— Я не собираюсь засиживаться.

— Ты бы видела вчера свое лицо, — уже более мягко проговорила Анна. — Когда он смотрел на тебя и вспоминал. А я-то видела, Сибилл. Видела и поняла, что ты приехала сюда не из чувства долга, не из геройского стремления добиться справедливости. Наверное, тебе было очень тяжело, когда она увезла его тогда.

— Нет, это просто невыносимо. — У нее защипало в глазах. — Не хватает еще, чтобы я опять расплакалась.

— Плакать незачем, — тихо сказала Анна. — Просто я хотела, чтобы ты знала: я тебя понимаю. По роду своей деятельности мне постоянно приходится сталкиваться с чужим горем. Я видела и избитых женщин, и детей, которые регулярно подвергаются жестокому обращению, и мужчин на грани самоубийства, и стариков, брошенных погибать в нищете. Я переживаю за каждого, Сибилл. За каждого, кто обращается ко мне за помощью. — Она вздохнула и расправила пальцы. — Но чтобы помочь им, я должна держаться отстранен но, сохранять объективность, прагматизм, реально оценивать ситуацию. Если горе каждого я буду воспринимать как собственное, я не смогу выполнять свою работу. Я сгорю, выгорю дотла. И потому я стараюсь держать дистанцию.

— Да, конечно. — Болезненное напряжение, сковавшее плечи, постепенно уходило. — Иначе нельзя.

— Но с Сетом вышло по-другому, — продолжала Анна. — Он взял меня за душу с первой минуты, и я ничего не могла поделать. Пыталась, но не могла. Размышляя об этом, я пришла к выводу, что чувства к нему жили во мне всегда, еще до того, как мы познакомились. Сама судьба свела нас вместе. Ему было суждено войти в эту семью, а эта семья должна была стать моей.

Рискуя запачкаться, Сибилл опустилась на диван.

— Я хотела сказать тебе… Ты так добра к нему. Ты и Грейс. Вы обе столько ему даете. У него чудесные отношения с братьями, и плодотворное мужское влияние, безусловно, важно для мальчика. Но без женского участия, без того, что даете ему вы с Грейс, его жизнь была бы вдвое беднее.

— Ты тоже можешь многое ему дать. Кстати, он на улице, — сообщила Анна. — Никак не налюбуется своим парусником.

— Я не хочу его расстраивать. Мне пора идти.

— Твой вчерашний побег понятен и простителен. — Анна с вызовом посмотрела на нее. — Но если ты повторишь подобное и сегодня, это будет малодушием.

— Похоже, ты настоящий профессионал в своем деле, — помолчав с минуту, сказала Сибилл.

— Не спорю. Иди поговори с ним. Если мне удастся в ближайшее время подняться с кресла, сварю кофе.

Это нелегко, думала Сибилл. Нелегко идти по газону к мальчику, сидящему в симпатичном паруснике и грезящему о быстром скольжении по волнам. А собственно, на что она надеется?

Глупыш первым заметил ее и, навострив уши, с лаем кинулся к ней. Сибилл собралась с духом и вытянула вперед руку, пытаясь отвратить его от себя. Глупыш, принявший оборонительный жест за ласку, подпрыгнул, ловя ее пальцы.

Шерсть у него была теплая и мягкая, в глазах обожание, а морда до того потешная, что Сибилл невольно улыбнулась.

— Ты и вправду глупыш, верно?

Пес сел, поднял лапу и держал на весу, пока Сибилл ее не пожала. Удовлетворенный, он помчался назад к паруснику, где ожидал приближения гостьи Сет.

— Привет. — Мальчик остался сидеть на месте, теребя трос, отчего маленькое треугольное судно легонько покачивалось на воде.

— Привет. Ты еще не выходил на нем в море?

— Не-а. Анна не разрешила. — Он передернул плечом. — Будто мы утонем!

— Но день рождения-то тебе понравился?

— Да, классно было. Правда, Анна немного с… — Он осекся и посмотрел в сторону дома. Анна не любит, когда он сквернословит. — Анна взбесилась, что Джейк наблевал в ее машине, вот я и решил здесь поторчать, пока она отойдет.

— Пожалуй, это ты верно рассудил.

Повисло тягостное молчание. Оба смотрели на воду, пытаясь придумать, что еще сказать.

Сибилл взяла инициативу на себя.

— Сет, я не попрощалась с тобой вчера. Так уходить, конечно, некрасиво.

— Пустяки. — Он опять передернул плечом.

— Я не думала, что ты помнишь что-либо вообще из того времени, когда гостил у меня в Нью-Йорке.

