Джун Зингер - Съемочная площадка

Замысловатые чугунные ворота открылись передо мной как по волшебству, а затем так же закрылись. Я поехала в сторону Бенедикт Каньон, чтобы спуститься к бульвару Сансет. Там свернула налево в сторону Голливуда. Остановившись на красный свет, я увидела, как на меня уставилась женщина в коричневом «мерседесе» в левом ряду. Я улыбнулась. Люди здесь все время глазели на меня, полагая, что узнают во мне кинозвезду прошлых лет, даже не задумываясь над тем, что я слишком молода, чтобы оказаться той кинозвездой, за которую меня принимают. Вивьен Ли. Вивьен сделала подтяжку? И только потом они вспоминали, что я никак не могу ею быть, потому что Вивьен уже умерла.

Все всегда замечали это сходство. О нем мне сказал и Тодд, когда я с ним познакомилась. И Сюзанна тоже. И Поли, тот парень, с которым Сюзанна уехала в Нью-Йорк. Бедный Поли! Он был помешан на кино. Он всегда пытался найти сходство между своими знакомыми и известными артистами, желательно кинозвездами прошлых лет. Для Поли эти люди имели особую привлекательность и очарование. «Ты похожа на молодую Вивьен Ли», — всегда говорил мне Поли. Он очень хотел найти какого-нибудь двойника из кинозвезд для Сюзанны, но это ему так и не удалось. Он иногда упоминал Риту Хейуорт, но без особой убежденности. «А может быть, Хеди Ламарр, молодая Хеди, с рыжевато-золотистыми волосами». Однако здесь Поли явно делал натяжку. Сюзанна всегда была — и всегда будет — ни на кого не похожей.

Я ехала по бульвару Сансет, начиная от того места, где он был красивым и ухоженным, до того, где он уже не казался столь привлекательным и где присутствие бродяг, проституток и прочего сброда наводило на мысль, что ты уже находишься на съемочной площадке, на которой снимают фильм о Содоме и Гоморре в современной интерпретации и современных костюмах. И где этот беспечный «Куки, одолжи мне свою расческу» из моей телевизионной юности, который важно вышагивал по тротуарам Сансета?

Теперь все говорят: «Да, вам следовало бы побывать здесь тридцать, сорок лет назад… Тогда Голливуд был настоящим Голливудом». Но сорок лет назад меня еще не было на свете. А тридцать лет назад я была маленькой девочкой из Огайо, мечтающей о героях, но даже в мыслях не держащей того, что выйдет замуж за героя, который увезет ее в Голливуд, героя, за которым пошла бы хоть на край земли, хоть в преисподнюю, если бы он попросил об этом.

Я въехала на территорию студии, и охранник у ворот поприветствовал меня, пожелав доброго дня, хотя день уже клонился к вечеру. Через час или около того солнце зайдет к западу от «Кинг Студио», освещая ее неестественным желтым сиянием. Я оставила машину у подъезда Четвертой студии звукозаписи и прошла внутрь. Столы были накрыты, официанты разносили бокалы с шампанским, а оркестр играл мелодию из «Белой Лилии».

Я быстро оглядела присутствующих, стараясь определить, кто пришел, а кто отсутствует. Я увидела Говарда, мужа Сьюэллен. Я скользнула взглядом дальше в надежде увидеть знакомые лица. Было трудно кого-нибудь опознать, не имея перед глазами списка приглашенных.

Затем ко мне подбежал Тодд и поцеловал в губы, и мое сердце, прямо как в песне поется, замерло. Тут же засверкали вспышки фотоаппаратов. Но это был всего лишь поцелуй для публики, так же, как и поцелуй на экране — не вполне настоящий. И я вспомнила, как это все начиналось почти двадцать лет тому назад…

Я только что прибыла в Университет штата Огайо и, распаковывая два разнокалиберных чемодана, с опаской поглядывала на огромный белый дорожный сундук, отделанный латунными полосами. Он стоял посередине комнаты общежития, подавляя все, что в ней находилось, своими размерами и великолепием. Этот сундук ожидал свою владелицу, мою, как я поняла, еще не приехавшую соседку по комнате. От него просто исходил аромат богатства, великолепия морских круизов на фешенебельных теплоходах, респектабельных отелей Парижа, Лондона, Рима и всех других мест, куда совершают путешествия богатые и преуспевающие люди.

