Не видя смысла продолжать этот спор, Теодосия закрыла глаза и постаралась уснуть.

Роман смотрел, как она мечется и ворочается. Наконец, примерно через четверть часа, она затихла, и он понял, что девушка уснула.

Он растянулся на тюфяке и снова посмотрел на небо.

Для Теодосии цветы не были просто чем-то красивым, чем можно любоваться: их нужно изучать, разбирать корень и все прочее; чтобы успокоиться, ей недостаточно сделать глубокий вдох; она цитировала латинские слова, имеющие отношение к раздраженному настроению. Она не знала, каков дождь на вкус или каково ощущение прохладных простыней на обнаженной коже, даже никогда не загадывала на звезду.

Знала множество вещей и… потеряла целый мир других.

Теодосия резко проснулась и увидела два больших голубых круга в каком-нибудь дюйме от ее лица. Ей понадобилась пара секунд, чтобы понять, что это глаза Романа.

— Что…

— Я думал, вы никогда не проснетесь. — Он встал, но продолжал смотреть на нее. — Уже почти одиннадцать, я успел поохотиться, поесть, почистить оружие, позаботиться о лошадях и искупаться.

— Уок! — выкрикнул Иоанн Креститель из своей клетки, стоящей в нескольких футах от спального тюфяка Теодосии. — Я работаю руками, мисс Уорт. Неужели вы никогда не загадывали на звезду?

Теодосия потерла глаза, села и подняла взгляд на Романа. От этого зрелища ритмичный пульс заплясал где-то в самых ее глубинах. На нем не было ничего, кроме черных бриджей. Желтые песчинки (прилипли к смуглой коже широкой груди, влажные волосы, блестевшие в утреннем солнце, ниспадали на плечи, и несколько завитков прилипли к твердым мускулам рук.

Она опустила взгляд — мокрые, как она полагала, от воды из ручья, в котором он купался, бриджи плотно облегали все гладкие изгибы и выпуклости его нижней части тела. Вдруг девушка поймала себя на мысли, что если бы была лишь чуточку ближе к нему, то могла бы узнать, каковы в натуре все эти впадины и выпуклости.

Эта мысль была крайне возбуждающей, равно как и понимающий блеск его смелого и твердого взгляда.

— Не хотите назвать часть моей анатомии, которая так сильно привлекла ваше внимание, мисс Уорт?

Его хриплый голос возымел такое же магическое воздействие, как и вид его полуобнаженного тела.

— Сколько вы наблюдали за мной, пока я проснулась? — Она торопливо отвела взгляд от его проницательных голубых глаз и попыталась укротить свои эмоции прежде, чем он еще больше растревожил их.

«Боже, как хороша она утром», — думал Роман. Словно золотое облако спустилось на нее с неба, и сверкающие волосы венчали голову девушки непослушной массой пушистых завитушек, игриво падая на ее хрупкие плечи; ее щеки разрумянились, а в глазах, обрамленных густыми ресницами, все еще сохранялась прозрачная поволока сна.

— Немного, — ответил он, наконец. — Вы храпели. Негромко. Что-то вроде тех звуков, которые издают свиньи, роясь в земле.

Она никогда прежде не улыбалась так скоро после пробуждения.

— Звук, который вы описываете, это хрюканье, а не храп. Храп — звук, издаваемый во время сна, когда вибрирует мягкое небо. А хрюканье…

— Как вы можете думать об этой научной ерунде, еще даже не успев толком проснуться? Вы что, видите о ней сны?

— Я просто…

— Да, знаю. Вы просто гений. Идемте, я покажу вам, где ручей. — Он потянулся за ее рукой, но не найдя ее, понял, что она под одеялом, и одним ловким движением стащил его.

Теодосия ахнула.

Роман изумился: ее ночная рубашка сбилась вокруг бедер, предоставляя дурманящий вид белых ног.

— Мистер Монтана! — Она стала натягивать рубашку вниз.

Он присел и поймал ее запястья, встретив взгляд широко открытых глаз. Она попыталась выдернуть руки, но его хватка была слишком сильной; сделала над собой усилие, чтобы отвести взгляд, и снова потерпела неудачу.

— Сэр, вы видите мои ноги.

— Мисс, я смотрю вам в глаза.

— Вы не обманете меня, мистер Монтана. Это правда, что вы смотрите мне в глаза, но ваше боковое зрение позволяет в то же время видеть и мои ноги.

Усмехнувшись, он молча признал ее правоту.

— Боковое зрение, гм? Вот уж не знал, что у меня есть такое. Но в данный момент я чертовски рад, что не обделен им.

