— Нет, — рассмеялся Лео. — Он пропишет ему лекарство, которое одновременно отвадит его от выпивки и укротит темперамент.

— Укротит темперамент? — повторила она.

— Да. Не будет больше ни вспышек ярости, ни сцен ревности. Ты увидишь другого Поли — тихого, смирного, которым сможешь управлять, которому поможешь подняться со дна, и постепенно, незаметно избавишься от него.

О Боже, это было бы прекрасно! Если бы только можно было помочь Поли снова встать на ноги, обрести самого себя, и в то же время сделать так, чтобы он навсегда ушел из ее жизни!..

Она округлила глаза:

— Что, действительно существует такое лекарство?


К тому времени, когда мы сели за стол, у Поли уже потухли глаза, и было заметно, что он старается держаться нарочито прямо, как это свойственно всем пьяницам, которые хотят показать, что они в порядке. Он молчал. Я следила за ним и не видела, чтобы он что-нибудь пил. Так когда же он набрался? И где? Заперся в ванной с поллитровкой? И где же та ярость, в которую он, по словам Сюзанны, обычно впадал по пьяни? Я только заметила, что он мрачен как туча. Бедняга! Выпивка уже не приносит ему удовольствия. А ведь он хотя бы мог быть веселым пьяницей…


Обратно в «Плазу» мы ехали в такси, держась за руки. Мы оба думали о Поли.

— Эта сучка Сюзанна… — не сдержался Тодд, хотя это было не в его характере. Он относился к людям терпимо, и причуды Сюзанны скорее забавляли его.

— Но тут не только ее вина, — попыталась я оправдать ее. — Наверное, у Поли врожденная склонность к алкоголизму. Безответная любовь встречается сплошь и рядом. Довольно многие любя тех, кто не любит их. Но они при этом не распадаются на части, ведь так? Они берут себя в руки и продолжают жить…

Губы Тодда превратились в тонкую линию. Он покачал головой.

— Дело не только в безответной любви. Это было бы очень просто. Сюзанна использовала его… Нагло, непростительно. Она нанесла ему смертельную рану.

Я содрогнулась. Страшные слова: «смертельная рана»…

— А Лео не переменился, правда? — помолчав, спросила я.

Тодд усмехнулся:

— Нисколько. Старый Лео остался прежним. И Клео не особенно изменилась, разве что осветлила волосы.

— По-моему, она все-таки стала немного другой. Мне кажется, в ней нарастает бунт против Лео, тогда как раньше каждое его слово она воспринимала как откровение.

— И ты думаешь, что этот бунт когда-нибудь грянет?

— Не знаю. Пока не знаю. Она до сих пор живет представлениями о счастливом браке, которые мать вбила ей в голову. И сейчас ей даже хуже, чем ее разведенной матери.

Я тяжело вздохнула. Все вокруг казалось безрадостным. Тодд двумя пальцами поднял мой подбородок.

— Не грусти, Баффи Энн. Я люблю тебя всеми фибрами своей души…

«Благодарю тебя, Господь». Он поцеловал меня, и тут наше такси остановилось перед входом в гостиницу.

Выходя из машины, Тодд заметил, что по парку, который находился на другой стороне улицы, разъезжают старинные экипажи, в которых катаются влюбленные парочки.

— Пошли, — потянул он меня за собой. — Ведь тебе никогда не случалось трястись в экипаже, запряженном лошадьми?

Лошадка везла нас неспешной рысью через Центральный парк, и я шепнула в лицо Тодду:

— Спасибо…

— Почему мне спасибо? Это исключительно заслуга лошади и кучера.

— Спасибо за то, что ты не изменился. Спасибо за то, что ты остался тем же Тоддом, в которого я когда-то влюбилась… Моим Тоддом.


Мы стояли недалеко от «Плазы» у фонтана, переливавшегося огнями при свете звезд.

— Он называется «Фонтаном плодородия», — сообщил Тодд, показывая мне на бронзовую статую обнаженной женщины, украшавшую фонтан. — Насколько я понимаю, плодородие олицетворяет корзина с фруктами, которую она держит.

— Да.

— Она мне нравится. По-моему, она похожа на тебя, — добавил он. Конечно, это была полная чушь.

— Ну, я не настолько плодовита. Пока что я произвела на свет только Меган.

Я вспомнила, что несколько лет назад мы с Тоддом решили обзавестись пятью детьми. Но Тодд возразил:

— Я думал о других плодах, которые ты неустанно взращиваешь, — о дружбе, понимании, сострадании и милосердии. Не говоря уже о любви.

