– Ты имеешь в виду свою жизнь? И жизнь отца? – Энн в упор посмотрела на мать. – Тебе просто стыдно, что я беременна, вот и все. Ты хочешь все скрыть. Куда же ты денешь меня на эти четыре месяца? Будешь прятать в гараже? Делай все, что угодно, но я никому не отдам моего ребенка. – Она выскочила из машины.

Фэй, потеряв контроль над собой заорала на дочь. В последние дни, да что там дни – в последние месяцы – на нее слишком много свалилось.

– Мы можем сделать все, что захотим! Тебе еще и пятнадцати нет! – Она ненавидела себя за такие слова, и днем Энн снова ушла из дома. Но на этот раз к Лайонелу. Она сидела на кровати и рыдала, рассказывая им с Джоном, что случилось.

– Я не дам забрать у меня ребенка… Не позволю… Не хочу… – Она сама еще ребенок, и трудно представить ее с младенцем на руках. Лайонел не знал, как ей объяснить, что он согласен с матерью. И Джон тоже. Вчера ночью они говорили об этом, шепчась в постели, чтобы не услышали соседи. В отеле было куда как лучше. Теперь не только Энн, но и они столкнулись с реальностью.

– Детка. – Лайонел сочувственно смотрел на Энн, нежно сжав ее руку. Точно так же, как мать. Но Энн никогда не желала признавать их сходство. Если бы она это видела, то любила бы его меньше. – Может, они и правы. Это ведь ужасная ответственность, понимаешь? И, знаешь, нечестно взваливать ребенка на отца с матерью.

Но об этом Энн уже думала.

– Тогда я найду работу и сама буду заботиться о нем.

– А пока ты на работе, кто останется с ним? Понимаешь теперь? Детка, тебе ведь нет и пятнадцати лет…

Энн заплакала.

– Ты говоришь, как они…

Раньше Лай никогда так не вел себя. От брата Энн даже это могла вынести, однако взглянула на него с отчаянием.

– Лай, но это же мой ребенок. Я не могу его отдать.

– Но когда-нибудь у тебя будут другие дети.

– Ну и что? – Она испуганно посмотрела на брата. – А что, если бы они отдали тебя, решив, что когда-то появлюсь я?

Он едва не рассмеялся над таким аргументом, но удержался и нежно посмотрел на сестру.

– Я думаю, тебе стоит еще подумать. Не торопись с решением.

По возвращении домой Энн поругалась с Вэл: та потребовала, чтобы Энн не выходила из своей комнаты, когда приходят ее друзья.

– Надо мной будут смеяться в школе, если узнают, что ты в положении. Да и ты сама пойдешь туда через год. Тебе вряд ли захочется огласки.

Фэй упрекнула Вэл за жестокость, но было поздно. Энн после обеда ушла к себе и упаковала вещи. А в десять снова стояла в комнате Лайонела.

– Я не могу с ними жить. – И объяснила, почему. Он вздохнул, понимая, как ей трудно. Но Лай мало чем мог помочь. На ночь он уступил сестре свою постель, пообещав завтра во всем разобраться, а сам позвонил Фэй и сказал, что Энн у них, она тут же сообщила Варду, и Лайонел понял, что отец, вероятно, сегодня будет ночевать дома. Соседям Лайонел сказал, что устроится на полу, но, конечно, ночевал у Джона, попросив Энн быть поосторожнее – ведь их товарищи не знают, что они голубые. Наутро все трое вышли на прогулку, и его смутили вопросы сестры. Но Лай пытался быть честным.

– Вы действительно спите с Джоном каждую ночь?

– Да.

– Как муж и жена?

Лайонел краем глаза увидел, как покраснел Джон.

– Что-то в этом роде.

– Странно, – спокойно сказала она, и Лайонел рассмеялся.

– Ну, так уж случилось.

– Не понимаю, почему люди так плохо к этому относятся. Например, отец. Если вы любите друг друга, какая разница, кто вы такие – мужчина и женщина, две женщины или двое мужчин.

Лай, вспомнил рассказы полицейских и подумал, что, наверное, в секте она и не такое видела. Может быть, и у нее есть гомосексуальный опыт. Но он ни о чем не спросил сестру, тем более что она там постоянно жила под действием наркотиков. И участвовала в групповом сексе. Это совсем не то, что у них с Джоном, между ними самое искреннее чувство, настоящая любовь. Лайонел посмотрел на сестру: то ли женщина, то ли ребенок…

– Да? Все относятся к таким, как мы, иначе, чем ты, Энн. Многих это пугает.

– Почему?

– Потому что это – отступление от нормы. Она вздохнула.

– Вроде как я – беременная в четырнадцать лет?

– Возможно. – И впрямь очень сложный вопрос.

