Джун Зингер - Съемочная площадка

И тут пришла поздравительная телеграмма от Сюзанны и Поли. Я радостно повернулась к своим друзьям:

— Ага! Все-таки она не забыла!

Тодд сказал, что мы можем позволить себе небольшое свадебное путешествие. Если принять во внимание все обстоятельства, это обойдется не слишком дорого. Однако он держал свои планы в тайне. И я даже не пыталась вытянуть их из него. Куда мы поедем? Мне было все равно — на время медового месяца, или же на всю жизнь это не имело никакого значения, если мы будем вместе.

Мы прилетели в Нью-Йорк и остановились в «Плазе». Это был мой первый приезд в Нью-Йорк, но я была совершенно убеждена, что «Плаза» — лучший отель. Мы пили шампанское и занимались любовью, смотрели в окно на Центральный парк и огни города, как персонажи фильмов, и опять занимались любовью. Мы делали это утром, потом завтракали в кровати и опять занимались любовью, и я думала: «Никто не любит так, как мы в эту минуту».

Затем Тодд сказал, как будто чувствовал, о чем я думаю:

— Заниматься любовью — это еще не значит любить.

— Что же тогда любить? — спросила я, просто чтобы он еще раз повторил эти слова.

— Это то, что мы будем говорить друг другу, и то, что мы будем делать друг для друга в течение всей нашей жизни.

— Это прекрасно. Но все равно делать это — любить друг друга, как мы сейчас — это самое большое счастье… Это самый лучший медовый месяц в моей жизни.

— Фу, — недовольно произнес он. — Ты считаешь, что все это прекрасно? В таком случае с сожалением вынужден тебе сообщить, чтобы ты поскорее одевалась. Нам нужно успеть на самолет.

Я стала одеваться, глотая слезы разочарования. И он еще говорит о напрасных тратах! Мы прилетели в Нью-Йорк лишь для того, чтобы провести одну ночь в «Плазе»! Мы даже не видели Статуи Свободы, уж коли на то пошло.

Мы уже приготовились к посадке, когда я поняла, что мы летим вовсе не в Акрон! Мы летим в Париж! Париж! Мы с Тоддом летим в Париж — это было моей первой радостной мыслью. Вторая была скорее тревожная — деньги! Как же мы можем потратить такую большую часть нашего драгоценного Банковского счета на столь замечательное, столь экстравагантное развлечение?

— А деньги! — с ужасом обратилась я к Тодду. Но он лишь улыбнулся.

— Мы так много работали последние три года. И впереди нас могут ждать нелегкие времена. Так что должно же быть какое-то светлое пятно, что-то для души.

Этот человек был поэтом. И, кроме того, у него был ответ на все вопросы. Разве можно сомневаться в таком?

— А теперь пошли к фонтану, — предложил Тодд после того, как мы, уплетая завтрак, состоящий из круассанов и кофе со сливками, долго смотрели, как из-за Нотр Дама поднимается солнце.

— К какому фонтану?

— И ты еще спрашиваешь? Ты, которая собиралась специализироваться на литературе? О Боже! Это просто счастье, что ты передумала и стала заниматься бухгалтерским делом.

Я не знала, из-за чего он разыгрывает эту комедию, однако понимала, что скоро узнаю. Он привел меня на Плас Сан-Мишель, к фонтану с каменными дельфинами, и вдруг оказался в воде, серебряные струи оставляли на его лице блестящие бусинки. Он протянул ко мне руки:

— Баффи Энн, приди ко мне, любовь моя…

Я прыгнула к нему. Я не могла не сделать это. Его мокрые поцелуи казались слаще вина.

— Я люблю тебя, Скотти Кинг. Ты — самый чокнутый парень в Огайо, но я люблю тебя больше жизни.

Наверное, это и была сама любовь.

Мы потягивали кальвадос на террасе на Елисейских полях в тени Триумфальной арки.

— Но почему мы пьем кальвадос? — спросила я Тодда. — Почему это мы не пьем шампанское?

— Ай-ай-ай, но где романтика твоей души? Ты помнишь, как пришла в кинотеатр на Хай-стрит во второй раз? Ты съела один пакетик воздушной кукурузы, один «Милки Уэй», одну шоколадку и две «Мэри Джейн». Показывали «Триумфальную арку» с Ингрид Бергман и Чарльзом Бойером, и я умоляю тебя вспомнить, что они пили на Елисейских полях?

Ну конечно! Кальвадос!

— Конечно же, — сказала я. И это тоже была любовь.