Несмотря на все свои старания, она не могла не улыбнуться — этот мужчина до краев полон очарования, перед которым не трудно устоять.

— Да, чувство зрения действительно удивительное явление. А теперь, не освободите ли мои руки?

— Конечно. — Он отпустил ее запястья и затем медленно опустил руку к ее ногам.

— Я не направляю ее на что-то конкретное, — сообщил он. — Просто позволяю ей опуститься, между тем продолжаю глядеть вам прямо в глаза.

В тот же момент, как она ощутила его ладонь на своем бедре, пульс превратился в боль, которая была сладостной и мучительной одновременно.

— Что вы знаете об этом, мисс Уорт? Я продолжаю смотреть вам в глаза, но, благодаря старому доброму боковому зрению, вижу, что моя рука опустилась на вашу ногу. Как же люди видят? — быстро спросил он, надеясь отвлечь ее мозг, в то время как он совершал восхитительные вещи с ее телом. — Я всегда хотел узнать о зрении, но никогда не мог ничего выяснить.

Она положила свою руку поверх его, намереваясь убрать ее.

— Мистер Мон…

— Хорошо, не говорите. — Он мягко обхватил ее бедро своими длинными пальцами и почувствовал, как кожа девушки затрепетала. — Держите все эти знания о глазах при себе, а я проживу жизнь, так и не узнав, как люди видят, и окажусь в могиле, так и не узнав, как…

Иоанн Креститель захлопал крыльями.

— Att Ingrid gifte sig sa tidigt, gjorde det lattare for hennes far att sig tillbaka fran affarerna, — провозгласил он.

Роман взглянул на попугая.

— Что он сказал?

— Он говорит по-шведски: «Такое раннее замужество Ингрид позволило ее отцу отойти от дел».

— Кто, черт побери, эта Ингрид?

— Мистер Монтана, Ингрид лишь имя, использованное в предложении, которое является строкой, должно быть, услышанной Иоанном Крестителем, когда я учила шведский в прошлом году.

— Птица говорит по-шведски, — сказал Роман. — Видите? Даже ваш попугай умнее меня. Бьюсь об заклад, он знает все, что можно знать о зрении. Стыдно, что я не знаю.

Она рассмеялась помимо воли.

— Вы действительно хотите знать о чувстве зрения?

— Еще как, — ответил Роман со всей серьезностью. — Не могу припомнить, чтобы мне хотелось узнать о чем-то больше, чем о зрении.

Она сделала глубокий вдох.

— Начальный процесс видения вызывается действием света на высокочувствительную сетчатку…

— Гм, какая интересная штука глаза, а? Если подумать, не мешало бы узнать обо всех чувствах. Возьмем, к примеру, чувство осязания. Даже если бы у меня не было бокового зрения, я все равно бы знал, что касаюсь вашей ноги, потому что ощущаю ее. Как люди чувствуют на ощупь?

— Пожалуйста, уберите свою руку с моей…

— Мисс Уорт, я не гений, как вы, не проводил годы за изучением чувств. Неужели откажетесь научить меня вещам, о которых я ничего не знаю?

— Нет, но… о, хорошо. Сенсорные функции осуществляются через огромное разнообразие нервных окончаний, которые трансформируют первоначальные чувственные модальности прикосновения, жара, холода и боли в сознание из разрозненных точек восприятия…

— Ага, кажется, я где-то об этом читал. Давайте перейдем к слуху. — Он заскользил ладонью по ее ноге до лодыжки, затем снова вверх.

— Ну, что вы об этом знаете? Я не только вижу и ощущаю то, что прикасаюсь к вашей ноге, но еще и слышу это. Кожа по коже. У этого есть свой звук. Как люди слышат?

Она снова положила ладонь поверх его руки, чтобы остановить ее.

— Ухо подразделяется на три части: внешнее, среднее и внутреннее. Внешнее получает звуки из атмосферы, среднее проводит вышеупомянутые звуки внутрь, а внутреннее ухо посредством своих рецепторных клеток преобразует их воздействие в структуры…

— Какие поразительные эти уши, а? — Он медленно обвел пальцем мочку ее уха.

— Вы пытаетесь возбудить меня, мистер Монтана?

— Мисс Уорт, я только экспериментирую со своими чувствами. Возбудить вас — последнее, что у меня на уме. — Он наклонился ближе к ней, так близко, что завитки вокруг ее лица слегка касались губ Романа. — Еще немного экспериментирования, и я стану профессионалом в области чувств.

От его близости ее дыхание стало неровным.

— Я не могу…

— Дышать? — закончил он, слушая ее отрывочные вздохи. — Мисс Уорт, вы отвлекаетесь от того, что я делаю. Пожалуйста, постарайтесь взять себя в руки и дайте мне возможность узнать о чувствах.

— Но…

— Нюх — тоже чувство, — шепотом продолжал Роман. — Даже если я закрою глаза и уши, я все равно буду знать, что нахожусь рядом с вами, так как чувствую ваш запах.

Она хотела спросить его, чем она пахнет, но все еще не могла успокоить дыхание.

Он услышал ее невысказанный вопрос.

— Цветами, но не теми, которые сильно пахнут, а теми, у которых нежный тонкий аромат. Когда-нибудь нюхали такие цветы, мисс Уорт? Они издают едва уловимый аромат, и не успеете почувствовать запах, как он исчезает, и вам приходится ждать, пока снова не ощутите его. Интересно, почему запахи так легко улетучиваются?

Теодосия боролась за остатки самообладания.

— Усталость. Обонятельные нервы утомляются.

Он наклонился к ней еще ближе и улыбнулся, коснувшись уголками губ ее виска.

— Не говорите, — пробормотал он. — Эти обонятельные нервы у вас в носу.

Трепет пробежал по ее коже.

— В носу… мм… и в мозгу тоже. Обонятельные нервы — парные нервы, являющиеся первыми черепными нервами, и они возникают в обонятельных нервносенсорных клетках…

— Как здорово, что у меня есть эти нюхательные нервы. — Он легонько покусывал теплую атласную кожу ее шеи. — Не будь их, я бы не смог почувствовать этот запах цветов. Как они, кстати, эти нервы, а?

Он продвинул руку вверх, вдоль ее бедра к бархатным ленточкам, стягивающим рубашку спереди.

— И последнее, это чувство вкуса. Еще одно чувство, которое я считаю весьма полезным. Я, может, даже не захотел бы есть, если бы не чувствовал вкуса того, что ем. Полагаю, вкус поддерживает мою жизнь, как вы думаете, мисс Уорт?

Теодосия почувствовала его другую руку у себя на спине и инстинктивно прислонилась к ней. Все рациональные мысли вылетели у нее из головы, когда она уступила власти его чувственного мастерства.

Он опустил ее на тюфяк и к тому времени, когда она полностью легла на него, уже успел развязать ленточки ее ночной рубашки.

— Вкус, — прошептал он, наклоняясь над ней и касаясь ртом ее рта. — Расскажите мне все, что знаете о вкусе.

Его длинные черные волосы растеклись по ее щекам и шее, их прикосновение к коже вызывало головокружение — слова слетали с ее губ по своей собственной воле, ибо она не слышала, не думала о том, что говорила.

— Органы вкуса, — прошептала она в его рот, — вкусовые точки, которые… которые являются клубкообразными скоплениями клеток, открывающимися небольшими отверстиями в… ротовую полость. Эти скопления содержат в себе…

— Поразительно, — пробормотал он, затем скользнул языком по ее нижней губе. — Расскажите еще.

Она закрыла глаза, смакуя его ласки, между тем пытаясь сосредоточить мысли на информации о вкусе.

— Средняя поверхность языка нечувствительна к вкусу, но… но соленая чувствительность приходится на все края, сладкая, главным образом, на кончике языка, кислая — по бокам, а горькая в… задней части.

Он целовал ее изящную шею, в то время как рука поднимала ее ночную рубашку.

— Итак, вы сказали, что сладость чувствуют кончиком языка, а? Ну, что же, давайте посмотрим, насколько правда то, что вы говорите.

Прежде чем Теодосия успела понять его намерение, почувствовала, как он проложил влажную дорожку языком к ее обнаженной груди. Когда начал описывать круг языком вокруг затвердевшего соска, она выгнула тело навстречу ему, не сознавая ничего, кроме пульсирующего желания, нарастающего внутри нее.

Роман обхватил ее за талию и вытянулся рядом с ней, посасывая одну полную грудь, обхватив рукой другую. Она наполняла его ладонь с той же пьянящей легкостью, которую он себе и представлял.

Боже, как он хотел ее, прямо здесь и сейчас.

— Вы были правы, — прошептал он. — Кончик языка ощущает сладкие вещи. А вы, мисс Уорт, самая сладкая из всего, что я когда-либо пробовал.

Она слышала его голос, но не имела представления, что он ей говорит. Отчаянно жаждая большего наслаждения, вызванного им к жизни, она пропустила пальцы через его волосы, сомкнула их у него на затылке и притянула его еще ближе к груди. Его лицо оказалось в ложбинке между ее грудями. «Можно задохнуться среди такой сочной плоти», — подумал он.