Наверное, он набит шикарными шелковыми, атласными и бархатными туалетами. Сколько же их там? И что делать владелице такого сундука в обычном провинциальном университете в 1964 году? Я была уверена, что подобного сундука не сыщешь во всем округе Колумбус, даже в самых престижных университетах. Мне сильно не повезло, что его владелица будет жить со мной в одной комнате. Наверняка это капризная избалованная принцесса, надменная и высокомерная, а от своей сестры Сьюэллен, живущей в доме Тета, я знала, что соседка по комнате значит в студенческой жизни очень много. И я уже, кажется, в тысячный раз пожалела о том, что Сьюэллен стала членом женской общины университета и поселилась вместе с другими ее членами, иначе мы могли бы жить вместе.

Затем в комнату заглянула девушка с рыжими волосами — яркими, словно освещенными солнцем: очень высокая, в рабочей мужской синей сорочке, слишком большой для нее, и неизменных джинсах. В ней чувствовались удивительная уверенность и обаяние, которые затмевали даже ее необыкновенную красоту. Было совершенно очевидно, что несмотря на скромную одежду, она вполне может быть владелицей белого дорожного сундука.

— Заявляю официально, — громко произнесла она, — что ты — точная копия Скарлетт О'Хары. — Я засмеялась. Мне это говорили уже не в первый раз: я действительно была немного похожа на Вивьен Ли. Она продолжала внимательно меня разглядывать… — Ты недостаточно высока для того, чтобы стать королевой красоты. Но, все равно, ты почти такая же красивая, как и я.

Мне пришлось рассмеяться над ее словами.

— Ты моя соседка? — спросила я, надеясь услышать утвердительный ответ. Похоже, у нее было чувство юмора, — одно из самых необходимых качеств хорошей соседки. Она явно была личностью незаурядной.

— Очень бы хотелось сказать «да», но не могу. Я живу в комнате 303, и у меня уже есть соседка. — Она выразительно закатила глаза.

— Ну, все равно заходи.

Она не спеша вошла и, развалившись на одной из двух кроватей, заявила:

— Скарлетт О'Хара — моя самая любимая героиня. Я смотрела этот фильм раз десять и даже два раза читала книгу, хотя и стараюсь читать поменьше.

Я впервые видела человека, который старался читать поменьше.

— Почему? — спросила я.

— Почему что? Почему я стараюсь читать поменьше? Чтобы поберечь глаза, для чего же еще! Разве ты не знаешь, что, если напрягать глаза, они теряют свой блеск?

— Никогда об этом не думала. Я очень много читаю. А почему Скарлетт О'Хара твоя любимая героиня?

— Потому, что еще когда она была маленькой девочкой, ей уже было наплевать на всех, кроме себя самой. Она была сильной, добивалась всего, чего хотела, была умной и у нее был твердый характер. И все мужчины сходили от нее с ума. Мне всегда казалось, что я должна быть и внешне похожа на Скарлетт, иметь такие же зеленые глаза, как ты. Но вообще-то я ничего не имею против своих собственных, желтых. Очень необычный цвет, правда?

Я опять не смогла удержаться от смеха. Эта девушка была просто чудо, что-то совершенно невероятное.

— У тебя прекрасные глаза, — подтвердила я абсолютно искренне. Глаза у нее были похожи на матовый янтарь.

— Спасибо, — поблагодарила она, мрачно глядя на меня. — Нет, из тебя не получится ни королевы красоты, ни манекенщицы. Ты слишком маленького роста.

Я улыбнулась.

— Мне здорово повезло, что я никогда и не мечтала стать королевой красоты или манекенщицей. Я хочу стать учительницей. Преподавать английскую литературу. А ты кем хочешь быть? Манекенщицей? Или просто «Мисс Америка»?

— Посмотрю, что получится. Не буду торопиться. Возможно, я и смогу стать королевой красоты. Может быть, даже «Мисс Америка». Тогда я впоследствии стану манекенщицей. Разумеется, в Нуэва-Йорке. Если, конечно, сначала не попаду в Голливуд. Как ты можешь заметить, фигура у меня очень подходит для работы манекенщицей — узкие бедра и груди крохотные. Когда я училась в старших классах, то запихивала в бюстгальтеры носки. А ты, лапочка, хотя и не сможешь стать манекенщицей, но сиськи у тебя — будь здоров. Господи, вы только посмотрите!

Я инстинктивно взглянула вниз. На мне были джинсы и старая, уже подсевшая футболка, которая здорово обтягивала мой пышный бюст.

— Да, если бы я была мальчишкой, — заявила рыжая, — я-то, наверное, просто с ума бы сходила, наверное, просто подскочила бы и откусила кусочек прямо сейчас…

Мы обе начали хохотать, как чокнутые, и мне было искренне жаль, что она будет жить не со мной.