— А мне казалось, что я все это просто нафантазировал. — Больно уж неудобно сидеть в паруснике, запрокинув голову. Сет выбрался на причал и примостился на краю, свесив вниз ноги. — Иногда мне снилось что-нибудь из той поры. Игрушечная собака и прочее.

— Твой, — тихо промолвила Сибилл.

— Да, смешной я был. Она никогда не рассказывала о тебе, вот я и решил, что просто все выдумал.

— Иногда… — Она отважилась сесть рядом с ним. — Иногда мне тоже так казалось. А та собачка у меня по сей день.

— Ты ее сохранила?

— Это все, что у меня осталось от тебя. Я ведь очень к тебе привязалась. Наверное, сейчас тебе трудно в это поверить, но я не преувеличиваю. Хотя не хотела привязываться.

— Потому что я ее сын?

— Отчасти. — Я обязана быть с ним откровенной, приказала себе Сибилл. — Знаешь, Сет, она никогда не была доброй. В ней заложено что-то уродливое, извращенное. Хорошо ей бывает только тогда, когда тем, кто с ней рядом, плохо. Я не хотела впускать ее в свою жизнь. Думала, пусть погостит у меня день-два, пока я найду для вас двоих подходящее жилье. Таким образом я исполнила бы свой сестринский долг и оградила себя от неудобств.

— Но ты не выгнала нас.

— Сначала я выдумывала всякие предлоги. Пусть останутся еще на одну ночь, потом еще на одну. А потом призналась себе, что не выгоняю ее из-за тебя. Думала, найду ей работу, жилье, помогу наладить жизнь и тогда ты все время будешь рядом. У меня никогда… Ты любил меня, — заставила выговорить себя Сибилл. — До тебя меня никто никогда не любил, и я не хотела это терять. А когда потеряла, взяла себя в руки и вернулась к прежнему образу жизни. Я думала больше о себе, чем о тебе. И теперь хотела бы как-то искупить вину за свой эгоизм.

Сет отвел взгляд, стал смотреть на свои ноги, которыми болтал над водой.

— Фил сказал, что она звонила тебе и ты послала ее в задницу.

— В несколько других выражениях.

— Но ведь ты это имела в виду, верно?

— Пожалуй. — Сибилл подавила улыбку. — Да.

— У вас с ней одна и та же мать, но разные отцы, так?

— Так.

— А ты знаешь моего отца?

— Нет, я с ним не знакома.

— Но ты знаешь, кто он? Она все время выдумывала разных парней, разные имена и прочее дерьмо. И тому подобное, — поправился мальчик. — Просто мне интересно.

— Я только знаю, что его зовут Джереми Делотер. Они были женаты недолго, и…

— Женаты? — Он быстро взглянул на нее. — У нее никогда не было мужа. Она просто лапшу тебе на уши вешала.

— Нет, я видела брачное свидетельство. Оно было у нее с собой, когда вы приехали в Нью-Йорк. Она надеялась с моей помощью разыскать его и в судебном порядке заставить платить алименты на ребенка.

Сет помолчал, осмысливая подобную возможность.

— Может быть, — наконец произнес он. — Впрочем, это неважно. Я-то думал, она просто взяла фамилию какого-нибудь парня, с которым жила некоторое время. Наверное, он был неудачник, раз спутался с ней.

— Я могла бы организовать поиски. Уверена, мы отыщем его. Просто на это потребуется время.

— Незачем. — Это было сказано безразличным тоном, без тени паники в голосе. — Я просто так спросил. У меня теперь есть семья. — Он поднял руку, обнимая за шею Глупыша, мордой тыкавшегося ему под мышку.

— Да, есть. — С болью в душе Сибилл встала. Перед глазами сверкнуло что-то белое. Она увидела цаплю, парящую над водой у кромки деревьев. Птица взмыла ввысь и исчезла за излучиной, словно ее и не было.

Восхитительный уголок, думала Сибилл. Гавань для истерзанных душ, для мальчиков, которым только нужно дать шанс, чтобы они выросли настоящими мужчинами. Пусть у нее нет возможности поблагодарить лично Рея и Стеллу Куиннов за их щедрую доброту, но она не станет мешать их сыновьям воспитывать Сета. Это и будет выражением ее признательности.

— Что ж, мне пора.

— Ты подарила мне классные принадлежности для рисования.

— Я рада, что тебе понравился подарок. У тебя настоящий талант художника.

— Вчера вечером я попробовал рисовать углем.

— Вот как? — нерешительно вымолвила она.

— Пока получилось не очень хорошо. — Он задрал голову, глядя на нее. — Уголь сильно отличается от карандаша. Может, покажешь, как им работать?

Сибилл устремила взгляд на воду. Она понимала: Сет не просит. Он предлагает. Предоставляет ей возможность и право выбора.

— Конечно, покажу.

