Она выставила Педру под горячую руку, в порыве гнева и раздражения, выставила не подумав и теперь втайне жалела об этом. Но она была не из тех женщин, которые, поступив опрометчиво, могут потом вернуться назад. Для того чтобы поступать так, нужны уверенность в себе и определенный опыт. А Силвия просто ужаснулась, обнаружив, что она совсем не такая, какой привыкла себя считать, что подвержена приступам бешеной ярости, что может ударить человека хлыстом. Она испугалась себя не меньше, чем той ужасной лошади. И во всем обвинила Педру, который довел ее до того, что она стала сама на себя не похожа. Педру один был во всем виноват, и в ее гневе, и в ярости, и в бессоннице тоже, и Силвия хотела теперь только одного: доказать всем, что она хорошая, а Педру — настоящее чудовище.

Не долго думая она заявилась к Алме ранним утром, чтобы застать ее дома наверняка. Алма хоть и удивилась неурочному визиту, но приняла Силвию и узнала много интересного о своем управляющем, а главное, о его жене. Начало разговора уже было интригующим.

— Я пришла так рано, поскольку боялась, что вы меня не примете, — начала скороговоркой Силвия и объяснила в ответ на вопросительный взгляд Алмы: — Педру мог неведомо что обо мне наговорить.

— Интересно, что же? — не удержалась и спросила Алма, с любопытством уставившись на женщину, про которую ровным счетом ничего сказать было невозможно, такой милой, мягкой и обтекаемой она была всегда.

— Понятия не имею, — пожала плечами Силвия. — Обычно мужчины плохо говорят о женщинах, которые их бросают.

— Педру не из таких, — отвечала Алма, — вы же знали, за кого выходили замуж!

— Понятия не имела! — с горечью пожаловалась Силвия. — Он оказался настоящим чудовищем.

Алма поняла, что разговор предстоит долгий, и попросила Риту принести в гостиную кофе.

Силвия уселась на диван, скорбно досмотрела на Алму и произнесла, трагически понизив голос:

— На конезаводе творятся ужасные вещи. Я пришла, чтобы открыть вам глаза. Не хочу, чтобы порочили ваше доброе имя.

Алма вопросительно смотрела на нее, ожидая продолжения.

— Педру устроил там притон, в дом, который принадлежит вам, он водит непотребных девок.

— Но вы, как я поняла, уже расстались? — осведомилась Алма. — Что вам за дело, как он проводит время?

— Он проводит его с несовершеннолетней племянницей, и это было последней каплей, которая переполнила чашу моего терпения! — простонала Силвия.

— С Камилой?! — не могла удержаться от возгласа Алма. — Нет! Я вам не верю! И потом, она совершеннолетняя…

— Ее зовут Ирис, она только что прикатила с фазенды и тут же залезла к нему в постель. Если там ее найдет мамаша, будет большой скандал, никому из окружающих не поздоровится, это я знаю точно!

Алма вздохнула, она терпеть не могла копаться в чужом грязном белье, но в жизни бывает разное, и если речь идет о глупой девчонке, то нужно будет разобраться, что она там творит.

— Хорошо, я постараюсь все выяснить, — пообещала она. — Хотя уверена в порядочности Педру и считаю, что опасаться за эту девчонку нечего.

— Это Педру порядочный? — тут же возмутилась Силвия. — Да кто это вам сказал? Вы ему в финансовых делах доверяете, а он злоупотребляет вашим доверием. У него денег гораздо больше, чем кажется. Кто постоянно твердит, что купил бы себе поместье? А при его зарплате…

— Погоди, Силвия, — остановила ее Алма. — Мне кажется непорядочным выдвигать подобные обвинения за глаза, не давая возможности ему защититься. Я не желаю в этом участвовать даже в качестве слушательницы.

Силвия опешила: от Алмы она ждала чего угодно, но только не такого отпора.

— Я не для себя стараюсь, хотела вас предупредить, — сказала она, обидевшись теперь на Алму. — Я вижу, вы мне не поверили, но потом вы сами убедитесь в моей правоте, только поздно будет.

— Прости, но мне всегда казалось, что вы не очень-то подходите друг другу, и я думаю, вы очень правильно сделали, когда разошлись, — сухо сказала Алма, которая все поняла и сделала самые безотрадные для Силвии выводы.

— Вам кажется, что я ему мщу? Что я на него наговариваю? — сердито стала спрашивать Силвия.

— Мне кажется, что оговаривать человека — это подлость, — твердо заявила Алма и встала. — Всего тебе хорошего, Силвия, и не беспокойся: я поддержу свое доброе имя и во всем разберусь.