— Меня зовут Бонита Энн Льюис, я из Цинциннати, — представилась я, — но все меня зовут Баффи. Моя сестра Сьюэллен — она здесь на предпоследнем курсе, — назвала меня так, когда я была маленькая. Она назвала меня так в честь соседской собаки.

— А меня зовут Сюзанна. Я из Кентукки и учусь на втором курсе. Я окончила первый курс в универе Кентукки, и никто не смеет давать мне клички или сокращать мое имя. Я даже не разрешаю никому называть меня Сью или Сьюзи, или еще как-нибудь — только Сюзанна, с одним «з» и двумя «н». — Она залезла в карман своей рубашки и достала мятую пачку «Мальборо». — Хочешь сигарету? Вот травку я не курю никогда. Хотя раньше курила — в курилке библиотеки, когда училась в выпускном классе. Но потом узнала, что это портит волосы. Разрушает фолликулы, представляешь! — (Тогда я в последний раз видела, что Сюзанна курит — она бросила это занятие на следующий день, прочитав статью какого-то врача-дерматолога в «Космополитэне» о том, что курение портит цвет лица). — Я хочу, чтобы ты распаковала этот шикарный сундук, продолжала Сюзанна, выпуская дым в потолок. — Ужасно шикарный, просто класс. До смерти жаль, что твои вещи мне не подойдут…

— Это не мой сундук. Он принадлежит моей соседке, которая еще не появлялась. И я сильно сомневаюсь, чтобы у меня были такие вещи, которые тебе бы до смерти захотелось надеть.

— Да. Ужасно жаль, что я живу не с тобой, а с этой придурочной из Нуэва-Джерси, что судьба оказалась столь жестока ко мне. Клео Пулитцер. О Боже! Ну и имячко! Идиотизм какой-то!

— А почему ты все время говоришь «Нуэва-Йорк» и «Нуэва-Джерси»? — спросила я — меня почему-то немного раздражала эта ее манера.

Сюзанна широко открыла свои янтарные глаза.

— Потому что я изучаю испанский. «Нуэва» — это по-испански «новый». — Она прищурилась. — А что? Тебе это не нравится?

Я не знала, что сказать. Я еще плохо ее знала, однако решила рискнуть.

— Мне кажется, это как-то глупо, вычурно, — я виновато улыбнулась, чтобы она на меня не очень обиделась.

Она немного подумала, затем решила засмеяться.

— Согласна. Заявляю, что ты права. Правда, жаль, что мы живем в разных комнатах. Мне кажется, ты очень умная. Наверное, это все из-за книг, которые ты прочитала. А если бы мы жили вместе, ты бы смогла поделиться со мной своими мозгами.

— Да? — Я продолжала разбирать чемоданы и укладывала хлопчатобумажные трусики в верхний ящик комода. — У меня такое чувство, что тебе-то ни у кого мозгов занимать не надо.

— Мне? Да я всего лишь маленькая бедная дурочка из Ки, и у меня хватает мозгов лишь для того, чтобы правильно воспользоваться тем, что дала мне природа.

Я подумала было посоветовать своей новой подруге не говорить «Ки» вместо Кентукки, что было примерно из той же категории, как «Нуэва-Йорк», но в эту минуту в полуоткрытую дверь постучали, и на пороге возникла еще одна высокая девушка — на этот раз с очень длинными светлыми волосами.

— Меня зовут Кэсси Хэммонд, — объявила она, — и, по-моему, это моя комната. — Эта фраза звучала скорее как вопрос.

— Заходи, — сказала я приветливо. — Если это твой сундук, значит, и комната твоя.

Блондинка виновато улыбнулась.

— Это мой сундук… Меня зовут Кэсси Хэммонд, — повторила она и вошла в комнату, держась очень прямо. Она протянула руку сначала мне, потом Сюзанне. Я видела, что Сюзанна внимательным взглядом оценивает и ее бежевый свитер из мягкой шерсти, и коричневую плиссированную юбку, лишь на пять сантиметров выше колен. (Большинство девушек здесь, в университете, носили гораздо более короткие юбки). Я заметила, как затрепетали ресницы Сюзанны, и догадалась, что моя новая приятельница, очевидно, решает вопрос, какое место займет Кэсси в конкурсе красоты, поскольку та была достаточно высокой и очень хорошенькой. Однако мне сразу показалось, что Кэсси не из тех, кого интересуют конкурсы красоты. В ней была странная неуверенность, и несмотря на прекрасные манеры и веселую доброжелательную улыбку в ней чувствовался какой-то надлом.