Оскар собирался ответить, но в этот момент оперная певица как раз закончила выступление, и раздался шквал аплодисментов. Распорядитель подал Ли сигнал, готовиться к выходу, и она шагнула вперед, даже не оглянувшись на Оскара. И все же она разволновалась из-за краткого разговора с менеджером. Она чувствовала, что ее исполнение Второго концерта Рахманинова сегодня вечером будет главным номером программы и что это действительно поднимет ее на следующий уровень, которого она обязательно достигнет, так же как восемьдесят пять лет назад создание концерта излечило психологический кризис великого композитора. Ее пугал этот уровень: что он будет значить для нее и Питера?

У Ли не осталось времени на размышления – прекрасная вокалистка с чудесным сопрано ушла со сцены. Коротко выразив свое восхищение высокой черноволосой женщине, Ли стала внимательно ждать, когда ее объявит конферансье. Она вышла на ярко освещенную сцену в форме раковины точно по сигналу, в тот момент, когда зал разразился аплодисментами. Она остановилась у фортепьяно и поклонилась публике, взглянув в ясную звездную ночь, висевшую над великолепным склоном горы.

Неожиданно для себя она подумала, что в Натчезе ночи красивее. Она увидела Питера. В темном костюме, он сидел в ложе вместе с ее родителями, точно по ту сторону бассейна в форме полумесяца, расположенного напротив сцены. Он улыбнулся ей, и эта простая улыбка согрела ее сердце. Сомнения и смущение постепенно исчезали, и в это мгновение она помнила только свои последние слова, сказанные Оскару: она выбрала Рахманинова потому, что была влюблена. О да, она любила его, несмотря на все проблемы и страхи. Любовь будет руководить движениями ее рук, ее пальцы скажут ему, что она в своем сердце навсегда сохранит эту любовь, что бы ни случилось.

Она села на специальную скамейку у фортепьяно и приготовилась играть. Держа руки над клавишами, она кивнула дирижеру, который улыбнулся ей в ответ. В шикарном фраке, с дирижерской палочкой в руке, он выглядел очень элегантно. Его знака внимательно ждал оркестр, расположившийся за ним. Мужчины были в белых пиджаках и черных брюках, женщины – в темных юбках и белых блузах, как и Ли. Повернувшись к инструменту, Ли глубоко вздохнула и заиграла. Звуки вступительного соло фортепьяно возникали поначалу медленно, но с возрастающей эмоциональностью. Инструмент был в прекрасном состоянии, его богатое звучание идеально соответствовало выбору произведения. К тому моменту, когда вступил оркестр, для Ли существовали только музыка и любовь. Вступление оркестра всегда очень драматично, хотя и наполнено было в тот вечер какой-то ликующей печалью, присущей всем произведениям Рахманинова. Словно завороженный, зал замер, слушая драматические пассажи и сокрушительные аккорды, контрастирующие полными утонченности, будто живыми, снижающимися и парящими ввысь созвучиями. Все связывала драматическая тема Рахманинова: блестящее соло фортепьяно сначала, вступление оркестра чуть позже, а потом снова партия фортепьяно, повторяющаяся в контрапункте.

Ли нравилась вторая часть – более спокойная, временами легкая и воздушная, она навсегда пленяла сердца ценителей. Только Рахманинов мог написать в конце снижающуюся секвенцию, необычная тема которой накладывалась на основную, создавая настоящее празднество духа. Ли всем телом изгибалась, вливаясь в музыку, чувствуя, как трепещет при этом ее сердце. Глаза многих слушателей наполнились в этот момент слезами.

Когда она заиграла третью, финальную часть, публика уже была в полном восторге. Оркестр играл мощное крещендо, достигшее высшей точки в сильной партии фортепьяно, которую великолепно исполнила Ли. Потом началась очень эмоциональная тема, известная как «Полная луна и жадные руки». Трогательное соло Ли было настолько нежным, будто с кончиков ее пальцев струилась сама любовь. Изящные пассажи контрастировали с неистовыми и оглушительными, то набирая силу, то утихая, и возвращались к основной теме. Кульминация прозвучала ликующе, захватывающие дыхание фортепьянные аккорды руладами и трелями подготавливали величественный взрыв оркестра.

Когда Ли закончила, ее руки дрожали, она старалась успокоиться после большого напряжения, потребовавшегося ей для игры. Сначала она не слышала оглушительных аплодисментов – с такой силой билось ее сердце, – но шум в зале вскоре дошел до ее сознания. Она встала и поклонилась публике, видя, что все аплодируют стоя, переживая триумф, какого не знала раньше. Восхищенный дирижер подошел к ней, низко поклонился и поцеловал ее руку.

