Даниэла Стил - Семейный альбом

Боб и Мэри Уэлс валялись в истерике, лились реки слез. После их звонка Джон пошел в ванную и его вывернуло наизнанку. Но, при всех воплях и упреках, Уэлсы хотели, чтобы Джон знал – он их сын и они не разделяют точку зрения Варда Тэйера. Они любят его и принимают, и Лайонела тоже. На глаза Фэй навернулись слезы, и она в душе злорадствовала по поводу того, что Боб, как сообщил Лайонел, выкинул Варда с порога дома.

Днем Фэй поехала навестить мальчиков. Она хотела, чтобы Лайонел еще раз убедился в том, что мать на его стороне. Они с сыном долго стояли обнявшись, потом Фэй повернулась и обняла Джона. Нелегко принять такое, и, конечно, она не выбрала бы для сына этот путь. Но так уж вышло, и Лайонел должен знать – у него есть дом и он член их семьи, что бы ни говорил отец. Теперь она будет платить за его учебу и оплачивать все расходы. Лайонел заплакал и пообещал найти работу, чтобы жить самостоятельно. Джон тоже намеревался искать место, но родители соглашались продолжать поддерживать его, так что для него пока ничего не менялось.

Однако Вард, вернувшись вечером, вел себя в том же духе. Его не было с утра, и по его виду Фэй сразу поняла, что муж весь день пил. Он вновь напомнил всем за ужином, что Лайонел больше не должен появляться в доме, что он мертв для всех. При этих словах Энн встала и с ненавистью посмотрела на него.

– Сядь!

Он впервые груб с ней. Энн продолжала стоять, на удивление всем. Да, такое в их семье не скоро забудется.

– Не сяду. Меня тошнит от тебя.

Она села, но к еде не прикоснулась, а потом, в конце ужина, подняла на него глаза и сказала:

– Он лучше, чем ты.

– Тогда вон из моего дома!

– Хорошо, я уйду.

Энн швырнула салфетку на тарелку, к которой не притронулась, и исчезла в своей комнате. Она услышала, как взревела машина отца. Ванесса и Валери озабоченно посмотрели друг на дружку. Они обе боялись за Энн, зная, как та любила брата.

В ту ночь Энн улизнула из дома и пошла прямо к Лайонелу. Она звонила, стучала, хотя света в квартире не было. Никто к ней не вышел. Она пошла на угол – звонить по телефону, но трубку не брали. Ребята слышали звонки, но не давали о себе знать, притаившись в гостиной. Кошмар длился уже двадцать четыре часа, и они едва с собой справлялись. Джон хотел было спросить, кто там, но Лайонел не разрешил.

– Если кто-то из ребят приехал пораньше, то у всех есть ключи. А вдруг это пьяный отец.

Измученные, они решили не открывать и даже не выглянули в окно. Энн нашла в кармане карандаш, оторвала кусочек от газеты, валявшейся среди мусора, и написала Лайонелу записку: «Я люблю тебя, Лай. И всегда буду любить. Э.».

Слезы стояли в глазах девушки. Она так хотела повидаться с братом перед отъездом. Впрочем, сейчас это уже неважно… Она сунула клочок бумаги в почтовый ящик. Вот и все, что ему надо знать. Он не должен думать, что и она против него. Этого никогда не случится. Но терпение Энн лопнуло, дома стало совершенно невыносимо после его отъезда. А дальше будет еще хуже. Она никогда больше его не увидит. Ей оставалось только принять решение.

Ночью, когда все спали, Энн тихо собрала вещи и вылезла через окно спальни, как делала и раньше, желая повидаться с Лаем. Она оделась в джинсы и теннисные туфли, заплела косу, надела теплую куртку. Девушка понимала, что там будет холодно. Все ее вещи уместились в небольшую сумку.

Даже не оглянувшись на дом, она ушла. Ей плевать на них всех; даже больше, чем им на нее. Крадучись, она выбралась на дорогу и пошла в сторону Лос-Анджелеса. Там, на Фривэй, повернула на север. Энн удивилась, как легко было поймать машину; первому же притормозившему водителю она сказала, что возвращается в Беркли с рождественских каникул. Тот ни о чем не спрашивал и довез ее до Бейкерсфилда, где и высадил.

А к тому времени Фэй нашла ее записку. Энн не заперла комнату, и записка лежала на кровати.

«Ну что ж, ты избавился сразу от двоих, отец. До свиданья, Энн». И больше ни слова. И ничего для Фэй. Сердце матери едва не остановилось, когда она нашла этот клочок бумаги на постели дочери. Тэйеры сообщили в полицию. Фэй позвонила и Лайонелу, и он обнаружил в ящике кусок газеты. В жизни Фэй не было худшего мига. Она не знала, сумеет ли пережить это. Ждали полицию. Вард, ошарашенный, сидел в кресле, держа записку в дрожащих руках. Она не могла далеко уйти. Девочка, вероятно, у подруги. Но Валери безжалостно сообщила: – У нее нет подруг.