Лайонел позвонил Фэй и высказал идею, внезапно пришедшую ему в голову; его предложение в какой-то мере облегчало жизнь матери и отцу. Вард ночевал дома и сам поднял трубку, но в ответ не сказал ни слова: он вернулся к прежней манере общения – сына словно не было в жизни Тэйеров, даже после того, как тот нашел Энн. Домашние снова могут обходиться без него, по крайней мере, Вард. Он молча передал трубку Фэй, и та потом изложила идею сына Варду.

– Лайонел спрашивает, как мы посмотрим на то, если они снимут квартиру недалеко от университета и до родов оставят Энн у себя. А потом она вернется к нам, и ребята сдадут ее комнату какому-нибудь студенту.

Фэй с опаской смотрела на мужа. Хорошо, что он здесь, хотя бы на одну ночь, все-таки поддержка в трудную минуту. Вард нахмурился, размышляя над предложением Лайонела.

– А что подумает Энн, узнав насчет этой парочки?

Такая мысль была ему противна, и Фэй усмехнулась.

– А ты представляешь себе, что она сама делала в этой отвратительной секте, Вард? Давай уж честно признаемся себе.

– Хорошо, хорошо, не будем об этом. – Ему не хотелось, чтобы дочь жила с Джоном и Лайонелом, в гнезде педерастов, но было ясно – она не собирается возвращаться домой, и, может, это отчасти снимет напряжение с него и Фэй. Дома останутся одни близнецы, но они всегда торчат у друзей, особенно Вэл.

Он посмотрел на Фэй.

– Дай мне подумать.

Вард не был уверен, хороша ли эта идея, но чем больше думал, тем больше она ему нравилась. И мальчики вздохнули с облегчением, когда Фэй сообщила о согласии отца. Они и сами поняли, что уже не могут жить с другими ребятами, и не хотели больше притворяться. В двадцать лет и Лайонел, и Джон готовы были признаться всему миру, что они голубые.

Фэй помогла им найти маленькую, уютную квартирку в Вествуде, недалеко от того места, где они жили раньше, и предложила помочь им устроиться. Но Джон оформил квартиру сам, использовав все, что попалось под руку. Фэй не могла поверить своим глазам: получилось превосходно. Он принес несколько ярдов бледно-серой фланели и розового шелка, и квартира неузнаваемо преобразилась; он украсил стены, перетянул диван, купленный на распродаже за полсотни долларов, нашел на задворках какие-то эстампы и оживил цветы, которые, казалось, безнадежно засохли. Создавалось впечатление, что квартирка оформлена профессиональным дизайнером, и Джон смутился от похвал. А его мать стала еще больше гордиться сыном; она подарила им красивое зеркало, и его повесили над камином. Мэри очень жалела бедняжку Энн и благодарила судьбу, что это не одна из ее дочерей.

Для Энн настали самые счастливые дни в ее жизни. Она содержала квартиру в чистоте и как-то призналась, что здесь гораздо лучше, чем в коммуне. Научилась у Джона жарить утку; парень оказался прекрасным кулинаром. Каждый вечер она готовила ужин на всех. Лайонел вернулся к учебе, хотел к летней сессии наверстать упущенное и был очень занят. Джон сделал серьезный шаг: понял, что не хочет больше учиться, и нашел работу у известного декоратора на Беверли Хиллз. Джон ему очень понравился, и он начал приставать к нему, но тот отклонял его притязания. Джон много трудился, не желал никаких поблажек и вечерами вдохновенно рассказывал о работе Лаю и Энн. Он начал работу в июле, а в конце августа поведал хозяину о Лайонеле и о том, насколько серьезны их отношения. Декоратор рассмеялся, понимая, что это дело времени, но оставил Джона в покое.

– Вы еще дети, – ухмылялся он, но был без ума от работы Джона.

Время от времени к ним заезжала Фэй. Вард переехал обратно домой, и они снова пытались склеить разбитые черепки семейной жизни. Она обо всем рассказывала Лайонелу и, оставшись с ним наедине, интересовалась, удалось ли получить хоть малейший намек на обещание Энн отдать ребенка. До родов оставалось меньше двух месяцев, и бедняжка казалась огромной. Она плохо переносила жару, а квартира без кондиционера; правда, Джон купил всем веера. Он настоял, что сам станет оплачивать половину стоимости квартиры – он ведь работал, а Лайонел учился. Фэй была тронута его заботой о ее детях. Как-то она с нежностью посмотрела на сына.

– Ты счастлив, Лай? – Она обожала сына. И ей был по душе Джон. Мальчик всегда ей нравился, а после того, как он помог найти Энн, еще больше.