Ли была потрясена. Она снова поклонилась, выражая теперь свою признательность дирижеру и оркестру. Слушатели с новой силой зааплодировали маэстро и оркестру. Ли нашла глазами Питера. Он восторженно хлопал, стоя рядом с ее родителями, гордыми и счастливыми. Он был явно ошеломлен, и ей казалось, что она даже с этого расстояния увидела слезы в его глазах. Их взгляды встретились наконец, и она улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ. Было ощущение, что во всей вселенной не существовало никого, кроме них. Внезапно случилось чудо: боль, которую она ощущала внутри себя на протяжении многих месяцев, пропала, а появилось такое чувство, как будто в этот момент она нашла свою судьбу. Ли знала только одно: этим вечером она играла только для Питера. Аплодисменты не стихали, но ей они были больше не нужны. Питер и ее жизнь остались в Натчезе. Ее сердце переполнялось любовью, она не нуждалась больше ни в чем…


Питер и вправду был ошеломлен игрой Ли, изумительной музыкой, наполнившей ночной воздух. Зал бурно рукоплескал со всех сторон, раздавались требования сыграть на «бис».

Воспользовавшись тем, что все еще стояли, Питер покинул свое место, вышел через турникет и нетерпеливо поспешил за кулисы. Он хотел быть там в тот момент, когда Ли спустится со сцены. О Господи, каким же дураком он был! Она так талантлива. Она так изысканно играла сегодня, публика просто обожала ее. Выражение ее лица после выступления сказало ему все. Как же он мог эгоистично, тайно надеяться, что когда-нибудь она откажется от этого ради него? Обескураженный, он вынужден был признать, что только музыка является ее призванием. Если он хочет стать частью ее жизни, самым верным будет просто примкнуть к победителю.

Он зашел за кулисы, быстро прошел мимо гримерных и, дойдя до выхода на сцену, заметил впереди Ли. Она снова сидела у фортепьяно. Рядом со сводчатым проходом на сцену стоял высокий важный человек, вероятно, менеджер Ли. Питер подошел к нему и протянул руку.

– Вы Оскар Крюгер?

Пожилой человек пожал руку в ответ.

– Да, а вы?..

– Питер Уэбстер, жених Ли.

«Правильно, – сказал себе Оскар, – продолжай так говорить и, может быть, ты убедишь ее».

– А, тот человек, с которым Ли познакомилась в Натчезе, – сдержанно проговорил Крюгер.

Он указал на Ли, которая как раз исполняла соло на «бис».

– Она бесподобно исполнила Рахманинова, вы согласны?

– О да. Она великолепна. А что она играет сейчас? Что-то очень красивое.

– Ноктюрн, опус девятнадцатый, Чайковский, – отрапортовал Кргогер. – Я вижу, вы мало разбираетесь в музыке, мистер Уэбстер?

– Я собираюсь многому научиться.

– Понятно. Скажите, мистер Уэбстер, вы внимательно смотрели на нее сегодня вечером?

– Конечно, смотрел, – несколько раздраженно ответил Питер. – А почему вы спрашиваете?

– Вы заметили, что она увлечена музыкой душой и телом?

Питер почувствовал, что кровь запульсировала у него в висках. В том, как Крюгер говорил о любви Ли к искусству, сквозило нечто тревожное. Это было нелогично и предосудительно, ему не нравилась сама мысль о том, что она настолько может любить музыку. Если музыка будет ее работой, он научится принимать это, но он мечтал, чтобы она испытывала «душой и телом» страсть только к нему.

– Да, я заметил, – ответил он Крюгеру.

– Куда вы собираетесь забрать ее от всего этого, мистер Уэбстер?

Вена на виске Питера грозила взорваться. Он вспомнил, как Ли говорила ему, что Оскар всегда «стремится ухватить за горло». Теперь он понял, что она имела в виду, отлично понял.

– Я не заберу Ли от того, в чем она действительно нуждается.

– Вы в курсе, сэр, что в мире очень мало концертирующих пианисток-виртуозов? – продолжал менеджер.

– Я в курсе, – отрывисто ответил Питер. – Кстати, сама Ли рассказала мне об этом.

– И не многие из них замужем. А у вас двоих все будет по-другому? Вы все устроите? – Крюгер говорил с едва скрытым сарказмом.

– Именно, – процедил Питер, скрипя зубами.

Крюгер покачал головой.

– Ах, мистер Уэбстер, вы храбро стараетесь обмануть меня, но не можете обмануть себя. Все мужчины шовинисты в глубине души. Если бы она была моей женой, я не стал бы делить ее с музыкой, держу пари, что и вы тоже. В конце концов это либо уничтожит вас обоих, либо разведет.

