Тони Парсонс - Семья

— Один великий человек однажды сказал: организуй свою жизнь так, чтобы не было разницы между работой и отдыхом.

— Шекспир? — спросила Кэт.

— Уоррен Битти.

Между женщинами возникла симпатия с первого взгляда. Кэт никогда раньше не встречала людей, которые цитировали Уоррена Битти, хотя ее мать и сообщила, что однажды в лондонском Палладиуме Битти схватил ее за задницу за кулисами. Бригитт была гораздо веселее всех, кого Кэт в своей жизни знала. После домашней каторги в детстве она, наконец, увидела жизнь, какую бы сама хотела вести.

Когда весь город еще спал, обе женщины вместе обходили городские рынки, где покупали для своего ресторана мясо (в Смитфилде), рыбу (в Биллингсгейте), овощи (в Нью-Спиталфилдзе). Краснолицые мужчины в заляпанных кровью белых халатах кричали друг на друга в предрассветном тумане. Кэт научилась нанимать на работу хороший персонал и рассчитывать плохой, когда тот оказывался падким на алкоголь, наркотики или юных официанток.

Кэт натренировалась разговаривать с поставщиками вина, с налоговыми и санитарными инспекторами и никого из них не бояться. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, Бригитт стала для нее чем-то вроде матери.

Бригитт была одной из тех европейских женщин, которые еще в молодости открыли для себя привлекательный стиль жизни и придерживались его. Она никогда не выходила замуж, работала больше, чем все знакомые Кэт мужчины, но в то же время и столь же хорошо отдыхала: дважды в год Бригитт отправлялась в путешествие либо к подножию Гималаев, либо на Мальдивы, либо в автомобильный тур через всю Австралию. Иногда она брала с собой Дигби, иногда оставляла его дома, как будто он был не человеком, а любимым багажом.

Бригитт обожала свою жизнь, и долгие годы именно она была для Кэт примером и путеводной звездой, указывающей путь к ничем не обремененной жизни.

И вот теперь Бригитт сидела за столом и отбирала фотографии себя и Дигби на каком-то ослепительно-белом песке. Что это: Мальдивы? Сейшеллы? Бросив последний взгляд на фото, она скармливала его машине.

— Что он натворил? — спросила Кэт.

— Он захотел обновить свою личную жизнь, получить новые впечатления.

— Какие, например?

— Например, в виде пары двадцатичетырехлетних сисек.

Кэт на некоторое время потеряла дар речи. Больше от гнева и обиды. Мужчины никогда не смели так обращаться с Бригитт. Если кто-то и разрывал отношения, то именно Бригитт.

— Одна хорошо сложенная потаскушка из его офиса, — продолжала Бригитт, спокойно отправляя в машину очередную фотографию себя и Дигби верхом на верблюдах, с сияющими на заднем плане пирамидами. Кэт следила за ее действиями с восхищением. Даже в такой ситуации Бригитт не теряла самообладания. С нижнего этажа доносился шум и крики — разгар субботнего вечера в «Мамма-сан».

— Я хотела тебе сказать, что там у двери стоят два футболиста. Но предварительного заказа они не делали.

— Одни?

— С двумя женщинами. Похожи на танцовщиц в баре. Но, впрочем, вполне могут быть и их женами. Что им сказать, как ты думаешь?

— Скажи, чтобы в следующий раз они заранее звонили.

— На них можно сделать хорошую рекламу. На улице их ждет парочка фотографов.

— Мы сделаем еще лучшую рекламу, если выпроводим их отсюда.

— Хорошо.

Кэт повернулась, собираясь уйти. Голос Бригитт ее остановил.

— Ты знаешь, сколько мне в этом году исполняется лет? — спросила она.

— Нет.

— Сорок. Мне исполняется сорок лет. Разве я могу конкурировать с парой двадцатилетних сисек?

— Двадцатичетырехлетних, — напомнила Кэт. — И тебе совершенно не нужно ни с кем конкурировать. Ты сильная, свободная женщина, которая повидала жизнь. Тебе не нужно опираться на какого-то мужчину, чтобы доказать, что ты существуешь. Это она должна конкурировать с тобой!

Бригитт рассмеялась:

— О, моя дорогая Кэт!

— Это не она — его цель, — продолжала Кэт, все больше воодушевляясь от своих собственных слов. — Это ты — его цель.

Бригитт задумчиво смотрела на свою с Дигби фотографию, на которой они были запечатлены на каком-то шумном празднике (канун Рождества?), а потом и ее отправила вслед за другими в пасть бумагорезки.

— Несчастье в том, Кэт, что, когда женщина стареет, круг ее потенциальных партнеров сужается. А у мужчин он только расширяется. — Бригитт скормила машине фотографию себя и Дигби на мосту в Париже. — И что же в таком случае остается делать таким женщинам, как мы?

Кэт вышла из кабинета начальницы и, вслушиваясь в шум ресторана на нижнем этаже, как-то отстраненно подумала: «Таким женщинам, как мы?»

Наконец-то рабочая неделя подошла к концу и наступил тот момент, который Рори любил больше всего.

Улицы города постепенно пустели, по всему Лондону гасли огни, и тогда Кэт садилась в машину, расслабляла все свое длинное тело и — стоило ей откинуть голову на пассажирском сиденье — закрывала глаза.

— Малыш, — говорила она, — я совершенно без сил.

— Скоро будем дома, — отвечал он.

По субботам он всегда заезжал за ней в ресторан. Впрочем, к тому моменту, когда «Мамма-сан» закрывался и последние подвыпившие посетители были усажены в такси, а кухонный персонал и официантки накормлены и развезены по домам в специальных микроавтобусах, — к тому времени, когда Кэт запирала в ресторане все двери, уже наступало утро следующего, воскресного дня.

Эти субботние ночи и воскресные утра были самым любимым временем в жизни Рори. Вместе они приезжали к нему домой, немного пили, потом вместе принимали душ, занимались спокойным, ленивым сексом и, наконец, засыпали друг у друга в объятиях.

Воскресенья — это поздний завтрак на Фулхэмроуд в маленьком кафе, которое они считали своим маленьким секретом, где могли с удовольствием понаблюдать за окружающим миром и даже притвориться, что находятся в Челси шестидесятых годов, когда здесь бурлила полнокровная жизнь. В эти роскошные часы безделья они позволяли себе мечтать, и их мечты совпадали. Кэт наслаждалась свободой, о которой грезила с детства, а Рори — спокойной жизнью, которой искал с тех пор, как развелся.

Но сегодня об этом пришлось забыть. Стоило Рори отпереть дверь своей квартиры, как их ослепил яркий свет и оглушила громкая музыка.

— Наверное, пришел Джейк, — растерянно сказал Рори.

Джейк был его пятнадцатилетним сыном. Большую часть времени он жил вместе со своей матерью, Эли, бывшей женой Рори, но на каникулах иногда переезжал к отцу. Исключением из этого правила являлись дни, когда между матерью и сыном вспыхивали истерические ссоры, заканчивающиеся тем, что Джейк сбегал к отцу. Рори нахмурился. Что могло случиться на этот раз? Он повернулся к Кэт с извиняющейся улыбкой.

— Надеюсь, ты не возражаешь?

— Все нормально.

Конечно, ей бы больше хотелось побыть вдвоем с Рори и на некоторое время наглухо отгородиться от остального мира. Но что она могла сказать? Ее любовник имел ребенка, и если они собираются и дальше быть вместе, то с этим фактом ей необходимо смириться. Кроме того, Джейк ей нравился. Она полюбила его моментально, стоило ей впервые увидеть его три года назад, когда он был застенчивым двенадцатилетним мальчиком, который переживал развод родителей как катастрофу вселенского масштаба. Кроме того, Кэт увидела в нем нечто, похожее на ее собственные детские раны. Джейк цеплялся за своего отца, легко ударялся в слезы, и надо было иметь каменное сердце, чтобы его не приласкать. Но теперь Кэт с трудом могла отождествить того солнечного двенадцатилетнего мальчика с нынешним неуклюжим подростком, в которого превратился Джейк.

— Что это за музыка? — доброжелательно спросил Рори, входя в гостиную вместе с Кэт. — «Нирвана»?

Джейк — прыщавый, долговязый парень в майке с капюшоном — лежал, развалившись, на софе, и с губ его свешивалась сигарета-самокрутка.

— «Нирвана»! — захихикал он. — Вот тоже сказал — «Нирвана»!

Рядом с ним стоял еще один парень, в нахлобученной меховой шапке. Кэт подумала: с какой стати носить в доме зимнюю одежду? Что в этом такого прикольного?

— «Нирвана»! — в унисон Джейку заквохтал парень. — «Нирвана»!

— Это «Белые полосы», — авторитетно произнесла Кэт. — Наверное, что-нибудь из «Слона» или из «Мяча и бисквита». Как тебе не стыдно, Рори, не знать такого! Привет, Джейк!

— Похоже немножко на «Нирвану», — попытался оправдаться Рори.

Джейк закатил глаза к потолку.

— Абсолютно ничего похожего на эту твою гребаную «Нирвану».

— Эй ты, попридержи язык! — повысил голос Рори. — И открой окно, если куришь эту гадость!

— А мать не возражает.

— Твоя мать здесь не живет. Кстати, ты с Кэт так и не поздоровался.

Джейк что-то пробормотал себе под нос.

— Привет, Джейк, — еще раз поздоровалась Кэт самым приветливым тоном, какой имела про запас для самых важных случаев. — Как дела?

Его товарища звали Джуд. Он собирался переночевать у Джейка дома, но не нашел общего языка с его матерью. Детали не слишком вырисовывались. Насколько поняла Кэт, дело было в трехдневной пицце, нестиранных носках и в превращении квартиры в отель. Поэтому Джейк вместе с Джудом сбежал к отцу.

Кэт испытывала к Джейку жалость. Она прекрасно понимала, каково это — когда отец и мать живут порознь, каждый своей жизнью. Она понимала, до какой степени обманутым может чувствовать себя подросток в такой ситуации. И изо всех сил пыталась убедить себя, что он все тот же ранимый ребенок, с которым она познакомилась три года назад.

Однако ее субботняя ночь оказалась безнадежно испорченной, и ей трудно было избавиться от чувства, что родители губят первую половину нашей жизни, а чьи-то чужие дети — вторую.

Вот бы посмеялась ее мать, услышав такое!

В эту ночь никаких ленивых любовных игр между Кэт и Рори не произошло. И бокал вина, который они выпили на кухне, казался формальным, вроде ритуала, который со временем стареет и теряет смысл.

Пока они пили вино, рев «Белых полос» в гостиной сменился столь же громким ревом какого-то попсового кошмара из телевизора, и Кэт, как ни старалась, не могла скрыть своего разочарования от Рори, хотя он был самым добрым и самым благородным человеком из всех, кого она в своей жизни встречала, и ей казалось, что она его любит.

Усталость давала о себе знать. Когда, наконец, они забрались в спальне под одеяло и наскоро поцеловались, Кэт тут же уснула, не обращая внимания на всякие бум-бум, истеричные вопли и гангстерские разборки из телевизора.

Через пару часов она проснулась от страшной жажды. В квартире было тихо. Натянув на себя найденные в куче грязного белья брюки и куртку каратиста, она направилась на кухню.

Но стоило ей повернуть выключатель, как она вскрикнула. Джейк и Джуд стояли на кухне в боксерских трусах и жевали тосты.

— Извините, — сказала Кэт, вытаскивая из холодильника бутылку газировки и решив обойтись без стакана, потому что стаканы стояли в буфете, а к буфету можно было пройти, только отодвинув полуголых парней с их неуклюжими белесыми конечностями.

Когда она выходила из кухни, то услышала слова Джуда:

— Для такой старушки совсем неплохо!

И оба рассмеялись замогильными голосами.

Майкл наклонился к личику своей дочери и радостно улыбнулся.

— Какой измазанный пупсик! — констатировал он. — Вот какой у нас очаровательный маленький пузырь! Хлоя любит пузыри? Хлоя, ты пузырь? Хлоя — маленький, хорошенький, полнощекий пузырик!

Хлоя безучастно посмотрела на отца, а потом вдруг срыгнула нечто молочно-белое, смешанное с кусочками овощей, и размазала это по своему подбородку и животу.

А вынужденная слушать всю эту несусветную ерунду Джессика про себя подумала: что-то последнее время всех вокруг тошнит.

— О! Неужели мой пупсик съел какую-то бяку и теперь у него в животике какой-то тум-тум? Уси-пуси!

«Нехорошо, — подумала Джессика. — Нехорошо разговаривать с ребенком так, словно взрослому только что произвели полную фронтальную лоботомию. Для развития ребенка это совсем не полезно. — Но она тут же себя одернула: — Что я об этом знаю?»

Следует признаться честно: ничего.

Пока Наоко умывала свою дочку и меняла ей одежду, Майкл бросился доставать цифровую камеру за тысячу баксов, чтобы запечатлеть Хлою для будущих поколений.

Потом Наоко аккуратно взяла ребенка на руки и поставила на ножки. И Хлоя пошла. То есть не то чтобы пошла, а начала двигаться шатающейся походкой. Она шаркала, волочила ножки, раскачивалась из стороны в сторону. На лице ее появилось мрачное выражение пьяницы, который пытается всем доказать, что он трезв. Родители поддерживали дочь с обеих сторон, как добрые, заботливые полицейские.