По возвращении в Акрон мы первым делом внесли небольшой задаток (совсем небольшой, поскольку Тодд считал, что разумнее свести к минимуму сумму задатка, раз уж мы не хотим покушаться на деньги, которые намереваемся пустить в оборот) за маленький домик на улице под названием Ханилейн. (А еще Тодд сказал, что глупо платить арендную плату, если мы собираемся войти в дело). Мне нравилось название нашей улочки. Вскоре нам удалось получить работу в двух разных бухгалтерских фирмах, и я стала старшим бухгалтером, а Тодд тоже бухгалтером, только без уважительного титула «старший». Мы продолжали обставлять наш новый дом, каждый день ходили на службу и широко открытыми глазами с надеждой смотрели в будущее.

Первый случай разбогатеть представился в тот день, когда снова, наверное, уже в двадцатый раз, сломался наш старенький «кадиллак». Кто-то сказал Тодду, что некто Прентис Хобсон, учащийся средней школы в свободное время занимается ремонтом автомобилей. Хобсона по праву можно было назвать гениальным механиком. Тодд пришел в восторг от его работы, да и цена оказалась приемлемой. Вскоре Тодд приладился покупать по два сломанных автомобиля в неделю, Прентис приводил их в порядок, а Тодд выгодно перепродавал. Не прошло и двух месяцев, как Прентис едва успевал ремонтировать автомобили, которые уже просто негде было ставить. Тогда Тодд опять взял деньги с нашего банковского счета и внес задаток за стоянку. Он спросил у Прентиса:

— Тебе нравится ходить в школу?

— Не очень.

— А как ты учишься?

— Неважно. Я не люблю просиживать над книгами.

— Чем ты собираешься заняться после школы?

— Буду механиком. А кем же еще? Это единственное, что я действительно умею.

— Тогда почему бы тебе прямо сейчас не бросить школу и не перейти окончательно ко мне на работу?

Прентис почесал затылок:

— И не закончить школу?

— Ведь тебе учиться еще два года, так? А затем ты собираешься стать механиком? Но если ты уже сейчас перейдешь ко мне, через два года ты будешь командовать бригадой из четырех парней, а сам станешь старшим механиком. Ты на два года обгонишь тех, с кем сейчас учишься.

— Что вы хотите сказать, мистер Кинг? Вы собираетесь сделать старшим механиком человека без диплома?

— Собираюсь, и именно так и сделаю. И я еще кое-что пообещаю тебе, Прентис. Мне нравится, как ты работаешь, и когда мы по-настоящему развернемся, я возьму тебя в долю.

Прентис перешел к Тодду, и дела на их стоянке пошли в гору.

На втором месяце беременности я узнала о существовании Лесозаготовительной компании Уэстервельта. Будучи старшим бухгалтером компании «Райан и Фельдман», я проверяла счета компании Уэстервельта и обнаружила, что она терпит убытки практически каждый год. Тодд отправился к Чарльзу Уэстервельту и предложил купить у него компанию, но мистер Уэстервельт заявил, что у него и в мыслях не было расстаться с делом, которому посвятил сорок лет жизни.

— Но вы же каждый год терпите убытки, — настаивал Тодд. — Ваши затраты намного больше, чем прибыль, а значит, ваш капитал тает. И вы не успеете оглянуться, как обанкротитесь. Если я сейчас куплю вашу компанию, у вас будет достаточно денег, чтобы с миром уйти на покой, уехать, скажем, во Флориду или в Калифорнию и радоваться жизни.

— Но со мной в деле мой сын Чарли. Что станет с ним, если я продам компанию?

— Я сделаю Чарли менеджером. Мне бы хотелось с ним работать. Ведь он знает свое дело, не правда ли? Он ценный работник. Если он будет стараться и фирма начнет процветать (а я очень надеюсь, что так и произойдет), я отдам ему его долю. Обещаю вам.

Чарльз Уэстервельт-старший клюнул на эту приманку, а мне стало немного не по себе от того, с какой легкостью Тодд раздавал паи.

— Зачем ты каждому даришь по куску?

— Все очень просто, дорогая моя Баффи Энн. Если человек получает долю в деле, он работает намного эффективнее. Он вывернется для тебя наизнанку.

Мне это было понятно. Я сама работала на Тодда и вкладывала в свой труд всю душу. Иногда мне даже казалось, что ее уже не хватит ни на что другое.