Печально, но это правда. Единственным ее другом был Лайонел. А отец его выгнал. Фэй безмолвно наблюдала за его бессильной яростью, и в этот момент прозвенел звонок. Пришли из полиции. Фэй молила Бога, чтобы с Энн ничего не случилось. Она не написала, куда отправилась, но ее нет уже несколько часов.

После того как первый водитель высадил ее в Бейкерсфилде, Энн понадобилось несколько часов, чтобы найти другую машину. Но на этот раз ее подвезли прямо во Фримонт, а потом она поймала еще одну, до Сан-Франциско, и за двенадцать часов добралась до места. К ее удивлению, это оказалось довольно легко. К ней все очень хорошо отнеслись, принимая за студентку колледжа; двое, правда, посмеялись, пошутили, не из «детей ли цветов» она, не хиппи ли, но никто не догадался, что всего несколько недель назад ей исполнилось четырнадцать лет. Доехав до Сан-Франциско, Энн направилась на Хейт-Эшбури, и ей показалось, будто она идет по улице из сказки. Повсюду молодые люди в ярких нарядах. Бритоголовые кришнаиты в мягких оранжевых одеяниях, юноши с волосами до талии, в потертых джинсах, девушки с цветами, вплетенными в волосы. Все такие счастливые и довольные жизнью. Некоторые ели прямо на улице, кто-то предложил ей бесплатно ЛСД, но она с робкой улыбкой отказалась.

– Как тебя зовут? – спросил какой-то человек, и она тихо прошептала:

– Энн.

Именно об этом месте она мечтала годами. Свободном от чужаков, с которыми она связана кровно и которых так ненавидела. Она была рада, что все кончилось. Лайонел узнает, что она любит его несмотря ни на что, а другие… На них ей плевать. Энн очень надеялась, что никогда больше не увидит своих родственников. По дороге на север она всерьез подумала о том, как сменить фамилию, но, оказавшись здесь, поняла, что это никого не интересует. Попадались ребята моложе ее, и она чувствовала себя так, будто вернулась к своим. Энн выглядела скромно: обыкновенная блондинка, не такая яркая, как Ванесса с бледно-золотистыми волосами, или как Вэл, огненно-рыжая, словно пламя. Близняшки не смогли бы раствориться в толпе, даже очень захотев. Но Энн знала: она затеряется где угодно. Она привыкла прятаться даже в собственном доме, никто не знал, когда она там, а когда нет. Она свыклась с извечным вопросом: «А где Энн?..»

– Хочешь есть, сестра? – Она повернулась и увидела худенькую девушку, замотанную в белую простыню, поверх которой накинута старая фиолетовая теплая куртка. Девушка улыбалась и протягивала ей кусок морковного пирога. Энн заподозрила, что в нем наркотик, но девушка заметила ее колебания. – Нет, он чистый. Ты новенькая?

– Ага.

Девушке было лет шестнадцать. Она жила здесь уже семь месяцев, приехав в конце мая из Филадельфии. Родители до сих пор не нашли ее. И хотя она видела объявление в газете, не имела ни малейшего желания возвращаться. По улицам бродил священник и предлагал помощь, например, связаться с родителями, если кто-то захочет. Но это прельщало немногих.

– Меня зовут Дафна. У тебя есть ночлег? Энн робко покачала головой.

– Пока нет.

– Найдется местечко на Уоллер. Живи сколько хочешь. Там надо будет помогать убирать, варить, когда тебе скажут.

В этом местечке было уже две вспышки гепатита, но Дафна не сказала об этом Энн. Внешне здесь было весьма мило. А крысы, вши, дети, умершие от большой дозы наркотика, – все это не обсуждалось с вновь прибывшими. Тем более что такое случается повсюду. Это было особенное время в истории человечества – время мира, любви, радости. Волна любви явилась протестом против бессмысленных смертей во Вьетнаме. Обитатели здешних мест находились вне времени, и смысл имело только то, чем жили они все, – любовь, мир, дружба.

Дафна нежно поцеловала ее в щеку, взяла за руку и повела к дому на Уоллер-стрит.