Силвия поджала губы и обиженно пошла к двери: как объяснишь этой дамочке, у которой чуть ли не четвертый муж, что Силвия воспитана в твердых нравственных правилах, что Педру — настоящее животное, с которым сам себя любит сравнивать, поэтому он ее и бесит, и она никогда ему не простит, что он не оценил ее забот и стараний!

— Вы напрасно думаете, что я ему мщу, — снова повторила она. — Я к нему привязалась, мои родители с детства воспитывали меня как будущую жену…

— А меня воспитывали как женщину, — сообщила Алма, — думаю, нам довольно трудно понять друг друга.

Однако, проводив Силвию, она все-таки поехала на завод, не потому что ей поверила, а потому что верила себе и хотела посмотреть на разведенного Педру своими собственными глазами.

Развод Педру не был для нее новостью, он сам сообщил ей об этом и попросил разрешения пожить в домике. Разумеется, Алма разрешила.

И вот она вошла в чистенький, похорошевший домик и с большим удивлением обнаружила в нем симпатичную молоденькую девчушку, которая старательно наводила порядок в комнатах.

Алму очень удивило ее присутствие: неужели Силвия сказала правду?

Девчушка ничуть не смутилась при ее появлении, честно призналась, что понятия не имеет, кто перед ней, а когда поняла, что беседует с самой хозяйкой, то обрадовалась.

— Я о вас много слышала, — с гордостью сказала она, и Алма поняла, что слышала она только хорошее. — Меня зовут Ирис, я кузина Педру, — представилась девушка. — В общем-то не совсем кузина, но это долго объяснять, а мы привыкли так называть друг друга. — Ирис посмотрела на Алму и попросила: — Только вы не говорите ему, что я тут хозяйничаю, а то он рассердится страшно и того и гляди отправит меня обратно на фазенду.

— Почему это он рассердится? Ты же хочешь ему помочь, — принялась расспрашивать ее Алма, которой уже пришлась по душе эта непосредственная Ирис.

— Да он разозлился из-за того, что я с его женой поругалась. Ну и поругалась, не нравится мне она, и все тут. Теперь они разошлись, а он все равно злится.

— Не любит он тебя, значит? А я тебя за его любовницу приняла. — Алма решила посмотреть, что ей скажет на это Ирис.

Та вспыхнула и польщенно взглянула на хозяйку.

— Я бы за него замуж пошла, — призналась Ирис. — И мне кажется, что своего часа я дождусь.

Алме понравилось ее прямодушие, но при этом она поняла, что у девушки есть проблемы, о которых ей и просигнализировала Силвия. Она стала расспрашивать Ирис о ее жизни на фазенде и поняла, что жизнь там была однообразной, монотонной и для живой впечатлительной девочки невообразимо скучной. Педру, который изредка приезжал с «городскими» подарками, стал для девочки воплощением мечты о какой-то совершенно иной, волшебной, незнакомой жизни. Она подрастала, он был единственным, кто ее не сторожил и охотно исполнял самые невероятные просьбы.

— Он мне даже косметику присылал, — похвасталась она.

Алма поняла, что получить в глуши девочке-подростку косметику из Рио означало быть любимой в высшей степени. Со временем она привыкла считать кузена кем-то вроде своего нареченного и теперь просто не могла понять, что ее фантазия, с которой она сжилась и к которой привыкла, не имеет ничего общего с действительностью.

Про себя Алма вздохнула: ей были знакомы молодежные проблемы и фантазии. Разве не то же самое сейчас происходит с Эду? Не исключено, что романом с Эленой он неосознанно пытается отрефлексировать свои болезненные фантазии, вполне возможно, порожденные авиакатастрофой, гибелью матери?..

— А теперь чем ты хочешь заняться? — поинтересовалась Алма.

— Я думала учиться, но теперь вижу, что хотела бы помогать Педру, во-первых, потому что люблю его, а во-вторых, потому что все мне здесь привычно. Я, можно сказать, выросла рядом с лошадьми. Можно мне будет работать с ним?

— Это кто еще у меня хозяйничает? — раздался грозный голос из-за двери. — Ну если это опять настырная девчонка! Получит она у меня! Живо отправлю к матери!

Дверь распахнулась, Педру увидел Ирис и угрожающе произнес:

— Ну так и есть! Все! Хватит! Захотела ремня, получай! — И он потянулся было к хлысту за поясом.

— Неужели ты всерьез ее поколотишь? — с искренним любопытством спросила стоявшая за спиной у Педру Алма.