На пятом месяце беременности, когда я все еще работала в фирме мистера Райана и мистера Фельдмана, я выяснила, что у одного ликерного магазина дела идут все хуже и хуже из-за приверженности его хозяев старым принципам торговли. Остатки наших денег в банке были пущены на покупку этого магазина, а я бросила свою прежнюю работу и занялась переоборудованием магазина, из которого решено было сделать супермаркет. Я вела все текущие дела и не закрывала магазин даже на время ремонта. Работала вплоть до той минуты, когда Тодд посадил меня в наш старенький «кадиллак» и отвез в роддом. Через восемь дней я завернула нашу дочку Меган в розовое одеяло и отправилась обратно в супермаркет, но на этот раз в новом белом «кадиллаке», подаренном мне по случаю рождения ребенка. Я ехала в машине, которая символизировала процветание нашей семьи.

Когда я рассылала извещения о рождении Меган, мы получили сообщение о свадьбе Кэсси Хэммонд с Гаэтано Саварезом. Это событие явилось для нас полной неожиданностью. Я давно ничего не слышала о Кэсси и недоумевала, почему они не устроили пышные торжества, учитывая высокое социальное положение Кассандры Блэкстоун Хэммонд.

* * *

Однажды мать Кэсси узнала, что та встречается с Гаем Саварезом, хотя за ней ухаживает Дуг Фенвик. Однако она не заявила категорическим тоном: «Я запрещаю тебе видеться с ним». Вместо этого она стала настаивать на том, чтобы дочь встречалась с ним, приглашала его на обед, а затем незаметно развернула целую кампанию по его дискредитации. Даже когда они в первый раз пригласили Гая на обед в особняк Блэкстоунов и он устроился в розовом бархатном кресле за широким бронзовым столом, покрытым эмалью, в украшенной гобеленами гостиной, Кассандра нарочито уставилась на его ногти, чтобы заставить Кэсси и Гая невольно усомниться в их чистоте, хотя он усердно чистил их перед тем, как явиться на обед.

А самое смешное было то, что к этому моменту Кэсси вовсе уже не была так увлечена Гаем, как в самом начале. Еще до того, как Кассандра приступила к выполнению своего плана, у Кэсси стали появляться сомнения. Кое-что смущало ее, например, холодность, с которой Гай целовал ее, то, что он ни о ком никогда не сказал доброго слова и привык отзываться о людях лишь как о «мерзких богачах» или о «грязных нищих». Не нравилось ей и то, как после знакомства с ее матерью он принялся взахлеб говорить о ней. О том, какая она замечательная леди, как, должно быть, богата и какое шикарное место — особняк Блэкстоунов. От этих слов на душе у Кэсси оставался какой-то неприятный осадок.

Но Кассандра ни разу не сказала: «Хватит!». И Кэсси продолжала видеться с Гаем и вела себя, как маленький ребенок, который, понемногу смелея, делает вперед шаг за шагом и ждет, на каком этапе его одернут. Может быть, ей хотелось, чтобы наступил момент, когда Гай Саварез забудет, что она недоступная дочь Кассандры, и так или иначе овладеет ею, и она наконец уверится, что его и в самом деле влечет к ней, а кроме того, познает близость с человеком, которого девчонки в школе называли не иначе как «самцом».

Возможно, если бы не вмешалась судьба, так продолжалось бы еще месяцы, а то и годы (если бы не вмешалась и сама Кассандра), она встречалась бы и с Дугом, и с Гаем, хотя и не была влюблена ни в того, ни в другого, и ждала бы, когда Дуг сделает официальное предложение, когда что-нибудь скажет мама, наконец, когда в ее жизни появится кто-то еще — нежный, любящий мужчина ее грез.

И судьба вмешалась — в лице Даррена Прути, кинорежиссера, который вел курс в университете. Кэсси училась в его группе, и однажды он пригласил ее к себе в кабинет, чтобы показать, как нужно играть сцену. Кабинет был крохотным, и все его пространство занимала кожаная кушетка. Когда Кэсси села на черную кушетку рядом с грузным режиссером и почувствовала прикосновение его жирного бедра, она подумала, что, наверное, не надо было сюда приходить. В ту же минуту она попробовала извиниться и уйти, но он удержал ее. И, даже не сделав галантной попытки обольстить, он навалился на нее, придавив всеми своими двумястами двадцатью фунтами веса. Когда она стала сопротивляться, он принялся оскорблять ее. Он назвал ее шлюхой. И заявил, что она такая же, как все остальные девчонки, которые хотят сняться в кино.

Кэсси задыхалась от тяжести его тела. Он с такой силой ударил ее по щеке, что у нее посыпались искры из глаз. Он снова ударил ее, на этот раз по затылку, и на Кэсси накатил жуткий страх. «Да ведь ему ничего не стоит убить меня! Он и ломаного гроша не даст за мою жизнь!»