— Конечно, ваше величество. Ведь я никогда не смотрела на маркиза как на возможную партию для себя. Теперь я присмотрюсь к нему повнимательнее. Вдруг он способен на нечто такое, что я не приемлю в людях.

— Если узнаешь, непременно расскажи мне, Жанна.

— Да, ваше величество.


Последнюю дюжину дней свободы Изабелла надеялась провести, обеими руками черпая все радости жизни. Ее последней идеей стала двухдневная охота с ночевкой в Шато-Роз, окруженном прекрасным лесом, идеально подходящим для подобного времяпрепровождения, — не слишком густым и очень живописным. Она пригласила весь двор. Беготня во дворце и хлопоты сборов привели ее в возбужденное и приподнятое настроение, какого у нее уже давно не бывало.

Спускаясь по парадной лестнице в изящном костюме для верховой езды под руку с Антуаном, почти полностью счастливая, она вдруг натолкнулась на Орсини, который в обычном платье поднимался по лестнице вверх — как раз навстречу потоку придворных, следовавших за королевой. Она приостановилась.

— А вам, как видно, нужно особое приглашение, маркиз?

Он подарил ей хмурый взгляд исподлобья и бросил на ходу:

— Мне некогда.

Он хотел проскользнуть мимо нее, но тонкая рука Изабеллы затянутая в нежную лайку, тут же легла на перила, перекрыв ему дорогу.

— Мое приглашение касалось всех. Невежливо отказываться. Или я решу, что вы не умеете держаться в седле.

Его глаза гневно сверкнули, и королева рассмеялась.

— Маркиз, если бы вы так не сердились, мне не доставляло бы никакого удовольствия дразнить вас.

— Изабелла… — просительно проговорил Антуан, беспокойно поглядывая на друга. Она со смехом остановила его.

— У меня есть высочайшая индульгенция от мэтра Бальена, так что не тревожьтесь. Ну же, маркиз, соглашайтесь, вас ждет весь двор.

— Я не люблю охоту.

Она, шутливо закатив глаза, обратилась к Антуану.

— Придется поручить это вам, мой граф. Мне в одиночку не справиться с вашим другом.

Антуан обрадовался всем сердцем. Впервые Изабелла прилюдно выразила по отношению к Орсини что-то, кроме равнодушного высокомерия или едкой иронии. Как правило, забирая двор развлекаться, она не принимала в расчет Орсини, предоставляя ему трудиться за себя и за нее все время ее отсутствия, отказывая ему в праве на усталость или скуку, присущую всякому живому существу. Он принял ее правила игры, не жалуясь и не прекословя. Не стремившийся к сближению с придворными, он воспринимал как передышку уже царящую во дворце тишину и отсутствие в нем королевы, которая свалила на его плечи все, кроме, разве что, совсем уж личной переписки. Личное же приглашение, высказанное королевой сегодня, пусть даже в не совсем серьезной форме, в переводе на общепринятый язык могло означать одно, — что она признала за Орсини не только обязанности, но и его права как одного из придворных, причем достаточно знатного, чтобы быть ею замеченным.

— Правда, Эжен. Это всего два дня. Нельзя же только работать. Не хочешь охотиться — не надо. Можешь и не стрелять.

— Я… — рука в лайковой перчатке все еще загораживала ему путь. Он заколебался.

— Поедем же, — просьба Антуана возымела действие. Он бы не хотел, чтобы друг выставлял себя на посмешище, уговаривая его.

— Мне нужно переодеться.

Изабелла убрала руку.

— Антуан, мой первый министр не вызывает у меня доверия. Боюсь, он хочет от нас отделаться. Я жду вас обоих на опушке вместе с моими друзьями. Не заставляйте нас ждать, — легкий, веселый тон королевы прикрыл ее настойчивость, обратив все в шутку.

Она жестом отпустила Антуана, предлагая ему следовать за Орсини.


Уже через полчаса всадники во главе с Изабеллой скакали по королевскому лесу, все дальше отдаляясь от человеческого жилья. Кавалькада растянулась по лесу. Королева в светлой шляпе, увенчанной страусовыми перьями, и белоснежной горностаевой накидке на плечах возглавила авангард, Антуан скакал бок о бок с ней. Орсини, к ее некоторому удивлению, ни на шаг не отставал от них, постоянно держась по ее правую руку с видом угрюмым и высокомерным. Помня свою собственную настойчивость, она не решилась отослать его. Постепенно придворные благоразумно отстали, держась на почтительном расстоянии, и они остались втроем.