– Ерунда, мы найдем выход, – упрямо проговорил Питер, чувствуя, что настроение у него окончательно испорчено.

Крюгер снова покачал головой и цинично рассмеялся:

– Ах, этот оптимизм молодежи!..


Ли совершенно не готовилась к тому, что после концерта в доме Питера соберется целая толпа. Но там оказались организаторы концерта, другие исполнители, музыканты симфонического оркестра, представители прессы, родители Ли и старшие партнеры юридической конторы Питера с женами. Городской дом Питера был гораздо больше и изысканнее, чем предполагала Ли, – ее поразили большие ковры, современная мебель, обтянутая букле, стеклянные и медные аксессуары. Для гостей были приготовлены изысканные закуски, бар, полный напитков на все вкусы, и огромный запас шампанского. Питер с гордостью представлял Ли каждому из присутствующих, все время повторяя при этом: «Ну разве не великолепна она была сегодня?» Все соглашались, расточая щедрые комплименты по поводу ее игры. Она улыбалась застывшей улыбкой мистеру и миссис Прайс, мистеру Мэтьюсу, доктору и миссис Лоренс… Через некоторое время ей показалось, что банальные фразы и множество лиц слились воедино. Ей нравилось, что Питер организовал в ее честь такую щедрую вечеринку, она чувствовала себя как дома и наслаждалась обществом друзей. И все-таки в глубине души ей хотелось, чтобы они провели остаток вечера лишь вдвоем. Ей не терпелось рассказать ему о том, что произошло с ней, когда она стояла на сцене. Ей необходимы были заверения, что его жизнь здесь не будет стоять между ними. Она нуждалась в разговоре с ним с глазу на глаз.

Но, разумеется, это оказалось невозможным. Вскоре им пришлось разойтись – один из партнеров Питера отвел его в сторону обсуждать деловые вопросы, а в это время модно одетый репортер поймал Ли и стал расспрашивать ее о возвращении на сцену.

Уклончиво ответив на несколько прямых вопросов, Ли удалось избавиться от репортера и спрятаться в дальнем углу комнаты. Она поговорила с респектабельной дамой, под патронатом которой находился симфонический оркестр, и была очень рада слышать, что прибыль от концерта, составившая более миллиона долларов, будет отправлена в помощь голодающим.

Потом Ли познакомилась с Сидни Андерсоном, молодым адвокатом, о котором Питер говорил ей в Натчезе. Ли поразилась рассказу Сидни о том, что Питер купил билеты на благотворительный концерт для всех служащих фирмы.

– Я очень рад, что Питер нашел вас, – доверительно продолжил Сидни.

– Меня? – переспросила она. – А что во мне такого?

– Просто мне кажется, что Питеру нужна жена, у которой есть собственная жизнь. Наверное, вы знаете, как много он работает?

– Да, я поняла это за прошедшие несколько дней. Он явно очень предан своей работе и очень ответствен…

– О, тут все гораздо серьезнее, – перебил ее Сидни. – В конторе многие обвиняют Питера в том, что он стал самым молодым старшим адвокатом лишь благодаря связям отца. Но в глубине души все знают правду: Питер отказался от работы в конторе отца и достиг своего нынешнего положения только чертовски тяжелым трудом и ничем иным. Он спасал мою шкуру бесчисленное количество раз. Он всегда засиживается за работой допоздна и всегда готов каждому протянуть руку помощи.

Ли нахмурилась.

– Я удивлена. Он, оказывается, усердный работник, но говорил мне, что адвокатская деятельность – рутина и скука.

– Все мы жалуемся, – сказал Сидни, – но я уверен, Питеру нравится его работа.

Ли обдумывала расстроившие ее слова Сиднея до конца вечера. Она украдкой наблюдала, как Питер беседует с Милтоном Прайсом, седовласым мужчиной, основателем компании «Прайс, Бирмингем и Уотсон». Казалось, что Питер просто-напросто прилип к нему.

В час ночи родители Ли предложили отвезти ее в гостиницу, но Питер тактично ответил, что сам проводит их дочь. Около двух гости разошлись, и все стали убирать. Питер и Ли сидели рядом на мягком диване бежевого цвета и пили шампанское, уставившись на стеклянную стену с мозаикой, изображавшей уютный светлый дворик в тропиках.

– Мне нужно сказать тебе кое-что, – произнесла Ли, задумчиво изогнув бровь. – Действительно, если уж ты берешься за что-то, то берешься всерьез.