Он резко обернулся, не ожидая, что здесь кто-то еще есть.

— Прости, мы тут побеседовали с твоей кузиной. Она очень милая девушка, и я хотела бы, чтобы она пришла ко мне в гости. Ты придешь, Ирис?

— Приду непременно, — радостно отозвалась та. — Спасибо за приглашение.

Педру подозрительно смотрел то на Алму, то на Ирис — с какой это радости они спелись, и не грозит ли ему этот союз новыми неприятностями?

— Не отказывайся от помощи Ирис, — продолжала Алма. — Она ведь может тебе и на конюшне помочь…

— Нет уж, увольте от такой помощи, я с этой девицей настоящим психом стану! С ней не нервы, а канаты нужны! Нет! Нет! И не просите! Чтобы духу ее тут не было! А то я не гарантирую порядка на конном заводе!

— Ладно, Педру, не буду сейчас обсуждать с тобой эту проблему и спорить. Сейчас ты в возбуждении, в раздражении. Пройдет несколько дней, и мы с тобой обо всем поговорим. А Ирис я пока забираю с собой, мне кажется, что детей лучше воспитывать не кнутом, а пряником.

Ирис вприпрыжку побежала к машине Алмы, а та, улыбнувшись Педру, не спеша последовала за ней. Она любила звеневшие у нее в доме молодые голоса, любила вмешиваться в чужие судьбы.

Глава 23

Каждый день Камила просыпалась с одной и той же мыслью: Эду! Что ему принесет сегодняшний день?

С тех пор как с Эду случилось несчастье, она жила в постоянном напряжении. Почему-то ей казалось, что своим участием она помогает ему, вытягивает его из беды, и поэтому неотвязные мысли о нем тоже воспринимала как некую помощь Эду.

Камилу бесконечно радовал успех сеансов мануальной терапии. После того как Эду подлечили в больнице, избавив от кровоподтеков и синяков, которые мешали заниматься его позвоночником, к нему стал ходить мануальщик. Сеанс за сеансом он словно бы разбирал и собирал заново позвоночник Эду. Результаты были удивительными: тело, которым Эду не владел, мало-помалу вновь стало оживать. У него начали двигаться пальцы, и первое, что Эду сделал, это позвонил Элене. Камилу рассердил этот звонок. Эду словно бы отвлекся от святого дела выздоровления, которым должен был заниматься так же неустанно, как Камила, постоянно думая о нем. Камила была недовольна и поведением матери, оно казалось ей преступным равнодушием. Разве может врач так безразлично относиться к состоянию здоровья больного? А любящая женщина? Сейчас все должны были заботиться только об Эду, думать только об Эду, жить только для Эду, как делала она, Камила!

Одним словом, у нее накопилось очень много претензий к матери, и она считала себя вправе их высказывать, совершенно не понимая истинной природы своего недовольства и раздражения, не понимая и причин, по которым ее мать вела себя именно таким, а не иным образом.

Но если Элена раздражала Камилу своим мнимым равнодушием и отстраненностью, то Ирис раздражала избыточной активностью. Она лезла всюду, и этого Камила ей простить не могла. Все люди, которыми Камила дорожила — Педру, Алма, — становились предметом домогательства Ирис, она завладевала ими и делала все, чтобы их не отпустить. Как только Ирис появилась в доме Алмы, она тут же с присущей ей непосредственностью восхитилась необыкновенной, с ее точки зрения, красотой Эду, потом выразила желание всячески ему помогать и похвалила свою сестру Элену, заметив походя, что той, наверное, нелегко приходится рядом с парнем, за которым постоянно бегает целая куча девчонок. Камила оскорбилась. Разумеется, не потому, что причислила себя к этой куче бегающих девчонок — ее уязвило другое: неведомо откуда взявшаяся деревенская выскочка, едва только вошла, уже считает себя чуть ли не родней хозяйки дома. Видеть такое Камиле было почему-то очень обидно, хотя свою обиду она никому не показывала, ни с кем ею не делилась. Однако чувствовала ее все острее с каждым днем.

Чаша терпения Камилы переполнилась, когда она обнаружила, что Ирис без спросу берет ее вещи: то наушники, то тапочки.

— Извини, пожалуйста, — удивленно глядя на разъяренную Камилу, проговорила Ирис, — но наушники я взяла, потому что очень хотела послушать музыку, а у Элены болела голова. Тебя дома не было, где мне тебя искать, чтобы спрашивать разрешения? А уж о тапочках и говорить нечего, прошла пять шагов и сняла. Не занимайся глупостями, Камила, я спать хочу, глаза просто слипаются.