Там проживали человек тридцать—сорок, одетых в индийские наряды всех цветов радуги, кое-кто был в залатанных джинсах, одеяниях с перьями и блестками. Энн почувствовала себя маленькой, простенькой птичкой в своих джинсах и старом коричневом свитере. Но девочка, встретившая ее на пороге, сразу предложила переодеться. И Энн вдруг обнаружила, что она уже в выцветшем розовом шелковом платье из дешевого магазина, сует ноги в резиновые сандалии, расплетает косу и вставляет в волосы два цветка. Она чувствовала себя одной из них. Все ели индийскую еду, кто-то испек хлеб; потом Энн несколько раз затянулась из чьей-то сигареты с марихуаной, улеглась на спальник, ощущая тепло и доброжелательность, исходящее от окружающих. Девушка поняла, что будет здесь счастлива. Прошла целая жизнь с тех пор, как она оставила родной дом на Беверли Хиллз, со злобными проповедями отца о Лайонеле… с непроходимой глупостью Грегори… эгоизмом близняшек и женщиной, которая называла себя ее матерью и никогда не понимала, что это такое. А теперь Энн здесь, в своем мире, на Уоллер-стрит, с новыми друзьями.

Когда через три дня после появления ее решили посвятить в члены секты, казалось, все так и должно быть, все правильно и хорошо. Это был акт любви, происходивший в комнате, заполненной воскурениями и благовониями; от очага шло тепло, и галлюцинации переносили Энн с небес в ад и обратно. Она поняла, что, проснувшись, станет другим человеком; ей так сказали раньше, когда она ела грибы, после чего дали маленькую таблетку ЛСД с кусочком сахара. Через какое-то время ее окружили духи-друзья, комната заполнилась людьми, которых она уже знала. Потом появились пауки, летучие мыши, отвратительные чудовища; но, когда она вдруг завыла, закричала, ее крепко взяли за руки, а когда тело начала терзать мучительная боль, ей стали петь песни и баюкать, как никогда не делала родная мать… и даже Лайонел.

Энн пересекла пустыню и оказалась в прекрасном лесу, полном эльфов; она чувствовала на себе их руки, и духи запели чудную песню. Теперь лица, склонившиеся над ней, ждали, когда она освободится от искушающего дьявола прошлой жизни… Энн поняла, что очистилась и теперь принадлежит им. Дьявольские духи убиты, вышли из нее, и она чиста… Ритуал можно было завершить… Ее осторожно раздевали, умащивали маслами, гладили нежную плоть… тело болело, но женщины так ласково массировали ее, готовя, медленно проникая в нее и что-то растягивая. Энн кричала, пыталась оттолкнуть их, но они шептали какие-то нежные слова, и она слышала тихую музыку…

Ее заставили выпить теплую жидкость, потом вылили на нее еще масла, и две стражницы стали нежно массировать интимные места; она корчилась под их руками, завывала от агонии и удовольствия, а потом пришли ее новые братья и духи, которые будут теперь принадлежать ей, они сменят других, оставленных позади, изгнанных. И каждый из них склонялся над ней под пение сестер, и братья один за другим входили в нее, а музыка звучала все громче и громче, и птицы летали высоко над головой, и острые стрелы боли пронзали ее время от времени, сменяясь волнами экстаза, и снова и снова духи входили в нее. Это продолжалось бесконечно; они держали ее, не оставляли, пока не вернулись сестры и не стали целовать, проникая все глубже в нее, пока она уже перестала что-то чувствовать и слышать. Музыка смолкла, комната погрузилась во тьму, прошлая жизнь ушла.

Энн шевельнулась, пытаясь понять, сон ли это. Она села и огляделась. Увидела людей, ожидающих ее. Ее долго здесь не было, и она удивилась, как их много. Но узнала всех и, плача, протянула к ним руки, и все они обнимали ее… Она стала женщиной, посвящение закончено, и она теперь всем им сестра. Ей дали в награду еще таблетку ЛСД, и на сей раз она воспарила вместе с ними в одной стае, одетая в белое, а потом братья и сестры снова пришли к ней, и на этот раз она была одной из них, они целовались… Она так же касалась сестер, как и они ее. Они объяснили, что теперь она тоже имеет такое право, и это было ее выражение любви к ним и их – к ней.

В следующие несколько недель она много раз участвовала в ритуалах, когда кто-то еще появлялся в доме на Уоллер-стрит. Новичков приветствовала Сан Флауэр, девушка со светлыми волосами, перевитыми цветами, и нежной улыбкой… Сан Флауэр, которая когда-то была Энн. Она жила в основном на ЛСД, и никогда в жизни не была так счастлива. Через три месяца после прихода один из братьев забрал ее к себе. Звали его Мун. Он был худой, высокий, красивый, с серебристыми волосами и ласковыми глазами, он брал ее к себе почти каждую ночь и баюкал. И чем-то напоминал Лайонела. Девушка повсюду ходила с ним, и часто он оборачивался к ней с таинственной улыбкой: