— Вам помочь, мадам? — спросила сидящая у входа медсестра.

— Нет, я просто смотрю, — ответила Оливия Джуэлл.


— Она родила девочку, — сообщил Паоло официантке в баре, потому что он уже дошел до такого состояния, когда официанткам рассказывают о своей личной жизни. — Поппи. Она назвала ее Поппи. Такая маленькая красотка.

Кирк с гордостью засмеялся и снова потянулся к стакану. Но тот оказался пуст.

— Ну не правда ли? — непрестанно спрашивал он. — Она настоящая красавица?

— Мои поздравления! — улыбнулась официантка. Высокая, со светлыми волосами. Тридцать с небольшим. Она вытерла мокрую скатерть перед ними. — Подождите, когда она начнет орать в три утра. А потом в четыре. А потом в пять. Вот тогда и говорите, что она красавица.

Они посмотрели женщине вслед.

— Вряд ли у нее есть дети, — задумчиво произнес Кирк.

— Наличие детей можно определить с первого взгляда, — кивнул Паоло. — Я уже давно это заметил.

— Как бы мне хотелось, чтобы она была счастлива! — с жаром продолжал Кирк, снова переключившись на свою дочь. — Чтобы она была здоровой, росла на природе! Не так, как большинство современных детей. Лишний вес. Наркотики. Я бы хотел, чтобы она научилась нырять! Знаешь, что мы сделаем, когда она немного подрастет? Мы будем плавать с дельфинами! Ей понравится! Моей маленькой Поппи это наверняка понравится!

— Конечно, понравится. Вам понравится всем троим.

— Троим! — Кирк задумчиво повертел в руках пустой стакан. — Да, я отец! Просто не могу в это поверить. Что я вообще знаю об отцовстве?

— Ничего, научишься. А как Меган?

— Она потрясающая! Правда, какая-то… спокойная. Очень мало говорит.

— Это всего лишь адаптация. Она свыкается с мыслью, что стала матерью.

Кирк задумчиво помолчал, и Паоло в который раз осознал, что, несмотря на всю эйфорию момента, этот человек считает его абсолютно посторонним. Просто сегодня вечером ему больше не с кем поговорить.

— Она столько пережила! Предродовая эклампсия. Все эти анализы и обследования. Постоянное беспокойство, страх, что начнутся роды. Кесарево сечение. Господи! Они вскрыли ее, как банку мясных консервов! В больнице мистера Стюарта считают хорошим врачом. А между прочим, сестры говорят, что он оставил у нее на животе огромный шрам! И вот теперь Поппи в инкубаторе! А Меган… ну, я не знаю… У нее такой вид, словно ее избили до полусмерти. Избили так, что она не может встать. Между нами говоря: мне кажется, что она должна чувствовать себя счастливее.

— Это всего лишь адаптация, — повторил Паоло, хотя и сам не мог поверить в то, что женщина родила ребенка и не чувствует себя счастливейшим человеком в мире. Он махнул рукой официантке. — Прошу вас, еще пару пива!

— Но что тут поделаешь, — снова вздохнул Кирк. — У нас с Меган все не так, как у вас с женой. Мы не близки друг другу. Меган едва меня знает.

Официантка поставила перед ними пиво.

— Подождите, пока у ребенка начнутся колики, — сказала она.

— Дай ей время, — продолжал разговор Паоло. — Меган еще молода. Она самая младшая из сестер.

— Да, конечно, молода. Но не настолько. Я хочу сказать, что наши дедушки и бабушки, да и наши родители, совсем не считали, что двадцать восемь лет — слишком рано для того, чтобы рожать ребенка. Они бы скорей решили, что уже поздновато.

Паоло обдумал сказанное Кирком.

— По-моему, мои отец с матерью в двадцать восемь лет уже считали себя пожилыми.

— Забавно, не правда ли? В наше время люди вообще не задумываются о детях в… как бы это сказать?.. в детородном возрасте.

— Истинная правда, — согласился Паоло. — Посмотри вот на Кайли Миноуг. Твою соотечественницу.

— Да благословит ее Господь.

— Разумеется. Но я говорю о другом. Все считают ее самой желанной женщиной на планете. А ей сколько лет? Далеко за тридцать?

— Какое это имеет значение?

— Она выглядит фантастически! Тут нет никаких сомнений. Любой мужчина в нашей стране… ну, в общем, ты сам понимаешь… И тем не менее. Она женщина в зените славы. Выглядит потрясающе. А что насчет ее яйцеклеток?

— Яйцеклеток Кайли Миноуг?

Паоло кивнул головой.

— Яйцеклетки Кайли Миноуг далеко не первой свежести. Их можно считать пожилыми. Знаешь ли ты, что происходит с яйцеклетками женщины после тридцати пяти лет? Ничего хорошего. Вот вокруг этого и весь сыр-бор. В этом смысле Кайли уже не может рассчитывать на первый приз. Кстати, она, кажется, хочет иметь детей? Только не может найти подходящего мужчину?

— Вот в этом и вся проблема с современными девушками, — поддакнул Кирк, принимаясь за пиво. — Свои детородные годы они проводят с теми, кто им не особенно нравится.

Официантка собрала кружки и в который раз вытерла стол.

— А у ребенка еще зубки резаться начнут, — констатировала она.


Накануне выписки из больницы Меган получила фотографию своей дочери, вставленную в рамку с надписями: «Меня зовут…» и «Я вешу…». На месте имени кто-то вписал слово «Поппи», а вот на месте веса никто ничего не вписал. «Потому что тут нам нечем хвастаться», — подумала Меган.

На фотографии Поппи выглядела древней старушкой: маленькая, морщинистая, завернутая в зимнее одеяльце. Глядя на нее, Меган думала: «Моя бедная крошка! Какая ты на самом деле?»

В дверь кто-то легко постучал, и затем в палату просунулось сильно накрашенное лицо Оливии.

— Тук-тук, есть кто дома?

— Ты видела ребенка?

— Мельком. Она потрясающая. — Оливия тронула дочь за руку, тщательно избегая прикосновений к капельнице, с помощью которой Меган накачивали обезболивающими препаратами. — Главное, как ты, Меган?

— Швы чешутся.

— Надеюсь, они расположены ниже линии бикини? — озабоченно спросила мать.

— Я думаю, что до тех пор, пока я снова смогу носить бикини, пройдет целая вечность. Даже поход в туалет для меня пока еще серьезное испытание.

— Да что с тобой, девочка? Настроение не ахти? Послеродовая депрессия?

Меган покачала головой. В том-то и проблема: она сама не знала, что с ней. Кажется, такое настроение бывает у проваливших экзамен студентов. А она не привыкла проваливать экзамены.

— Мне всегда казалось, что я должна родить совершенно нормальным путем, — сказала она. — А кесарево сечение — это очень тяжело. Вытаскивают из тебя ребенка. Накачивают тебя лекарствами. Режут, как на бойне. И все теперь болит и зудит, и конца этому не предвидится.

— Не строй иллюзий относительно того, как рожают другие. Я вот родила вас совершенно обычным образом, по плану, и что же? Те же швы и растяжки. Кстати, ты уже кормишь?

— Она для этого слишком мала. Да и молока у меня немного. — Меган показала на машинку на тумбочке у своей кровати, снабженную чем-то наподобие насадки для пылесоса.

— Что это?

— Я откачиваю молоко.

— Ты хочешь сказать, что ты сперва его откачиваешь, а потом его дают ребенку в бутылочке?

— Именно так.

— Какая странная наука! Когда я кормила Кэт, эта жадная телка едва не сжевала мои соски. Но могу поклясться, что все мои проблемы начались тогда, когда она отказалась брать сосок и перешла на искусственное питание.

Меган засмеялась. Пожалуй, за все последнее время только мать смогла ее развеселить.

— Но дело не в боли, — продолжала Меган. — И не в шрамах. И даже не в том, что Поппи столько времени находится в инкубаторе. Все дело в том, что все теперь ждут, что я вот так вдруг, в одночасье, стану другим человеком. А я ничего такого в себе не ощущаю.

— А, все понятно, дорогая. Все считают, что мы в одночасье должны превратиться в любвеобильных кормящих матерей, с радостью меняющих пеленки своим отродьям. То есть против твоей Попси я, конечно, ничего не имею…

— Поппи. Ее зовут Поппи.

— Ну да, конечно, Поппи. Мужчинам разрешается включать и выключать свои отцовские чувства по собственному желанию. А для нас это считается противоестественным. Считается, что мы автоматически должны превратиться в этакую самоотверженную мать Терезу. — Оливия наклонилась ближе к уху своей дочери, словно излагала ей невесть какую ересь. — Скажу тебе одно: в том, чтобы посвятить свою жизнь другому существу, нет совершенно ничего естественного. Но не грусти: самые ужасные во всей этой истории — первые восемнадцать лет, потом будет проще.

— Ты, как всегда, в своем репертуаре.

— Да, в своем! — с гордостью подтвердила Оливия.

