Кэсси завопила и опять разразилась рыданиями.

Мисс Дейси хотелось как можно быстрее закончить этот неприятный разговор.

— Значит, ты понимаешь, Кэсси, что сделала ужасную вещь? Гадкую, отвратительную, ужасную вещь, и твоя мама будет очень тобой недовольна, она очень рассердится, очень рассердится!

— Да, да, очень! — Сердце ее колотилось.

— Мне очень жаль тебя, Кэсси. Я не думаю, что ты хотела сделать что-то плохое. Поэтому я не скажу твоей маме, что случилось!

Когда до Кэсси дошли слова директрисы, она просто не могла поверить такой удаче.

— Спасибо, мисс Дейси, спасибо большое. — Вне себя от счастья она схватила руку директрисы, чтобы поцеловать ее.

Мисс Дейси в ужасе отдернула руку:

— Не смей этого делать! — И добавила ласковым тоном: — Это будет нашим секретом. Нашим и еще мисс Макдональд и мисс Малкахи. И больше никто никогда об этом не вспомнит. Я не скажу об этом твоей маме, и ты тоже не говори. Только больше никогда, слышишь, никогда не подходи к незнакомым мужчинам!

— Нет, нет, мисс Дейси, не буду! Обещаю, честное слово! Если я когда-нибудь увижу дядьку, у которого торчит эта штука, я просто убегу. Я всегда буду хорошей девочкой!

Директриса тяжело вздохнула. У бедняжки теперь наверняка разовьется комплекс, но ничего нельзя было сделать.

— Кэсси, ты поступила плохо, но ты же не знала, что это плохо. Ты в этом не виновата. Это был очень плохой человек, и он заставил тебя плохо поступить. Виновата не ты, а он.

— Но отчего же он такой плохой? Зачем он заставил меня так плохо поступить?

— Просто есть такие люди, Кэсси… Нехорошие люди. Мы живем в большом городе Лос-Анджелесе, здесь живет очень много народа. А там, где живет много людей, всегда есть много и плохих, злых. Нужно только держаться от них подальше. А теперь постарайся обо всем забыть. И никому об этом не рассказывай. А сейчас я отведу тебя в медкабинет. Там сестра промоет твой рот и прополощет антисептиком, так что он у тебя опять станет чистым. Ты немного полежишь там, отдохнешь, а потом пойдешь домой.

Лежа на кушетке в медицинском кабинете, Кэсси сильно зажмурила глаза. Она была счастлива, что мама не узнает о том, что сделала ее дочь, но в то же время ей было очень страшно. Нехорошие люди, говорила мисс Дейси. Лос-Анджелес — это нехороший город, где много плохих людей.


— О Боже, как бы я хотела учиться в КУЛА[1]! Не сомневаюсь, что, если бы красивая девушка стала заниматься там на театральном факультете — девушка со всеми необходимыми качествами — то ее бы сразу заметили и взяли сниматься в кино, — с завистью произнесла Сюзанна.

Я, честно говоря, не могла себе представить, как Сюзанна смогла бы учиться на театральном факультете — она была для этого слишком занята своей персоной. Однако Кэсси, очевидно, сама об этом подумывала, потом что как-то сказала:

— Сомневаюсь, чтобы мама позволила мне заниматься на театральном факультете Калифорнийского университета Лос-Анджелеса. Мне кажется, меньше всего на свете она бы желала именно этого.

— О Боже, ну почему бы тебе не восстать против нее? — возмутилась Сюзанна. — Я знаю, что моя мать не очень-то меня жаловала, но тем не менее, стоило мне хоть немного показать зубки, как она пугалась до смерти. Поразительно, как люди сникают, когда проявляешь хоть немного характера. Нужно научиться управлять людьми. Только так и можно жить. Управлять ими!

* * *

Примерно в начале июля я получила письмо от Кэсси. Она работала санитаркой в больнице при КУЛА (ее мама была членом правления). Осенью она начнет учебу в КУЛА, а жить будет дома, поскольку это всего в десяти минутах езды. Она будет специализироваться на истории искусств, поскольку ее мать хочет, чтобы она потом работала в музее Блэкстоун. Она также надеялась, что, если получится, сможет ходить и на отдельные занятия на театральном факультете. «Думаю, это было бы здорово», — писала она.

8

Мы отмечали годовщину, год с нашей первой встречи. Я, честно говоря, не думала, что Тодд серьезно отнесется к этому. Я опять вернулась в общежитие после того, как мы все лето прожили с ним в его квартирке, и теперь мы снова вертелись, как могли, сражаясь со временем и недостатком денег.