Широкая дорога была припорошена полудюймовым слоем первого снега, не замедлявшего лошадиный аллюр, но зато нарядившего лес в белоснежное убранство невесты. На остром лице Орсини лежала какая-то тень, он был то ли сердит, то ли расстроен, но, несмотря на то, что он от природы не был молчуном, явно не склонен к разговорам. Изабелла негромко переговаривалась с Антуаном. Было безветренно, небольшой мороз беззлобно пощипывал щеки.

Орсини подал голос, когда о нем почти забыли.

— Вы сказали ему про свадьбу, ваше величество?

У Изабеллы перехватило дыхание. Антуан натянул поводья.

— Какую свадьбу?

— Ее величества с королем Иаковом Четвертым, — безжалостно объяснил Орсини. — Свадьбу, которая состоится через двенадцать дней.

— Это правда? — спросил Антуан у Изабеллы. Она сердито кивнула. — Понимаю…

Он вдруг пришпорил лошадь и унесся прочь. Остались только четкие лошадиные следы на снежном ковре. У Изабеллы невольно выступили слезы.

— Ну зачем вы так, Орсини? Зачем? Кто вас просил?!

— А вы хотели сказать ему в последний день?

Она покачала головой.

— По крайней мере, я бы сказала не так. Вы… жестоки. Вы причинили ему боль.

— Я?! — преувеличенно удивился он. — Мне казалось — вы…

— Оба мы хороши! — воскликнула она в сердцах. — Теперь разыщите его! Хоть из-под земли достаньте, но верните его! — Орсини стегнул лошадь, направляясь по следам, но увидел, что королева догоняет его.

— Я тоже поеду. Маркиз, клянусь, если Антуан попадет в какую-нибудь беду, я не знаю, что с вами сделаю.

— Вы же не думаете, что он так глуп, чтобы пойти топиться из-за вас?

— Замолчите, вы! — крикнула она негодующе.

Они не меньше получаса следовали по следам, пока не обнаружили привязанную к стволу лошадь. Дальше в густой перелесок удалялись следы сапог. Орсини спешился. Изабелла швырнула ему свои поводья.

— Помогите сойти.

Он молча подхватил ее, когда она спрыгнула с лошади, предложил ей руку, чтобы идти дальше, но она отказалась. Привязав лошадей, они зашагали по тропинке, пока не заметили вдалеке чей-то темный силуэт. Орсини остановился.

— Идите. Я там не нужен. Я вернусь присмотрю за лошадьми.

Она кивнула, отпуская его. Антуан сидел на краю оврага, бессмысленно глядя вниз, туда, где летом струился узкий ручей, теперь скованный льдом. Поросшие мелким кустарником склоны зимой покрыл снег, из которого проглядывали неприветливые голые черные ветки. Она положила руки ему на плечи.

— Я знаю, Антуан, это больно. Думаете, мне легко? У меня сердце разрывается на части. Но я должна, понимаете, должна оставить кому-то мою страну. Кому-то сильному, кто сможет ее защитить. Это супружество… Я знаю, это нелегкое испытание. Из тех, что кажется невозможным пережить. Но выхода нет. Я другого не вижу. Год я буду чужой женой. Но если ваша любовь достаточно сильна, вытерпите этот год. Когда моя клятва будет исполнена, мы с вами будем свободны. Сможем вместе уехать отсюда. Сможем пожениться, жить вместе, родить детей. Не видеться урывками, оглядываясь и страшась свидетелей, а любить друг друга открыто и честно.

— И давно вы решились? Почему, почему вы сказали Орсини и не сказали мне?

— Я сказала моему первому министру. Уже в который раз забыла, что его язык неплохо было бы укоротить ярдов на двадцать.

Антуан слабо улыбнулся.

— Антуан, мне так хотелось еще несколько дней быть счастливой, чтобы это не стояло между нами. Пожалуйста, прошу вас, не надо не меня сердиться. Вы так нужны мне. Я люблю вас.

Он поднялся и нежно поднес ее руки к своим губам.

— Мой рыцарь, — прошептала она. Он на мгновение прижал ее к груди, и она почти физически ощутила, какую боль причиняет ему стук собственного сердца. — Мой Антуан…


Накануне свадьбы с Иаковом, Изабеллу вдруг охватил страх, жуткий, всепоглощающий страх, близкий к панике. Она осознала, что наделала, но было поздно что-то менять. Она послала Жанну за Рони-Шерье. Жанна пришла в ужас.

— Это так скомпрометирует ваше величество!

— Быстрее, Жанна, умоляю тебя, — торопила королева. — Приведи его через нашу потайную дверцу, потихоньку. Но не медли, прошу тебя.

