Его губы задрожали от того же безудержного смеха, который не покидал его прошлой ночью.

— Что вы находите таким забавным, мистер Монтана? — сдержанно спросила Теодосия.

Он скрестил руки на груди.

— Представил себе вас и доктора Уоллэби занимающимися любовью. Или совершающими коитус, как вы учено выразились. Вы и блестящий доктор, возможно, будете советоваться с той сексуальной книжицей, прежде чем совершить малейшее движение. «Страница пятьдесят два говорит, что мы делаем это неправильно», — скажете вы. Вы будете держать книгу, а доктор Уоллэби будет читать сквозь трехдюймовые линзы своих очков. «Как вы правы, — скажет он. — Мы должны в точности следовать инструкциям».

Улыбка Романа стала шире.

— Вы будете останавливаться, чтобы анализировать каждое предложение в книге, так что на один-единственный поцелуй вам потребуется шесть недель. На все остальное, вроде того, как прикасаться друг к другу, у вас уйдет не менее трех или четырех лет, и к тому времени, когда вы все в точности изучите, доктор Уоллэби уже будет не способен на это.

Она презрительно фыркнула.

— А сколько понадобилось бы вам, чтобы понять содержание этой книги, мистер Монтана?

— Я бы не утруждал себя книгой, мисс Уорт.

Она отказывалась поддаться теплой волне страсти, которую вызвало его заявление. Бога ради, ведь она — высокообразованная женщина. Определенно, чуть больше самодисциплины, и она сможет побороть чувства, которые Роман с такой легкостью пробуждал.

— Вы хотите сказать, что знаете все необходимое о коитусе?

Он хотел было ответить утвердительно, но блеск в ее глазах подсказал ему, что она готовится воспользоваться каждой клеточкой своего мозга, чтобы загнать его в угол, из которого трудно выбраться. Ее оружием был мозг, и в этом конкретном случае он был куда более эффективным, чем любой пистолет.

Поэтому не стоит сражаться с ее умом, лучше атаковать ее эмоции.

Он присоединился к ней под деревьями и, удерживая взгляд девушки, провел пальцем по изгибу ее скулы.

— Хочу сказать, что умею заниматься любовью с женщиной, мисс Уорт. Знаю, как прикоснуться к ней. Где и как.

Он услышал, что ее дыхание участилось, и перешел к окончательному разгрому противника: медленно провел пальцем по щеке девушки, по ее губам, ниже, вдоль шеи и, наконец, в ложбинку груди. Прижав большой палец к ладони, скользнул четырьмя другими под низкий вырез кружевной сорочки, лишь кончиками пальцев коснувшись сморщенной бархатистости ее соска.

— Это, — прошептал он, — один из способов прикоснуться к женщине.

Теодосия покачнулась и упала бы, если бы Роман не поймал ее за талию. Она попыталась отступить от него, но обнаружила, что не его рука удерживает ее, а собственное нежелание отделиться от него.

— Почему вы думаете, что можете ласкать меня таким образом, мистер Монтана?

Он удерживал свои пальцы там, где они были.

— А что мешает вам меня остановить? — Он сверкнул белозубой усмешкой и наконец убрал руку. — Нам нужно преодолеть большое расстояние, если мы собираемся завтра добраться до Темплтона. Как бы мне ни нравилось касаться вас, и как бы вам ни хотелось моих прикосновений, у нас мало времени. Очевидно, вам придется изучать э… сладостное искусство страсти без меня.

В течение последующих четырех часов, управляя повозкой, Теодосия пыталась сосредоточиться на песнях жаворонков, которые резвились среди ветвей дуба и крушины, но музыка птичьих трелей не могла так привлечь ее внимания, как это делал Роман.

Ему нравилось касаться ее, он сам это признал. Она не могла представить, каково было бы касаться его подобным образом. Впереди себя Теодосия видела спину Романа, массивные плечи, длинные волосы и мускулистые ноги, удерживающие его в седле, — высокого и прямого. Бедра двигались взад-вперед в такт лошадиной поступи.

«Ягодицы могут совершать круговые вращения или движения взад-вперед».

Слова, которые она прочла в сексуальном трактате, всплыли в ее памяти. Продолжая наблюдать за легким покачиванием бедер Романа, она гадала, были ли его движения такими же, как те, которые совершает мужчина, вовлеченный в сексуальные отношения. Так ли будет двигаться доктор Уоллэби? Почему-то она так не думала.

Стоя между своим жеребцом и лошадью Теодосии и держа коней за уздечки, Роман смотрел, как бурная река Колорадо плескалась о края парома. Он понял, что течение сейчас было сильнее, чем в тот раз, когда он пересекал реку по пути в Оатес Джанкшен.

— Этот переезд в лучшем случае рискованный, — констатировала Теодосия, оглядывая деревянные боковые перекладины парома.

Когда Роман повернулся посмотреть на нее, он заметил, что лицо девушки было бесцветным, как порывистый ветер, развевающий ее волосы. Сжимая край повозки правой рукой и держа клетку попугая в левой, она держалась так, словно вот-вот ожидала очутиться в воде с незначительной надеждой на спасение.

— Бояться нечего, мэм, — сказал ей один из паромщиков. Он ослабил хватку веревочного шкива и улыбнулся ей.

Теодосия увидела, что у него не было зубов.

Когда он открывал рот, казалось, что кто-то нарисовал черную дыру на его лице.

— Совсем нечего бояться, — согласился другой. — Мы с братом работаем на этом пароме уже много лет, а потеряли всего трех пассажиров и мула. Мужчины дрались и, того, попадали в воду, а мул свалился потому, что был в стельку пьян.

Роман заметил тревогу в глазах Теодосии.

— Вы не деретесь, мисс Уорт, и не пьяны, поэтому перестаньте бояться.

Его команда рассердила ее, но низкий, глубокий голос пробудил внутри нее чувство, не имеющее ничего общего с гневом.

— Страх порождается ощущением невозможности контролировать определенную угрозу, — отозвалась она, еще больше раздражаясь, когда почувствовала, что щеки залились краской, как она теперь знала, от желания. — Большинство страхов приобретенные. В самом деле, младенец рождается лишь с двумя страхами — боится громких звуков и потери физической поддержки. Становясь старше, начинает чувствовать другие страхи, такие, как страх темноты. У меня нет водобоязни, потому что я научилась плавать в очень раннем возрасте. Таким образом, я не боюсь воды.

— Роман увидел, как паромщики в замешательстве нахмурились.

— Она из Бостона, — сказал он.

— О, — отозвались они в унисон, словно его сообщение объясняло все.

— Признайтесь, мисс Уорт, — сказал Роман, — вы чертовски боитесь.

— Беспокоюсь, — пояснила она, крепче ухватившись за повозку.

— Если вы умеете плавать, значит, у вас нет причин для беспокойства, — упрямо парировал Роман. — Худшее, что вам сейчас угрожает, — это возможность упасть и намокнуть. Потом вы сможете доплыть до берега, где мы вас подождем.

Не успели эти слова слететь с его губ, как паром резко накренился. Следующее, что он увидел, была блестящая медная птичья клетка, летящая в туманном воздухе.

— Что ж, пора добавить птицу к списку пассажиров, которых мы потеряли, — констатировал беззубый паромщик. — Что это была за птичка, мэм?

Теодосия не проронила ни звука, но один лишь беглый взгляд на ее лицо сказал Роману, что ее так называемое беспокойство превратилось в неподдельный животный ужас. Обреченно вздохнув, он швырнул свою шляпу одному из паромщиков и сбросил сапоги. Его портупея ударилась о палубу с громким стуком за мгновение до того, как он прыгнул с края парома.

Холодная вода сразу же насквозь промочила одежду. Когда он вынырнул на поверхность, клетка подскакивала прямо перед его лицом. Обезумев от страха, Иоанн Креститель просунул голову между прутьями клетки и укусил своего спасителя за нос.

— Проклятие! — Став сильнее от злости, Роман повернулся к берегу и, высоко держа клетку, стал грести одной рукой, продвигаясь через бурную воду. Он приплыл к берегу лишь на несколько минут позже парома.

Теодосия встретила его у реки, — быстро взяла клетку и подняла на уровень глаз.

— Иоанн Креститель, — прошептала она. — Иоанн…

— Этот ублюдок в порядке! — Тыльной стороной ладони он стер капающую воду со лба. — Он укусил меня!

— Укусил вас?

— Два куска, — добавил беззубый паромщик, подходя к своим пассажирам.

Теодосия нахмурилась.

— Два куска, сэр? Вы, конечно же, хотели сказать два укуса?

— Птица укусила меня за нос! — кипятился Роман.

— Дважды? — спросила Теодосия.

— Один раз!

Она посмотрела на паромщика.

— Вы сказали «два куска», сэр, но мистер Монтана укушен один раз.