– Да, мам, счастлив. – Лай вырос красивым молодым человеком, хотя и не стал таким, каким его хотели видеть родители. Но, может, это не имеет значения? Фэй много раз задавала себе такой вопрос, но однако обсуждать его с Бардом было невозможно.

– Я рада. Так что Энн? Отдаст ребенка? Одна знакомая пара доктора очень хотела его забрать. Жене тридцать шесть, мужу сорок два, и до сих пор они бездетны. В агентстве им говорили, что супруги слишком стары для усыновления. Она еврейка, он католик, и у них не оставалось никакой надежды, кроме единственного варианта, и они согласны пойти на риск – взять ребенка с отклонениями, рожденного от наркоманов. Супруги находились в таком отчаянии, что были готовы любить какого угодно малыша. В сентябре Фэй настояла, чтобы Энн встретилась с ними и дала хоть маленькую надежду.

Супруги клялись, что она сможет иногда приходить, хотя доктор и адвокат разубедили их: подобное уже приводило к инцидентам, когда ребенка выкрадывали после подписания всех бумаг; лучше решить этот вопрос раз и навсегда. Однако пара была готова на все. Женщина производила впечатление умной, красивой, деловой. Она адвокат из Нью-Йорка, а муж – офтальмолог и, кстати, лицом похож на Энн.

Фэй подумала, что если ребенок пошел в мать, а не во всю коммуну, то вполне может показаться им родным. Они понравились даже Энн, и ей стало жалко их.

– А почему у них нет детей? – спросила она, когда мать везла ее обратно к Лайонелу.

– Я не спрашивала, но знаю, что они не могут их иметь. – Фэй молила Бога, чтобы дочь оказалась разумной. Хорошо бы, Вард тоже поговорил с ней, но муж был в отъезде. Он упрашивал и Фэй поехать с ним, считая, что им необходим сейчас «медовый месяц», как он выразился, – ведь они снова вместе. Фэй была тронута, но не могла оставить Энн. Вдруг с ней что-то случится. Вдруг начнутся преждевременные роды, это, как сказал доктор, у подростков случается… Он предупредил к тому же, что девочки в возрасте Энн рожают тяжело, гораздо тяжелее, чем женщины в нынешнем возрасте Фэй. Она удивилась. Ей было сорок шесть, и у нее не возникало даже мысли ни о чем подобном. Она испугалась, что Энн ожидают тяжелые дни, и поэтому отказалась ехать с Бардом. Между фильмами выдался перерыв, и она старалась больше времени проводить с дочерью. Вместо нее в Европу поехал Грег.

До родов Энн так ни на что и не согласилась. Живот был таким огромным, что всем казалось, у нее двойня. Лайонел очень жалел сестру. Ее все время мучали боли, и он подозревал, что она ужасно боится. Он и сам дрожал от страха и надеялся оказаться дома, когда начнутся схватки. А если он будет на занятиях, Джон обещал взять такси и отвезти Энн в больницу. Его легче найти, чем Лайонела. У Энн возникла сумасшедшая идея рожать дома. Как в коммуне. Но ребята наотрез отказались. Фэй взяла с них клятву, что они сразу же позвонят ей, хотя Энн просила брата об обратном – не делать этого.

– Она украдет моего ребенка, Лай. – Большие голубые глаза смотрели умоляюще, и сердце Лая разрывалось от боли. Сестра все время боялась. Всего.

– Ничего она не сделает. Мама просто хочет быть с тобой. Никто не собирается его красть. Ты должна решать сама.

Он пытался повлиять на нее, в душе соглашаясь с матерью. Девочка четырнадцати с половиной лет не может взвалить на себя такой груз. Она сама еще ребенок. В этом Лайонел еще больше убедился в тот вечер, когда начались схватки. Энн запаниковала, заперлась в комнате, билась в истерике и ни ему, ни Джону, как они ни упрашивали, не открыла. Они даже угрожали взломать дверь. Наконец, пока Лайонел отвлекал ее разговорами, Джон забрался на крышу через окно, проник в комнату и отворил дверь. Энн истерично рыдала, билась в конвульсиях. Пол был мокрый. Воды отошли, и боль казалась нестерпимой. Она обхватила Лайонела за шею и с каждым приступом все крепче вцеплялась в него.

– О, Лай, я боюсь… Я так боюсь. – Никто не говорил, какие ее ждут мучения.

По дороге в больницу Энн стонала и вцеплялась в его руку, потом отказывалась уйти с медсестрой. Она повисла на брате, умоляя не оставлять ее. Пришел доктор и велел ей вести себя как следует. Две медсестры, усадив ее в кресло, повезли, а она кричала не переставая.

Лайонел был потрясен, Джон побелел как смерть. К ним вышел спокойный пожилой доктор.