— Да можете вы придержать язык хоть четверть часа? Вы неправы, все, что вы несете, чушь от первого до последнего слова. Король умер от яда! Я знаю.

Она не произвела впечатления, на которое рассчитывала.

— И что же? — равнодушно сказал Орсини. — Выходит, среди всей этой трусливой своры придворных нашелся один смелый человек? Кто же он, мадам? Я предложу ему мою искреннюю дружбу.

Изабелла невольно улыбнулась.

— Это была она, а не он.

— Она? Женщина? — удивился Орсини. — Поздравляю, мадам, эта дама — украшение вашего двора. Не будь я помолвлен с м-ль Лашеню, я предложил бы ей руку и сердце. Это просто подвиг — уничтожить подобного негодяя.

— Да не паясничайте же, маркиз де Ланьери, будьте серьезны! Что смешного вы находите в совершившемся злодеянии? Это ведь была я, я… я…

— Вы, мадам?! Вы убили короля? — поразился он.

— Я… — прошептала Изабелла. — Этот грех на моей совести, и не достанет жизни, чтобы замолить его. Я больше не могла терпеть и надеяться на Бога. Он хотел казнить бедняжку Аргюзон, и все из-за меня! И еще вы! Скажите, ну что еще мне оставалось делать? Что? Я отчаялась; я надеялась — и утратила надежду, верила — и разочаровалась. Вот и все. Теперь я должна уйти, уйти и умолять Всевышнего простить мне.

Орсини вовсе не ужаснулся ее признанию, наоборот. Он почувствовал, что его мнение о королеве значительно улучшилось. Она оказалась не безвольной и жалкой, как показалось ему вначале, а женщиной, способной на любые жертвы, защищая свою жизнь и честь.

— Мадам, — горячо заговорил он, — вы были вправе сделать то, что сделали. Вы имели право защищаться. Король был не тем человеком, о ком стоило бы жалеть. Поверьте, он был худшим из худших. Теперь его нет. В этом ваша заслуга, не вина. Не укоряйте себя! Вы защитили себя, своих друзей, своих родных. Вы сделали все, что могли! Поделом ему, вот что я скажу!

— О нет, — грустно сказала Изабелла, медленно натягивая перчатки. — Как бы ни было, я виновата. Я лишила жизни человека, и не мне было решать его судьбу. Я приказала заложить карету, которая отвезет меня в монастырь св. Люции. Там живет бедная Луиза де Тэшкен. Мы будем с ней вспоминать ушедшее счастье.

— Мадам, нет! — воспротивился Орсини. — Это безумие! Вы еще будете очень счастливы. Вы молоды, хороши собой, не обделены Богом ни умом, ни душой! Да подумайте же, король мертв, вы свободны!

— Да, да. Он мертв, а я виновата в этом. Как ни поверни, это только мой грех. Я сама, добровольно стала его женой. Это мой крест, мне его и нести.

— Но, ваше величество, вы можете каяться и здесь. Молитесь, мадам, если это вас успокоит. Разве для этого так уж нужен монастырь? Правьте своей страной. Кроме того, Бланка де Лартуа — разве о ней вы больше не беспокоитесь? Она жива-здорова.

— А вы не знаете? Орсини, у короля был сын, он никогда не упоминал о нем. Мальчику шестнадцать лет. Он скоро прибудет. Он, конечно, очень юн. Но закон гласит: после смерти короля правит его старший сын. Так что Бланке никогда уже не править. Далее, даже если что бы случилось с мальчиком, чего я ни в коем случае не желаю, королем будет его ближайший родич, а вовсе не мой. Я исполнила долг перед батюшкой. Бланка будет принцессой — всегда, а я…

— А вы монахиней? — гневно крикнул Орсини. — И вы считаете, что ваш отец был бы доволен вами?

Она печально вздохнула, ни капли не обманываясь на его счет. Даже если юный король не изгонит его прочь из своего дворца, у него наверняка есть наставник или родич, которого он пожелает возвысить. И ему, Орсини, не быть больше некоронованным королем. Она даже преувеличивала его эгоизм, кроме расчета, ему не чуждо было искренне беспокойство о ее судьбе, ведь она спасла ему жизнь.

