Кэролайн остро пожалела об этих случайно вырвавшихся у нее неосторожных словах, хотя и была уверена, что нисколько не погрешила против истины. Но именно правдивость ее утверждения могла вызвать у Волка вспышку гнева, которой лучше было бы избежать...

Но, к ее удивлению, он лишь громко расхохотался в ответ, откинув голову. Кэролайн смотрела на него, не веря своим глазам и ушам. В эту минуту он выглядел настоящим дикарем — с распущенными по плечам жесткими волосами, с голой грудью, проглядывавшей сквозь расстегнутый ворот рубахи...

Но ведь она видела его и другим — в шелковом костюме и туфлях с серебряными пряжками. Тогда она, ни минуты не колеблясь, приняла его за настоящего джентльмена. Кто же он на самом деле? Кэролайн затруднилась бы дать ответ на этот вопрос, который наверняка поставил бы в тупик и самого Волка.

Он наконец перестал смеяться и подошел к окну. Ему нечего было возразить Кэролайн, но и соглашаться с ней он не собирался. Равно как и продолжать обсуждение этой темы.

— Я отправляюсь вместе с ними, — отрывисто произнес он, не глядя на нее.

— С кем? — растерянно спросила Кэролайн. — А-а, с вождями, — вполголоса пробормотала она, вспоминая начало их разговора.

— Я считаю, что мое присутствие там не будет лишним.

— Еще бы! Вам обязательно следует присутствовать при переговорах.

О, как ей не хотелось, чтобы он уезжал!

— Я считаю небезопасным оставлять вас здесь.

Кэролайн помотала головой,

— Ведь пока идут переговоры, нам здесь совершенно нечего опасаться, и вы об этом знаете!

— И все же было бы лучше, если бы вы перебрались в форт Принц Джордж.

Он повернулся и взглянул на нее в упор. Кэролайн выдержала этот взгляд и твердо сказала:

— Я не могу оставить Мэри и Коллин.

— Но я рассчитывал перевезти в форт вас всех!

— О том, чтобы куда-то везти Мэри, нечего и думать по крайней мере неделю, а то и дней десять. Вы к этому времени будете уже далеко.

— Поедемте со мной, Кэролайн! Садайи позаботится о Мэри, а когда она окрепнет, Гулеги проводит в форт ее и малышку.

— Нет, я не поеду, Рафф.

— Черт возьми, Кэролайн! Вы просто невозможно упрямы!

— Нет, это вы упрямы и несговорчивы. Семь Сосен — мой дом, а Мэри — моя подруга и родственница. И я никуда отсюда не поеду. — Она спустила ноги с кровати, решив, что ей будет удобнее вести этот разговор стоя. — К тому же, — резонно заметила она, выпрямляясь во весь рост, — если для Мэри и девочки здесь достаточно безопасно, то я совершенно не вижу причин...

— Надеюсь, вы не забыли о Тал-тсуске? — Она уронила шаль, в которую собиралась закутаться, и едва слышно ответила:

— Нет, — чувствуя однако, что Волк не поверил ей. Но имело ли это хоть какое-то значение? — Он не посмеет напасть на нас во время мирных переговоров. Вы ведь сами говорили, что он мог убить вас и не сделал этого.


Волк, как ни претило ему это, решил прибегнуть к крайним мерам.

— Мне не хотелось бы напоминать вам, Кэролайн, — произнес он дрожащим от негодования и едва сдерживаемого вожделения голосом, — что, находясь в Семи Соснах, вы пользуетесь моим гостеприимством. — Кэролайн оглянулась на него через плечо. Глаза ее выражали недоумение. — Вам, надеюсь, известно о примечании к вашему брачному контракту с моим отцом? Которое гласит, — голос его постепенно набирал силу, — что вы становитесь владелицей Семи Сосен и всего имущества Роберта по смерти его лишь в том случае, если подарите ему наследника.

— Откуда вам это известно? — Кэролайн подошла к нему вплотную, высоко подняв голову. Она знала, что об этом пресловутом примечании знали лишь сам Роберт и ее адвокат. Ей довелось узнать об условии наследования имущества, только когда Роберт пришел в ее комнату и избил ее.

— А вы рассчитывали держать это в тайне, леди Кэролайн?

— Ну конечно же нет! — Кэролайн отбросила волосы за плечи. — Но для меня, признаться, большая новость, что отец посвящал вас в свои личные дела.

— Только когда хотел позлить меня.

— Но я не понимаю.

— А что же здесь может быть непонятного? Мой отец, например, с удовольствием рассказывал мне, как вы с ним проводите время в постели. — Глаза Волка сузились. — С мельчайшими подробностями.