— А я не хочу относиться к своему ребенку как к некой помехе, как к оковам на руках и на ногах. Я хочу любить ее так, как она того заслуживает. Но… вот ребенок у меня уже есть, а матерью я себя пока не чувствую.

— Ну, ты прямо как я! — с триумфом воскликнула Оливия. — С этим уже ничего не поделаешь.

Внезапно по телу Оливии словно прошла судорога.

— Что с тобой? — спросила Меган.

— Ничего, дорогая. — Она потерла левую руку. — Иногда стреляет в руку. Это старость, дорогая. То есть, я хотела сказать, пожилой возраст.

— Надо показаться доктору, — посоветовала Меган.

Тут в дверь вновь постучали, и Меган с удивлением увидела улыбающуюся физиономию своего отца, едва видимую за огромным букетом цветов и столь же огромной коробкой шоколадных конфет в форме сердца.

— Это тебе, детка, — сказал Джек, обнимая дочь, от чего та громко вскрикнула. — Ой, извини! Виноват! Прошу прощения!

— Па, это швы. Они еще не зажили.

Джек улыбнулся бывшей жене, не выказывая ни малейших признаков враждебности или стеснения. «Вот актеры», — подумала Меган.

— Оливия, какой замечательный день, не правда ли?

— Привет, Джек. Ты можешь в это поверить? Мы с тобой дедушка и бабушка! Тебе не хочется немедленно пойти и перерезать себе вены?

— О, нет, наоборот, я чувствую себя так, словно я на седьмом небе! — Он повернулся к Меган. — Мы ее уже видели, эту твою Поппи. Замечательное дитя! Немножко мала, конечно, ну ничего, нагонит.

Меган прижалась к отцовским рукам, спрятала лицо на его груди. Вот что ей было нужно сейчас больше всего. Человек, который сказал бы ей, что все будет хорошо. Вдруг она заметила, что отец пришел не один. Рядом с ним стояла высокая улыбающаяся рыжеволосая девушка приблизительно одного с ней возраста. Некоторое время Меган смотрела на нее непонимающими глазами, не зная, чего ждать. На секунду ей даже показалось, что девица сейчас скажет, что надо померить давление или принять какие-нибудь таблетки.

— Меня зовут Ханна, — представилась девушка. — Я тоже вас поздравляю, Меган. Вы родили настоящую маленькую принцессу. И не беспокойтесь, я тоже родилась на два месяца раньше. И вот смотрите, какая вымахала!

Меган с благодарностью взглянула на Ханну. Кажется, из уст этой девушки Меган услышала первую хорошую новость за весь день.

Оливия с пристрастием изучала рыжеволосую.

— Ханна работает парикмахером на киностудии, — пояснил Джек.

— Так вот как вы познакомились? — воскликнула Оливия. — Эта женщина причесывала твою редеющую шевелюру? Как романтично!

— Мама! — укоризненно сказала Меган.

— Вместе вы смотритесь хорошо, — продолжала Оливия. — Хотя, конечно, вы слишком молоды, чтобы быть… как это теперь называется?

— Оливия, а ты слишком стара и могла бы, наконец, попридержать свой острый язычок! — не остался в долгу Джек.

— Прекратите! — воскликнула Меган. — Мне искромсали весь живот, напоили сверх головы всякой гадостью, я только что перестала делать пи-пи в утку, а вы пришли сюда, и единственное, о чем можете думать, — это о своих старых дрязгах, которые сто лет как мхом поросли! Забудьте об этом хоть на день, я вас очень прошу!

— Ханна, я должна извиниться за свою дочь, — сказала Оливия, вставая, чтобы уйти. — Она сегодня сама не своя. У нее родился ребенок.


В конце концов все они ушли домой, даже Джессика и Кэт, и Меган осталась одна в палате. Тремя этажами выше, в отделении интенсивной терапии, в своем инкубаторе спала Поппи, охраняемая казенной плюшевой обезьянкой размером в два раза больше ее самой.

Это отделение никогда не закрывалось. Заступившие на ночное дежурство медсестры были даже счастливы, когда Меган туда заходила, аккуратно неся капельницу в руках, и наблюдала за своим спящим ребенком. По многим причинам ночью в этом отделении было гораздо спокойнее, чем днем, когда там толклось множество консультантов, врачей, родственников и друзей. По крайней мере, Меган предпочитала ходить туда по ночам, потому что тогда ей не приходилось притворяться и делать храброе и веселое лицо.

— Хотите сами покормить ее в три часа ночи? — спросила медсестра-китаянка.