В тот день я стояла на углу Хай-стрит и Элм и ждала Тодда, чтобы вместе поехать на работу. В то время мы работали в одной столовой — я официанткой, а он развозил обеды на дом. Передо мной остановился старый белый «кадиллак», огромный, как корабль, но я не обратила на него особого внимания, так как с нетерпением смотрела вдаль, ожидая Тодда, который опаздывал уже на десять минут.

— Эй, красотка, может, тебя подвезти?

Не взглянув на машину и на человека за рулем, я хотела уже сказать шутнику, чтобы он уматывал подальше, но тут поняла, что голос мне знаком.

— Тодд! — завопила я. — Что ты делаешь в этой машине?

На нем было шоферское кепи, кожаные перчатки, длинный шелковый шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи. Он был похож на персонажей из «Великого Гетсби», во всяком случае, как я их себе представляла.

— Ты хочешь спросить, что я делаю в твоей машине?

— Моей?

— Поздравляю с годовщиной, Баффи Энн. Ты знакома с Тоддом Кингом уже целый год, ну и везет же тебе!

Я просто лишилась дара речи. Я забралась в машину. На сиденье лежало шоферское кепи, кожаные перчатки и белый шарф, такой же, как у Тодда.

— Если я правильно поняла, это тоже мое?

— Ты правильно поняла, — подтвердил он. — Я ведь тоже твой.

— Правда? Знаешь, мне кажется, что я люблю тебя, — призналась я, обматывая шею шарфом.

— Ну, разумеется. Попробуй только не любить!


Естественно, на Сюзанну моя машина не произвела особого впечатления.

— Старая развалюха, не раз битая. С откидывающимся верхом, который не откидывается! Ужасно старомодная!

Обычно, если Сюзанна меня раздражала, я не обращала на нее внимания, но сейчас я почувствовала себя оскорбленной. Я испытывала к своему старому «кадиллаку» такое же чувство, какое мать испытывает к больному ребенку. Конечно, Сюзанна раскатывала в шикарных современных автомобилях в компании шикарных современных мальчиков. Она больше любила спортивные машины. А вообще меняла своих молодых людей с их машинами в зависимости от того, что в данный момент ей было нужно. В прошлом ноябре она стала королевой вечера встречи и, борясь за эту корону, гоняла по университетскому городку на ярко-зеленом «континентале» с откидным верхом, принадлежавшем мальчику по имени Харрис, которому позволила стать своим лучшим другом как раз перед этим событием. Участница конкурса «Королева вечера встречи» должна была появиться в открытой машине. Это была традиция. А вот когда Сюзанна вела борьбу за корону «Королевы мая» нынешней весной, она сдружилась с мальчиком по имени Тейлор, у которого был ярко-красный автомобиль с откидным верхом. В конце концов, нельзя же появляться на людях в одном и том же платье, разве не так?

— Ты просто слепа, — возразила я. — Твоя беда в том, что ты не видишь разницы между мужчинами и машинами, незрячая Сюзанна.

В сущности, если учесть все обстоятельства, быть подругой Сюзанны было не самым легким на свете делом. Я иногда сама поражалась, зачем мне это нужно.

Однажды Сюзанна обвинила Глэдис, вполне достойную чернокожую женщину средних лет, которая убирала холл и места общего пользования в общежитии на нашем этаже, в том, что она украла ее новый розовый шерстяной костюм. С достоинством, подчеркнутым ее явным презрением к «белой швали», Глэдис бросила взгляд на беспорядок, царивший в сюзанниной половине комнаты, затем вытащила из-под кровати ее розовый костюм вместе с комьями пыли, обрезанными джинсами, целой кучей разрозненных и грязных носков, одной черной и одной коричневой босоножкой, двумя кофейными чашками из кафетерия и несколькими использованными салфетками, и вышла из комнаты с выражением крайнего презрения на лице. Но Сюзанна лишь пожала плечами. Ни стыда, ни совести у этой Сюзанны!..

Однако на следующий день Сюзанна все-таки предложила Глэдис большую бутылку виски в знак примирения, и была искренне расстроена, когда Глэдис отказалась ее принять.

Другие девушки с нашего этажа считали Сюзанну самовлюбленной эгоисткой и стервой, с чем я не могла не соглашаться, хотя и была привязана к ней. Она без малейшего колебания могла отбить у другой девушки парня, если он хоть как-то ее интересовал, даже если знала, что та девушка с ума по нему сходит, а Сюзанна все равно собиралась бросить его после одного-двух свиданий. Сюзанна-захватчица.