— Но ведь это не... — Кэролайн прикусила язык. Она пришла в ужас оттого, что едва не выдала Волку свою тайну.

— Это «не» — что, миледи?

— Ничего. И перестаньте называть меня так!

— А как прикажете мне называть вас? — Он насмешливо приподнял брови, и это буквально взбесило Кэролайн.

Подбородок ее задрожал, но, не отводя взгляда, она со злостью произнесла:

— Любовницей, если это вас не шокирует. — Ее буквально душила ярость. Она ненавидела их всех: Роберта, Волка. Его, пожалуй, еще более люто, чем покойного супруга. Тот, по крайней мере, до последних минут своей жизни оставался законченным негодяем, но этот... — Вы ведь с завидной быстротой утвердили меня в этой роли, не так ли?!

— Но если мне не изменяет память, вы не высказали особых возражений против подобного оборота дел. Или я ошибаюсь?!

— К стыду моему, ваша память вас нисколько не подвела.

Волк прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Когда он осмелился снова взглянуть на Кэролайн, она уже повернулась к нему спиной. Он попытался было взять ее за руку, нисколько, впрочем, не удивившись тому, что она с силой вырвала ее.

— Простите меня великодушно за мои слова. Я сожалею, что вел себя...

— Не как джентльмен, — закончила она за него, смерив его с ног до головы презрительным взглядом. — Вы это хотели сказать? Но ведь вы вовсе и не джентльмен, насколько мне известно. Ни в малой степени. И мне думается теперь, Волк Маккейд, что вас по праву можно считать настоящим дикарем, какими запугивают детей в цивилизованных странах!

Волк открыл было рот, чтобы возразить ей, но онемел от ужаса, услыхав продолжение гневной речи Кэролайн.

— И я считаю несправедливыми ваши претензии к отцу, что покойный якобы дразнил вас рассказами о нашей с ним частной жизни. Ведь вы заранее решили нанести ему чувствительнейший удар, сделав меня своей любовницей, и с легкостью добились осуществления своих намерений! Не возражайте! — Кэролайн предостерегающе подняла руку. — Не отягчайте свою совесть заведомой ложью. На ней и так уже лежит достаточно тяжкое бремя. В глазах ваших я вижу правду!

— Кэролайн! — Волк шагнул к Кэролайн, но она, не двинувшись с места, остановила его взглядом. Он понял, что попытки коснуться ее, равно как и объясниться, ни к чему не приведут. Бесполезно было и просить прощения. Такую вину не искупить словами, и Волк прекрасно знал об этом.

А ведь поначалу все складывалось так удачно, и неожиданная возможность наказать отца и отомстить за мать чрезвычайно обрадовала его. Ах, как горько пожалел теперь Волк о том, что не послушался слабого голоса совести, нашептывавшего ему, что приносить эту доверчивую, славную девушку в жертву своим планам — подло и грешно. Но разве он мог тогда предвидеть, что столь блестяще проведенная кампания закончится в итоге его собственным поражением? Что Хрупкая леди превратится для него из орудия мести в самую любимую и желанную женщину на свете?

Они, возможно, могли бы быть счастливы вместе, печально думал Волк. Но теперь об этом нечего и мечтать. Если Кэролайн и питала к нему хоть малую толику приязни, то после его разоблачения он не может рассчитывать ни на какие чувства с ее стороны, кроме вражды и презрения. И глаза ее, прежде лучившиеся добротой и нежностью, теперь, после этого тяжелого разговора, полны гнева и печали.

— Уйдите, пожалуйста. — Голос Кэролайн прозвучал ровно и бесстрастно. Она не вынесла бы дальнейших разговоров с ним, его лжи и унизительных попыток обелить себя. Только не это! Ей просто необходимо было остаться в одиночестве. Волк несмело протянул к ней руку, затем бессильно уронил ее и потупил взор. Внешнее спокойствие давалось Кэролайн с невероятным трудом. Она держалась из последних сил, с ужасом думая, что стоило Волку повести себя настойчивее, насильно заключить ее в объятия, моля о прощении, и она, возможно, беспомощно разрыдалась бы на его груди, спрашивая сквозь слезы, что заставило его поступить с ней так жестоко и бесчестно. Но разве можно допустить подобное? Не довольно ли глупостей успела она наделала, едва ступив на землю этой чужой полудикой страны?

О Боже, когда же наконец этот человек уйдет и оставит ее одну?!

Волк, еще немного помедлив, словно на что-то надеясь вздохнул и, повернувшись, бесшумно вышел из комнаты, притворив за собой дверь.