— О Тодд, ты всегда говоришь о любви.

Я заметила волнение в его глазах.

— Знаешь, что я собираюсь сделать? Я собираюсь заказать такую же статую, но в точности похожую на тебя, установить ее в фонтане, а фонтан построить в середине нашего торгового центра!

Мне сразу стало ясно, что он решился открыть мне свои планы. Но прикинулась, что не поняла:

— Какого торгового центра?

Он с улыбкой посмотрел на меня:

— Я еще не знаю, как его назвать. Может быть, так: «Центр плодородия Баффи Энн Кинг»? Нравится?

Я ответила вопросом на вопрос:

— Ну и сколько ты это вынашивал?

— О, два или три месяца. У нас есть права на землю, и я подумал: «Почему бы и нет»?

— Почему бы и нет? Да потому, что, как я считала, ты озабочен строительством следующего жилого квартала. Я полагала, что именно этим бизнесом мы занимаемся.

— И я так считал. Но потом подумал: «Черт побери, это мы уже освоили. Почему бы не придумать что-нибудь новенькое?»

— Что-нибудь новенькое? Ты называешь гигантский проект торгового центра «чем-нибудь новеньким?» Ведь речь идет о миллионах и миллионах долларов… — И добавила: — Я правильно говорю?

Он самодовольно улыбнулся.

— Я уже договорился с банками о ссуде. И составил список торговых отделов, которые войдут в состав центра.

Я испуганно покачала головой:

— Это больше смахивает на прожектерство.

— Ничего не бойся, Баффи Энн. У меня уже разработан весь проект. Мы закончим строительство торгового центра самое позднее через год. Мы будем возводить его по тому же принципу, что и дома. Безостановочно, в несколько месяцев. Ты знаешь мой девиз…

У него было много девизов.

— «Ничем не рискуем, ничего не получаем»? — предложила я.

— Ой-ой-ой! С любовью мы способны на все…

— Ах ты! — Я сделала вид, что рассердилась. — Почему ты раньше ничего мне не сказал?

— Потому что хотел сделать тебе сюрприз. Подарок на день рождения…

— Но мой день рождения еще не наступил. Почему ты передумал и решил сообщить мне об этом сейчас?

— Я просто подумал, что трудновато будет запрятать в праздничном пироге торговый центр.

Я изобразила возмущение.

— Очень неудачная шутка!..

И тут мы улыбнулись друг другу и взялись за руки, все еще глядя сквозь ночной туман на статую.

Я хихикнула, и Тодд радостно произнес:

— Согласись, что тебе все-таки понравилась моя шутка.

— Нет. Нисколько. На самом деле я думала о том, как ты изменился. Несмотря на свое зубоскальство, ты стареешь.

Его брови взлетели.

— Разрешите спросить, что заставляет вас так думать? — спросил он галантно.

— Я вспомнила о нашем медовом месяце, о Париже, о фонтане на площади Святого Михаила с каменными дельфинами. Да, ты становишься старым и скучным.

Поколебавшись секунду, он проговорил:

— Ты говоришь черт знает что… — И вдруг он оказался в фонтане, обдав меня брызгами. — Иди сюда, — и он протянул ко мне руки. — Иди, любовь моя.

— Но мое платье, — запротестовала я, смеясь.

— Баффи Энн. Уж кто стареет — так это ты!

— Тогда в Париже на мне не было платья стоимостью три тысячи долларов.

И все же я решилась броситься в фонтан. Мои слезы смешались с волшебными брызгами, и Тодд крепок обнял меня, словно в его руках была сама жизнь.

20

Я распаковывала вещи, довольная тем, что наконец мы вернулись домой. Прошло всего три дня, но за это короткое время я поняла, как счастлива. Я вытащила флакон духов от Сюзанны, поставила их на свой туалетный столик и вспомнила о ее подружке Поппи, у которой тоже был такой флакон. Мне не давала покоя мысль, что сталось с этой девочкой из Кентукки после того, как она покинула дом Сюзанны.

* * *

Поппи вернулась в мотель «Большая волна» и увидела, что Герман лежит на кровати и, потея, сам себя ласкает.

— Какого черта ты тут делаешь, мальчик с куриными мозгами? — Он робко улыбнулся. — Ты думаешь, я притащила тебя на себе в Лас-Вегас для того, чтобы ты тут валялся, как мешок с дерьмом, и играл сам с собой?

— А чем мне еще заниматься? Ты же сама сказала, чтобы я не уходил из комнаты.

— Я говорила тебе тысячу раз: когда меня нет, ты должен заниматься, репетировать. Постоянно. Чтобы всегда быть в форме.

— Я репетировал, Поппи. Как ты велела. Постоянно, неделями.

— Неужели? Хорошо, в среду вечером, ты выступаешь. Это твой первый поганый концерт в большом городе, и желательно тебе спеть хорошо, потому что мне надоело возиться с никчемным идиотом, который не отличает своего члена от своей задницы и не находит ничего лучшего, как валяться в постели и играть со своей штучкой.

— Я действительно буду петь? Я получил приглашение? Самое настоящее?

— Да, придурок. В «Серебряной жиле».

— Клево. Как тебе это удалось, Поппи?

— О Боже! Меня когда-нибудь стошнит от тебя. Да уж порядочно покрутилась, кретин. Теперь слушай внимательно. Завтра утром ты отправишься в Эль-Пасо.

— Зачем?

— Чтобы кое-кому оказать услугу. Ты окажешь услугу — тогда и тебе ответят тем же. Заберешь пакет и привезешь сюда.

— А ты не поедешь со мной?

— Нет, не могу. У меня дела. Ведь тебе хочется выступить в среду?

Он кивнул.

— Тогда сделаешь, как я тебе сказала, и не потеряй посылку. Если потеряешь, лучше не показывайся мне на глаза. Кстати, теперь тебя будут звать Бо Бофор.

Он удивленно взглянул на нее.

— Почему?

— Потому что оно благозвучнее, чем Герман Бофор, идиот!

— А, понятно, — добродушно согласился он. — Бо Бофор… Мне нравится, Поппи.

— О Господи, какое достижение!


— Ну и воняет же от тебя сегодня!

— Я всю ночь просидел за рулем, чтобы пригнать свой пикап из Эль-Пасо. Уже несколько месяцев я мотаюсь туда и обратно. Туда и обратно. Я вымотался, Поппи.

— Слушай. Начиная со следующей субботы, ты поешь в «Плавучем театре». Это действительно первоклассное место. Если ты покажешь себя на этом концерте, то, может быть, тебе больше не придется ездить в Эль-Пасо. Я пригласила кое-каких людей, чтобы они присмотрелись к тебе, так что ты должен быть на высоте. Мы перекрасим тебя в блондина, и перед тем как ты начнешь петь свои обычные песни, я хочу, чтобы ты исполнил попурри из ранних песен Элвиса, с которых он начинал. И хочу, чтобы ты, как Элвис, завил свой чуб и научился бешено крутить бедрами.

— Но это не мой стиль, Поппи. Я пою строгое «кантри».

— Заткнись, идиот. У меня уже в печенках твой скулеж. Ты сделаешь так, как я скажу. И к субботе должен быть готов со своими…

И она запустила ему что-то из его музыкальных штуковин прямо в лицо.


Бо важно расхаживал по своей гримерной в новом облегающем, усыпанном блестками костюме ковбоя, откидывая то в одну, то в другую сторону свои свежевыкрашенные белокурые волосы.

— Похоже, это уже что-то, — сказал он, с удовольствием оглядывая себя в зеркале. — Кажется, что под этими штанами спрятаны целые арбузы.

— Отличная идея, парень.

Поппи тоже переменила наряд. Короткая черная атласная юбка сидела на ней так же, как обычная джинсовая. Черный атласный верх. Под юбкой на этот раз оказались красные кружевные трусы — деталь туалета, которой она редко пользовалась.

— Слушай внимательно, Бо. Когда закончишь петь Элвиса, я сниму свои трусы и брошу ими в тебя.

Его глаза изумленно округлились.

— Зачем?

— Ты поймаешь их, понюхаешь, лизнешь, потрешь их о свой чуб и кинешь обратно.

— Зачем?

— Просто сделай так! И если после этого кто-нибудь из толпы швырнет тебе свои трусы, сделай то же самое. Поцелуй их, оботрись ими, перекинь через спину, вытри пот со лба! И кинь обратно.

— Но зачем мне утираться их обосранными трусами?

— Заткнись и сделай так! Болван! Мы станем секс-символом. Как Том Джонс. Как Элвис. Ты вывернешься наизнанку, ты взорвешь эту сцену! Ты так будешь мотать своей элвисовской задницей, будто она у тебя из резины! Вот… — Она порылась в сумочке. — Возьми. — И протянула ему красные пилюли. Не успел он спросить ее, что это такое, она сказала: — Это тебе для тонуса. Чтобы никто не подумал, что ты труп.