— Прямо сейчас?

— Да, прямо сейчас, — подтвердила она, усилием воли уняв дрожь в голосе.

— Классно.

ГЛАВА 19

Значит, он был с ней чрезмерно суров? Но почему, черт побери, она сразу не сообщила ему о звонке Глории? Праздник не праздник, могла бы отвести его в сторону и шепнуть. И все же зря он на нее наорал, а потом еще и дверью хлопнул.

Причина проста. Он был раздражен, неуравновешен, расстроен, потому что первую половину ночи тревожился за нее, а вторую — за себя. А как же ему не расстраиваться, если она вероломно проникла в его душу? В считанные недели просверлила дыру в прочной броне, которую он старательно наращивал вокруг себя более тридцати лет. И он что, должен скакать теперь от радости?

Он, во всяком случае, так не считает.

Хотя признает, что вел себя небезупречно. И даже готов преподнести в знак примирения шампанское и букет роз.

Филипп сам собрал корзину. Положил две охлажденные бутылки «Периньона», два хрустальных фужера — он не намерен оскорблять восхитительное творение французского монаха гостиничными стаканами — и белужью икру, припрятанную дома как раз для такого случая.

Тосты он тоже сделал сам, сам выбрал красные розы и подходящую вазу.

Сибилл наверняка встретит его холодно. Вот он и задобрит ее шампанским и цветами. Тем более что он намерен проявить вероломство. Нужно развязать ей язык, решил Филипп, разговорить. Он не уйдет, пока не выяснит, что на самом деле представляет собой доктор Гриффин.

О своем приходе он возвестил бодрым стуком в дверь ее номера. Это самый верный подход, решил Филипп. Нужно держаться с непринужденной приветливостью. Заслышав шаги, он обаятельно улыбнулся в глазок, за которым мелькнула тень.

Шаги удалились.

Ясно. Серьезно дуется, заключил он и еще раз постучал.

— Открой, Сибилл. Я же знаю, что ты там. Мне нужно с тобой поговорить.

От молчания за дверью веяло ледяной стужей.

Ладно, подумал он, сердито глядя на дверь. Попробуем по-другому, раз она решила усложнить ему жизнь.

Он оставил корзину у двери и направился по коридору к пожарной лестнице. Служащие в вестибюле не должны видеть, что он покинул гостиницу.

— Что, разозлил ее? — прокомментировал Рей, бегом спускаясь по ступенькам рядом с сыном.

— Боже всемогущий! — Филипп бросил на отца гневный взгляд. — Следующий раз лучше сразу выстрели мне в голову. По крайней мере, для мужчины моего возраста это менее постыдный конец, чем смерть от инфаркта.

— Инфаркт тебе пока не грозит. Сердце у тебя здоровое. Значит, не желает она с тобой разговаривать?

— Пожелает, — буркнул Филипп.

— Надеешься задобрить ее шампанским? — Рей ткнул большим пальцем ему за спину.

— Обычно это помогает.

— С цветами ты хорошо придумал. Мне всегда удавалось с помощью цветов вымолить прощение у твоей матери. А если я падал перед ней на колени, получалось еще лучше.

— Я не намерен падать перед ней на колени. — В этом он был тверд. — Она виновата не меньше меня.

— Женщины никогда не бывают виноваты. — Рей подмигнул сыну. — И чем скорее ты это усвоишь, тем раньше она пустит тебя в свою постель.

— Ну ты даешь, па. — Филипп провел рукой по лицу. — Я не собираюсь разглагольствовать с тобой о сексе.

— Почему бы и нет? Тебе это не впервой. — Он вздохнул, сходя с последней ступеньки. — Если мне не изменяет память, мы с матерью не раз говорили с тобой о сексе. И говорили откровенно. Дали тебе твои первые презервативы.

— Так то когда было-то, — пробормотал Филипп. — Я давно уже освоил это дело.

Рей довольно рассмеялся.

— Не сомневаюсь. Но в данном случае секс не главное. Без секса, конечно, никуда, — добавил он. — Мы мужчины, нами управляют гормоны. Но та леди там, наверху, вызывает у тебя беспокойство, потому что тебя интересует не только ее тело. Ты по-настоящему влюблен.

— Я не люблю ее. Просто… увлечен.

— Да, тебя всегда было трудно раскрутить на любовь. — Рей шагнул на улицу. Вечер выдался ветреный, и он поспешил застегнуть молнию на своей поношенной куртке. — Я говорю о женщинах. Как только отношения с кем-либо из них начинали приобретать серьезный оборот, ты мгновенно ретировался, удаляясь в противоположном направлении. — Он улыбнулся Филиппу. — Сдается мне, на этот раз ты двигаешься прямо вперед.