— Куска! — закричал Роман. — Два куска! Бога ради, женщина, он хочет двадцать пять центов, что не имеет никакого отношения к факту, что этот ослиный хвост укусил меня за…

— Я совсем не собирался разозлить вас, — вмешался паромщик. — Извиняюсь, если сделал это. Все, что я хочу, это два куска, и я отправлюсь своей дорогой. На том берегу уже ждут пассажиры, как видите. Только что подъехали.

Роман бросил взгляд на противоположную сторону реки и увидел трех мужчин верхом на лошадях. Им не надо было представляться, он и так безошибочно узнал их.

Он быстро выхватил сумочку Теодосии, открыл ее и достал внушительную золотую монету.

— Это намного больше, чем два куска, — сказал он паромщику. — Твой паром вышел из строя, понятно? Дал течь, ослаб шкив. Мне плевать, что это будет, но он не сможет переправиться через реку.

Мужчина взглянул на троих всадников на противоположном берегу и медленно понимающе кивнул.

— Мне с моим братом, возможно, понадобится целый час, чтобы наладить старичка. Конечно, еще за одну золотую монету он мог бы стоять сломанным даже целый день.

— Дайте ему еще одну монету, мистер Монтана, — сказала Теодосия. — Если паром вышел из строя, значит, он должен иметь достаточную сумму, с которой…

— Еще за один золотой он сможет купить десять новых! И его паром совсем не… о, черт, не важно! — Роман схватил Теодосию за руку и повел к повозке, но резко остановился, когда увидел, что трое всадников понукают своих лошадей, заставляя их войти в воду на другой стороне реки.

Проклятие, они не собирались ждать парома! Он подхватил Теодосию на руки, поднес ее и попугая к повозке и бросил на сиденье.

Она ушиблась так сильно, что тупая боль отозвалась в позвоночнике.

— Мистер Монтана! Что…

— Поднимайтесь по склону, потом свернете налево. Дорога будет огибать кедровую рощу и дальше пойдет позади нее. Когда реки не станет видно за деревьями, слезайте с повозки, идите в лес и ждите меня.

— Что? Но…

Он протянул руку и закрыл ей рот ладонью.

— Ради Бога, слушайте! Вы должны ударить меня, понятно? Как только вы это сделаете, я поведу себя так, словно собираюсь дать вам сдачи. Когда увидите мой кулак, хватайте поводья и уезжайте туда, куда я сказал.

— Ударить вас? — переспросила она голосом, заглушаемым его ладонью. — Но почему?

— Черт побери, делайте, как я говорю!

Зловещий блеск его глаз был словно огонь, ищущий, что можно сжечь, — перед ней был не бродяга с очаровательной кривоватой улыбкой, осознала она, а Роман Монтана, носивший опасность, как другие мужчины одежду.

Не имея ни малейшего понятия почему, она залепила ему пощечину.

Роман вскинул кулак, с облегчением увидев, что Теодосия немедленно пустила лошадь вверх по склону и повернула повозку налево. Краем глаза он заметил, что трое бандитов остановили своих лошадей на мелководье и пристально наблюдали за ней.

Обувшись, надев пояс и шляпу, он вскочил на жеребца, поднялся на вершину холма и поскакал направо. В тот момент, когда дорога обогнула кедровую рощу и преследователи уже не могли его видеть, он пустил Секрета в дикий галоп и вскоре заметил повозку Теодосии впереди на дороге.

Он быстро спешился, повел лошадь в кедровые заросли и нашел Теодосию стоящей в прохладной тени.

— Мистер Монтана, пожалуйста, скажите мне, что…

— Оставайтесь здесь. — Он сунул ей в руку поводья Секрета. — Я вернусь к вам, как только… как только смогу.

— Но, мистер Мон…

Не слушая ее протеста, он выбежал из леса и сел в повозку. Хлопнув поводьями по спине лошади, направил ее в открытое поле, зная, что колеса повозки оставят широкий и безошибочный след на высокой, свежей траве и низком кустарнике.

Крепкий мустанг помчался галопом через луг, замедлив шаг лишь тогда, когда Роман направил его в сторону оврага.

— Спокойно, мальчик, — пробормотал Роман, ведя лошадь вниз по склону.

— Спокойно, мальчик, — эхом отозвался Иоанн Креститель. — Оказывается, скорость — это искусство. Одни люди владеют им, а другие нет.

Голос попугая испугал Романа. Он бросил на птицу свирепый взгляд.