они не их господа, — отрезала Пруденс.

— Нам с тобой это ясно, а вот остальным — вряд ли. Да ладно, обо мне не волнуйся. Я никому не скажу.

Эндрю широко улыбнулся, и у нее отлегло от сердца. Похоже, она обрела еще одного друга, на которого могла положиться. Они достигли городской окраины.

— Куда тебя отвезти?

— В больницу. Знаешь, где она?

Он кивнул и свернул на узкую улочку. Пруденс вынула из кармана конверт, гадая о содержимом. Когда Ровена успела познакомиться с Джонатоном Уэллсом? Может, это старый друг? Но она ни разу не упоминала этого имени.

— Ты знаком с Джонатоном Уэллсом?

Будь Пруденс настоящей прислугой, то не спросила бы, однако она не была ею и беспокоилась за Ровену, свою названую сестру и подругу.

Эндрю в задумчивости нахмурил лоб:

— Конечно, я слышал о семействе Уэллс. Как и все. Но я не знаю Джонатона.

— И кто они такие?

— Дворяне. Землевладельцы. Их поместье граничит с Бакстонами. По-моему, предки Бакстонов наделили их приличным участком земли за верную службу на какой-то войне. Сейчас же они не ладят, но я не знаю почему. Никогда особо не интересовался. Меня больше волновали цены на коров и овец.

Эндрю смущенно улыбнулся, и Пруденс окончательно поняла, что он ей нравится.

— Вполне разумно. Я бы тоже не сплетничала о знати, если под боком есть семья, о которой надо заботиться.

Тот кивнул и остановил машину у больницы: