— Физическом? — переспросила она упавшим голосом.

— Да. Обследование показало, что у него пошаливают сердце, почки…

Ну нет! Это ему так не пройдет!

— Вы мерзкий врун! Я таскала Бо по врачам в течение многих лет. И никто из них ничего не говорил ни о сердце, ни о почках.

Доктор Перси еле заметно улыбнулся.

— Возможно, все эти врачи не решались сказать вам то, что вы не желали слышать.

— Отведите меня к мужу! Я всем вам тут головы поотрываю!

Но ее тон уже не звучал угрожающе, в нем чувствовалось отчаяние поверженного противника.

Перси взглянул на свои наручные часы и сверился с графиком на рабочем столе.

— Сейчас мистер Бофор принимает солнечные ванны. Два раза в день, всего двадцать минут, — сообщил он. — Тогда пойдемте на террасу.

Бо лежал на кушетке, а рядом на стуле сидел медбрат. Бо был в плавках, выставив напоказ свое загорелое натренированное тело. Невидящий взгляд его широко раскрытых глаз, невинных, как у ребенка, был устремлен в сторону горных хребтов, возвышавшихся к востоку от Института Перси.

Его напичкали транквилизаторами до потери сознания!


Они ехали домой… Одной рукой она вела машину, а другой гладила его неподвижную ногу, слезы бежали у нее по щекам, она лихорадочно соображала, что делать дальше. Сегодня среда. К понедельнику она должна привести его в нормальное состояние, чтобы он мог пойти на съемки, иначе они возьмут на его роль кого-нибудь другого. Оставалось только одно средство.

— Все хорошо, Бо. — Она всхлипывала, судорожно вцепившись в его бедро. — Поппи привезет тебя домой и будет ухаживать за тобой. Подожди немножко, скоро ты увидишь нашу замечательную розовую спальню. Она тебе очень понравится!

Ей не удалось привести его в норму за три дня. У нее ушло на это шесть дней, и благодаря ее усилиям он снова появился в студии, смеясь как ни в чем не бывало и напевая песенки, весело и добродушно всех приветствуя, озираясь по сторонам и не глядя на того, с кем он здоровался. Через пару часов Поппи увела его в гримерную, и он повалился на кровать. Его трясло, и она приготовилась сделать ему инъекцию. А он с улыбкой посмотрел ей в глаза и произнес:

— Сладкая моя! Впрысни мне сладкого зелья, героинчика!


В тот день я не пошла в студию поприветствовать Бо. И когда вечером, мрачный как туча, вернулся Тодд, я спросила его о Бо.

— Выглядит он здоровым. Загорел и похудел на двадцать фунтов. Он выглядит даже слишком хорошо для своей роли. По сценарию его герой должен быть измученным и бледным.

— А как он играет? — спросила я нарочито безразличным тоном.

— Сегодня он сыграл отлично. Просто отлично.

— В таком случае пусть тебя не волнует его внешний вид. Через пару недель он сойдет с лица и как следует вымотается.

Тодд зажег сигарету. Он совсем недавно начал курить, я оставила его пускать клубы дыма в одиночестве, а сама пошла за своим дневником. Под записью о возвращении Бо я сделала сноску. «Тодд перестал умолять меня, чтобы я позволила ему прекратить съемки. Я готова бороться до конца».

78

Вернувшись вечером из студии домой, Сюзанна всячески старалась отдалить тот момент, когда придется взойти на свое погребальное брачное ложе. В этой комнате витал запах ее смерти, по бокам нависали средневековые полотна с изображением распятия Христа, а под белыми кружевными подушками лежал наготове револьвер.

Если бы только можно было пропадать на студии и день и ночь, она бы выдержала. Ей уже не удавалось уснуть. Она не могла спать в этой комнате, зная, что тело Бена тут, рядом, и его дуло каждую минуту может вонзиться в ее плоть, и святые будут скорбно взирать на нее со стен, испытывая ту же муку, что и она.

Иногда, по дурости своей, она пыталась выпросить у Бена снотворное, объясняя, что это не сама она хочет выпить таблетку, а ее тело нуждается в отдыхе. Естественно, она не признавалась ему, что мечтала наконец отключиться от своих мыслей и забыться. Но Бен был тверд как скала, как то стальное орудие смерти, которое каждую ночь рвало на части ее внутренности, ее щеки и губы. Да, Бен был тверд, хотя голос его казался мягким. Мягкий голос, несущий смерть.

Вместо таблетки он дал ей горячего молока с медом, дрожжами и сырыми яйцами, потому что она не могла есть, не могла ничего проглотить, даже если ей удавалось заставить себя положить что-нибудь в рот. На этот раз она сумела-таки влить в себя молоко, потому что Бен пригрозил, что в противном случае ее будут кормить принудительно, с помощью внутривенных инъекций. Он не допустит, чтобы его совершенная статуя вдруг потеряла свое совершенство, перейдя ту грань, которая отделяет изящную хрупкость от истощения. Вначале она решила, что инъекции делают только в больнице и значит, она будет проводить ночи в пустой палате, а не в опротивевшей ей гобеленовой спальне. И тогда она перестала сдерживать рвоту. Но потом ей стало ясно, что все необходимое для внутривенного кормления Бен перенесет в ее домашнюю пыточную. И сам палач будет делать ей инъекции после того, как изрядно помучает ее.

И бессонными ночами она думала только о том, как обмануть орудие пыток, которое терзало ее ночь за ночью. И однажды, когда они уже собирались ложиться, она вдруг нашла решение. Служанка принесла ей на серебряном подносе горячее молоко в красивом бокале, а Бен тем временем переодевался в туалетной комнате. Да, теперь-то уж ей удастся обдурить коварное дуло.

Опрокинув бокал, она радостно выплеснула его содержимое на узорчатый ковер. И, размахнувшись, разбила бокал о мраморный туалетный столик. У нее в руках остался острый осколок. Закрыв глаза, улыбаясь, она вонзила его себе в промежность. И когда по ее беломраморным бедрам полилась кровь, стекая прямо на чистые белоснежные простыни, она расхохоталась.

Я записала в своем дневнике: «Бен поместил Сюзанну в больницу в Санта-Барбаре. Он говорит, что не знает, сколько она там пробудет, по-видимому, несколько дней. По ее словам, она потеряла сознание в ванной, когда держала в руке стакан с водой. В своем официальном сообщении студия заявит, что у нее воспаление гортани и таким образом предотвратит возможные слухи о «несчастном случае». Местонахождение больницы будут держать в тайне».

На секунду я отложила ручку в сторону. На мой вопрос, приостановят ли они съемки, Тодд ответил «нет». На этот раз они подойдут к проблеме творчески — «несчастный случай» войдет в сценарий. Я снова взяла ручку и записала: «Соответственно, будет переделан сценарий».

Сколько же еще возникнет такого рода проблем по ходу съемок, которые придется вот так «творчески» решать? Я думала о том, что произошло с Сюзанной. Где тут правда, а где — вымысел? Я злилась на себя за то, что не могла сдержать слез. Мне было жаль не сегодняшнюю Сюзанну, а то рыжеволосое, длинноногое страстное создание, которое на протяжении стольких лет так дорожило своим телом, своей святыней.

79

Как говорится, время неумолимо шло вперед. Теперь Мэтти ходил в детский сад вместе с Дженни, дочкой Кэсси, а Микки следом за ним пошел в ясли. Митч стал скаутом, а Меган занималась в школе балетом и бегала на свидания с мальчишками. Кэсси вернулась на работу в музей, а Сьюэллен и Клео успешно занимались бизнесом и были абсолютно счастливы. Только съемки «Белой Лилии» все никак не кончались, и мне казалось, что я попала в замкнутый круг.

Примерно раз в две недели я покупала себе какую-нибудь красивую побрякушку, и каждые две или три недели сценарий «Белой Лилии» переписывали в зависимости от возникавших по ходу съемок неувязок.

Наконец Тодд объявил, что всем, не задействованным в съемках, запрещено появляться на площадке, за исключением Поппи Бофор, которой было необходимо находиться рядом. Это распоряжение было вызвано тем, что постоянно присутствие Бена угнетало Сюзанну, вернувшуюся из Санта-Барбары. Тодд и Лео уже давно пришли к выводу, что ей тяжело играть, когда около камер все время стоит Бен и наблюдает за ней.

Развернулась настоящая борьба. Бену запретили появляться на съемках, и он забрал с собой Сюзанну и стал ждать, когда Тодд сдастся. Я с волнением думала, что же предпримет Тодд. В прежние времена Тодда невозможно было запугать, он никогда не боялся пойти на конфликт не только с отдельным человеком, но и с целой организацией. И его нельзя было заставить отступить, если он считал, что прав. Но Тодд уже не был прежним. И весь Голливуд наблюдал за новым поворотом событий на студии Кинга. Вся эта история с нескончаемыми съемками «Белой Лилии» превратилась в анекдот, который без устали пересказывали злые языки.

Снова стали снимать второстепенные эпизоды, без Сюзанны. Но нью-йоркские банкиры, которые вкладывали деньги в этот фильм, отказались субсидировать съемки. Похоже, что Бен пустил в ход все свои связи в высших кругах. А без нового притока средств снимать дальше было невозможно. Ни одна студия, даже самая крупная, не в состоянии сама финансировать такие грандиозные съемки, необходимо вливание извне.

Я видела, как Тодд каждый вечер мерил шагами библиотеку, надеясь отыскать решение этой новой проблемы. Мне показалось, что он уже испробовал все возможные варианты, которые не требовали моего вмешательства и моей подписи. И я подумала о хранящихся в банке драгоценностях, к которым имела доступ только я. О тех самых драгоценностях, которые я покупала на наши общие средства. Однако Тодд ни разу не упрекнул меня и не потребовал, чтобы я перестала транжирить деньги. В глубине души я, естественно, хотела, чтобы хороший парень победил плохого, но упорно говорила себе, что в данном случае хороших парней нет, и схватка идет между двумя отъявленными негодяями. Я осталась при своем мнении даже тогда, когда, без ведома Тодда и Говарда, ко мне влетела Сьюэллен и спросила в лоб, чего же я жду. Она читала, что однажды Мэрион Дэвис продала драгоценности, которые дарил ей Уильям Хирст, чтобы выручить его из беды.

— А он был мультимиллионер! Он был всего лишь Уильям Хирст! Не то что наш Тодд! — Ей было невдомек, почему я до сих пор не запустила руку в свою ценную коллекцию ювелирных украшений, которые, по ее мнению, неизвестно для чего покупала. — Ты же всегда была равнодушна к этой мишуре. Даже когда Тодд преподносил тебе что-нибудь в подарок… — Я пожала плечами, и она подозрительно посмотрела на меня. — Почему ты продолжаешь их скупать?

— Думаю, потому, что я изменилась и теперь люблю драгоценности. Люди меняются…

— А я тебе не верю.

— А во что же ты веришь?

— Я верю в то, что ты, безусловно, изменилась. Не настолько я была поглощена делами, чтобы не заметить, что с тобой что-то происходит. И теперь мне кажется, что ты завидуешь Тодду. Его успеху. По-моему, тебе надоело, что он верховодит в вашей семье, и ты задумала спихнуть его с пьедестала. Но ты скверно поступаешь, наподобие тех феминисток, которые ведут себя как последние суки, считая, что тем самым отстаивают равноправие. Ведь ты выбрасываешь его деньги на ветер. И только чтобы продемонстрировать ему, что ты презираешь эти деньги, некий символ его успеха. И это ты, Баффи!

Я рассмеялась ей в лицо.

— Сьюэллен, ты несешь чушь!

— Пусть так. Тогда почему ты не отдашь ему свои драгоценности, чтобы спасти его?

— Его спасти? А может быть, ты больше о себе беспокоишься? Ведь вы с Говардом тоже входите в долю?

Сьюэллен вспыхнула, и я заметила, как дернулась ее рука. Она, конечно, хотела влепить мне пощечину, и я могла ее понять. «Боже! Что со мной происходит!» Но я злилась на нее. Она явилась защищать Тодда, тогда как ее собственная сестра месяц за месяцем медленно умирала. И потому я не стала извиняться.

— Я не собиралась обижаться на твои слова, Баффи, — заявила она, — потому что люблю тебя и знаю, что это не ты. По-моему, в тебя вселился дьявол…

Как она была неправа! Дьяволом был Тодд, и он давно не притрагивался ко мне. Но я не сказала ей об этом, потому что тогда она бы уж точно ударила меня и, возможно, догадалась бы, что мы с Тоддом не в ладах. Так что я только рассмеялась и ответила:

— Может тебе стоит отвести меня к изгоняющему дьявола?

— Мне не нужны твои идиотские советы, Баффи. Лучше отдай Тодду драгоценности.

— Ты действительно считаешь, что мне следует так поступить? Ты, которая всегда верила в надежное помещение капитала? Ты, которая постоянно упрекала меня, что я поддерживаю любые, самые глупые выходки Тодда? Ты, которой с самого начала претила идея создания киностудии? И теперь ты предлагаешь забрать все накопленное мной, все, что еще не ушло на идиотскую затею Кинга, и бросить в общий котел, в котором уже утонуло целое состояние? Этот фильм — сплошное недоразумение, Сьюэллен! Разве ты этого не знаешь? К тому времени, когда закончатся съемки, студия, возможно, уже вообще не будет существовать. И ничего, ничего — никакие деньги — не спасут ее!