Кэролайн, пошатываясь на внезапно ставших точно ватными ногах, добрела до кресла-качалки и бессильно опустилась в него. Растерянность и шок от пережитого сменило глухое отчаяние, к которому добавились гнев, досада и раскаяние в содеянном. Выходит, идя на поводу у собственных страстей, она угодила в хитро замаскированную ловушку, которую устроил для нее этот дикарь, несомненно весьма опытный и искусный в подобных делах.

Она давно начала догадываться, что Волк неспроста завлек ее в свои объятия накануне приезда в дом престарелого жениха. И немедленный отъезд его в таком случае становился вполне логичным завершением дьявольского плана, который мог созреть лишь в коварной, мстительной душе варвара. Но она упорно гнала от себя подобные мысли, ей не хотелось верить, что человек, который пленил ее воображение, с которым она впервые познала радости любви и от которого зачала ребенка, может быть так бесчеловечен. В пылу гнева уста ее высказали вслух подозрение, внезапно превратившееся в уверенность, и правда о мотивах поступков Волка предстала перед ней во всей своей неприглядности. Теперь Кэролайн при всем желании не могла ни скрыться от этой правды, ни заставить себя забыть о случившемся. Сердце ее разрывалось от боли и тоски, но просить помощи и участия ей было не у кого.

* * *

Волк оставался в Семи Соснах еще целых три дня, и Кэролайн пришлось волей-неволей смириться с его присутствием. Ей стоило немалых усилий встречаться с ним и, если это происходило в присутствии посторонних, обмениваться приветствиями и ничего не значащими замечаниями. Мэри начала быстро поправляться, ребенок вел себя значительно спокойнее, но все равно уход за ними требовал немалых сил и времени. Кэролайн была счастлива уже тем, что целыми днями не имела ни минуты покоя: в повседневной сутолоке ей порой удавалось хоть на некоторое время забыть о своем горе. Если поблизости не было Волка.

Но стоило ей, сидя у постели Мэри, поймать на себе его настойчивый, молящий взгляд, как прежнее отчаяние охватывало ее исстрадавшееся сердце и глаза наполнялись непрошеными слезами.

Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он наконец уехал в Чарльз-таун. Казалось, что, не видя его, она не будет так отчаянно страдать. Но Волка уже и след простыл, а на душе у Кэролайн нисколько не полегчало. Пожалуй, даже наоборот...

Заботы о Мэри и Коллин, хлопоты по дому требовали ее почти ежеминутного внимания, и Кэролайн делала все, что от нее требовалось, и даже больше. Она осунулась и побледнела, между бровей ее залегла суровая складка, и улыбалась она, лишь когда подходила к постели Мэри, чтобы не огорчать больную своим хмурым видом.

В Семи Соснах по-прежнему жили несколько чероки. Кроме кормилицы, чрезвычайно привязавшейся к Коллин, и Садайи, помогавшей Кэролайн ухаживать за Мэри, стирать и готовить, Волк привел на подмогу нескольких жителей индейской деревни, которые, следуя его указаниям, заново отстроили сгоревшие сараи и большой амбар.

Погода день ото дня становилась все холоднее. В воздухе уже явно чувствовалось приближение зимы.

Кэролайн больше не сомневалась, что беременна. Талия ее пока не располнела, но она уже ощущала в себе биение новой жизни.

Однажды, сидя в гостиной у камина, Кэролайн, собравшись с духом, сообщила о своей беременности ничего не подозревавшей Мэри. Та, радостно вскрикнув, выронила шитье и бросилась обнимать Кэролайн. Серые глаза ее сияли, она была сама не своя от счастья и даже уронила на щеку Кэролайн несколько слезинок.

— Боже мой! Ты просто представить себе не можешь, как я этому рада! — И Мэри бросила нежный взгляд на колыбель, в которой сладко посапывала маленькая Коллин. — Наши дети будут расти вместе и дружить так же крепко, как мы с тобой! Какая чудесная новость!

Кэролайн охотно отвечала на бесчисленные расспросы подруги. Мэри задавала их один за другим.

— Ты уже придумала имя для малыша? А кого ты ждешь? Сына или дочку? Ты не боишься родов? И когда, по-твоему, произойдет это замечательное событие? А как ты себя чувствуешь?

Но вдруг лицо молодой женщины омрачилось, и она с сожалением произнесла:

— Как все-таки печально, что бедный Роберт не дожил до этого радостного дня!

Добродушной, бесхитростной Мэри и в голову не пришло усомниться, что отец будущего ребенка не кто иной, как Роберт Маккейд. И Кэролайн, разумеется, не стала ее разубеждать.