Нет, я не могла отрицать все те обвинения, которые выдвигались против нее. Однако отрицание и защита — это две разные вещи. И я ее защищала. Совершенно непонятно для меня самой, но я как бы была за нее ответственна. Ко мне приходили жаловаться на нее, как жители квартала приходят жаловаться матери на ее озорного ребенка. И, может быть, лишь я одна видела ее хорошие стороны: у нее легкий характер, она веселая и забавная девушка, с ней интересно. Она как бы оживляла комнату. Искрящаяся Сюзанна.

Я бы никогда не призналась в этом Клео или Кэсси и уж ни в коем случае Сьюэллен, но дело было в том, что я считала ее общество наиболее приятным и интересным, за исключением Тодда, конечно. Иногда мы сдвигали наши кровати и всю ночь болтали и хохотали. Это тоже было немаловажно. Сюзанна была «другом на хорошую погоду», думала я и могла только надеяться, что мне не придется на нее рассчитывать в тяжелые дни. Хотя у меня все же была надежда — правда, очень слабая, — что, возможно, она все-таки сделает что-нибудь для меня.

Да, нас было четверо — Сюзанна, Клео, Сьюэллен и я, хотя мне частенько приходилось напоминать Сюзанне, что Клео также была ее подругой (они вечно ссорились), а Клео и Сьюэллен напоминать, что Сюзанна — их подруга. Тодд называл нас «разнородной четверкой» — «Звезда Сюзанна», «Газированная Клео» — за ее живость и неугомонную энергию; «Святая Сьюэллен» — ну, здесь причины очевидны; и я, Баффи Энн.

— А почему я без эпитета? — поинтересовалась я. — Ты хочешь сказать, что я просто старушка Баффи?

— В данном конкретном случае я бы должен тебя назвать «Связующей Баффи», потому что ты и есть тот клей, что держит вас всех вместе. Я абсолютно уверен, что без тебя, моя прекрасная Баффи, они бы моментально разбежались.

Это было действительно так. Хотя недавно Сьюэллен и Клео побывали в тюрьме, связанные одним делом. Во время демонстрации за гражданские права Сьюэллен и Клео легли на проезжую часть улицы перед Капитолием штата, чем задержали уличное движение на несколько часов, после чего их отправили в тюрьму. И я напомнила Тодду об этом.

— Да, но ты не можешь не признать, что они отправились в тюрьму по разным причинам. Твоя Сьюэллен — идеалистка, которая действует на основании своих принципов. А Клео, как ты прекрасно знаешь, сделала это только потому, что влюблена в Лео.

Я знала, что он прав. Клео недавно сдружилась с Лео Мейсоном, который носил прическу как у Пола Маккартни и был президентом общества «Студенты за мир, равенство и права человека». Он даже был немного похож на Пола и старался одеваться в том же стиле. Вначале, я думаю, именно это и привлекло Клео к нему — она была просто помешана на «Битлз» — и, кроме того, ей очень нравилось, что его зовут Лео. «Клео и Лео». Все говорили, что это очень здорово звучит — просто пара, созданная друг для друга. Затем я поняла, что дело не только в этом. Ее родители только что развелись, и ей нужен был хоть кто-нибудь, чтобы заменить семью. А с Лео она получала и сильного уверенного в себе человека, и организацию. Организацию, борющуюся за благородное дело, и человека — красивого, галантного, решительного и энергичного, человека, который определенно добьется успеха в жизни. Поэтому, когда Лео приказал Клео участвовать в марше и лечь на мостовой, она сделала как он сказал.

Меня всегда интересовало, уверена ли Клео в том, что Лео действительно верит в то, что так громко декларирует. Никто из нас не мог в это поверить (особенно Сьюэллен, которая его презирала и считала оппортунистом). Да и сам Лео, эгоцентричный до мозга костей, не раз хвастался, что его политическая деятельность когда-нибудь поможет ему написать драму из жизни молодежи шестидесятых годов, которую он затем переделает в сценарий о жизни семидесятых и сам поставит фильм. Да, Лео достаточно четко представлял свое будущее.

Мне казалось, я поняла, как гарантировать свое будущее. Можно просто рассчитывать на людей — не на всех, конечно. Вот как, например, Тодд. Лео, организовавший эту демонстрацию, не стоял там в первых рядах, он сидел в кабинете и разрабатывал стратегию. А Тодд, который вообще не ходил на такие демонстрации, поскольку не верил в конечные цели демонстрантов, пошел в город вызволять из тюрьмы Клео и Сьюэллен. Он был готов, если бы понадобилось, пожертвовать своим Банковским счетом, чтобы их освободить.