Антуан был сильно расстроен из-за предстоящей свадьбы. Его искренне чувство к королеве, раненое и растоптанное, казалось, лежало сломленным у его ног. Он не понимал, как Изабелла могла решиться на такое, если любит его. Он не знал всей сложности их семейных отношений, а если б и знал, он все равно не сумел бы оценить ее жертвы. Сам он пожертвовал бы ради нее не только данной отцу клятвой, а даже жизнью, и еще более того — честью. Целый год брачной жизни с королем Иаковом казался ему испытанием, которое убьет их любовь.

Теперь он глядел на Изабеллу, читал боль в ее глазах и верил ей как никогда. Эта свадьба наносила ей удар куда более жестокий, чем ему. Она спросила:

— Вы догадываетесь, зачем вы здесь в такой час?

Он молчал. За окном стемнело, сумерки сгущались, и своих фрейлин королева давно отпустила. Нетрудно было догадаться, чего она ждет от него.

— Я не могу так! — вдруг воскликнул он в отчаянии, глядя на ее сжатые губы. — Это не любовь! Я не знаю, что это. Но это не любовь.

— Это любовь. Я люблю вас, вы — меня. Что же это, если не любовь? Это любовь. И так было всегда.

— Но не теперь! Вы думаете не обо мне, а о том, о завтрашнем дне.

Она подошла ближе. Вид у нее был решительный. Ее бледно-розовый пеньюар приоткрылся, обнажив на мгновение гибкую девичью фигуру.

— Вы не сделаете этого для меня? Антуан! Вы позволите мне идти под венец с Иаковом, и потом в присутствии всего двора разделить с ним брачное ложе? И не будет ничего, что поддержало бы меня? Ведь если я не буду знать, что я уже на самом деле ваша жена… О, как это унизительно!

Антуан растрогался. Он принял ее в свои объятия.

«Никогда наша любовь уже не будет светлой и чистой», — грустно думал он. Ему пришлось любить женщину с решительно сжатыми холодными губами и дрожащим подбородком.

— Благодарю тебя, — прошептала она и вдруг заплакала. Не об этом она мечтала, не так все рисовалось ей в грезах. Она думала о предстоящем дне, и каждую секунду представляла рядом увядшего сердитого Иакова. Несчастный от одного вида горюющей Изабеллы, Антуан растерянно коснулся губами ее влажной щеки.

— Я всегда буду любить тебя, Изабелла, — и это было правдой.

Утро прошло в хлопотах. Роскошное, шитое золотом платье придало юной королеве величественный вид, а слой рисовой пудры скрыл ее бледность. Служанки сновали туда-сюда, и в покоях Изабеллы образовался страшный беспорядок. Рони-Шерье не появлялся, он был глубоко подавлен. Зашел Орсини. Изабелла ожидала, что он спросит, как отразится ее брак на его карьере, однако он этого не сделал. Взгляд у него был недобрый, осуждающий.

— Может быть, еще не поздно? — вдруг спросил он.

— Что? — вздрогнула Изабелла.

— Все еще можно переиграть. Вы ставите себя под удар.

— Я не имею права, — она покачала головой.

— Почему?

— Это вопрос чести. Королевской чести и чести дочери Франциска Милосердного. Я должна укрепить положение моей страны. Она ослабела. Она может стать добычей соседей. Я должна заключить союз с кем-то, кто способен нас защитить. Кроме того, я все равно не могу оставить престол, став женой того, кого люблю. Иначе Бланка сможет занять его.

— И что с того, что Бланка стала бы королевой? Тогда обязанность выходить за Иакова перешла бы к ней, разве не так?

— Герцог де Лартуа, родной брат моего отца, всегда стремился к власти. Он не мог примириться, что родился на какой-то год позже. Он мечтал о престоле, стремился к нему любой ценой. Однажды мой отец случайно открыл заговор. Для него стало жестоким ударом, что его собственный брат замышлял убить его, сесть на его трон и править самому. Я была совсем еще юной, но я помню, как отец за считанные дни поседел. Герцог де Лартуа был казнен. После него осталась дочь, девочка десяти лет, Бланка. Мой бедный батюшка не мог осудить девочку, и она осталась жить с нами. Однако для всех она осталась дочерью предателя Лартуа. Оставляя мне трон, отец напомнил мне, что я не могу отказаться от власти, пока жива Бланка. Ни она, ни ее потомки не должны наследовать престол. Я дала отцу клятву и сдержу ее, — она вдруг осознала, что рассказывает семейную драму постороннему для нее человеку. Даже Антуан не знал всей правды, Изабелла умалчивала о том, как все произошло.