Между тем, Изабелла поднялась.

— Прощайте, Орсини. Берегите мне Жанну… и себя.

Она спустилась по лестнице, в сопровождении одного лишь растерянного министра да огорченной Жанны.

Она садилась в карету, стараясь не оглядываться.

— Орсини, — она обратилась к нему, нерешительно помедлив. — Мне сообщили, мальчик приезжает один, в сопровождении лишь лакеев и охраны.

Орсини понял ее намек, но запальчиво возразил:

— Мадам, я не намерен служить сыну убийцы. Я не желаю быть первым министром. Пусть Сафон…

— Прощайте, Орсини, — повторила Изабелла, не давая ему договорить. Она знала, он не уйдет. Слишком многое он получал. Мальчик, слишком юный, чтобы противостоять ему, и все же достаточно взрослый, чтобы не нуждаться в регенте! Она дарила ему свое королевство завернутым и упакованным на неопределенный срок.

Орсини и Жанна грустно следили за последними приготовлениями к отъезду. Сев в карету, Изабелла ощутила горький укол ревности — она оставляла их вдвоем. Но даже это не могло заставить ее переменить решение. Карета тронулась. Она в последний раз обернулась.

— Прощайте! — крикнула она сквозь окошко кареты.

И все же, как бы ни было, Изабелла знала, что могла бы остаться, могла бы все перебороть, если б Орсини позвал ее. Стоило ему сказать слово, одно лишь слово, и она не смогла бы расстаться с ним. А Орсини… Он стоял, держа под руку Жанну, бедную камеристку, и молчал. Орсини не знал, чего ждет от него королева, даже не догадывался, и не мог сказать ей то, от чего она стала бы счастливой навеки.

Они вдруг услышали шум и увидели спешащего к ним слугу.

— Гонец от короля Оливье! — вскричал слуга, но Изабелла, дрогнув, не велела кучеру останавливаться. Она боялась видеть гонца, который мог задержать ее, поколебать ее благородную решимость. Карета покатила по мощеной дороге. Все было кончено…

Орсини оставил руку Жанны и пошел встречать гонца, который, задыхаясь от усталости, ввалился в тронный зал. Он остановился перед пустым троном и обвел глазами нетопленый зал. Перед ним был только министр.

— Я привез письмо ее величеству, — настойчиво сообщил гонец, давая понять, что Орсини никоим образом не может ее заменить. Он теребил черную бороду, усмехаясь. Не похоже, чтобы он вез дурную весть.

— Ее величества нет во дворце.

— Но я привез добрые вести! — недоверчиво воскликнул посланец, полагая, что его просто не желают пропустить к королеве. Худое лицо министра осталось неподвижным.

— Королева Изабелла решила удалиться в монастырь, — холодно объявил Орсини. — Она только что покинула дворец.

Посланец растерялся от неожиданности.

— Однако же за мной едет его величество Оливье! Это так важно! У него бумага от Папы об аннулировании ее брака…

Орсини вдруг отбросил свое высокомерие и вцепился в камзол гонца, едва не задушив его.

— Рассказывайте, в чем дело!

Гонец, невольно вскрикнув, решив, что имеет дело с безумцем.

— Да я говорю, что покойный король Иаков был женат на леди Марии Шантор, которую все полагали погибшей, однако же она умерла в крепости, куда заточил ее супруг, всего только два месяца назад, чему есть свидетели. Он не мог жениться на королеве Аквитанской! Он был еще женат, когда их венчали. За мной едет его величество Оливье, чтобы обрадовать сестру. У него бумаги от самого Папы! Так что сын Иакова никоим образом не имеет прав на корону Аквитании! Никто не смеет посягнуть на власть королевы Аквитанской Изабеллы.

Орсини отшвырнул гонца, который ударился спиной о стену и отскочил от нее, как резиновый мяч.

— Почему это не стало известно раньше! — воскликнул он с горячностью и досадой, которые обрадовали бы Изабеллу.

Бросив сбитого с толку посланца, он устремился к конюшням так быстро, как только мог.

— Быстро седлайте лошадей! — закричал он. — Не теряйте ни секунды! Нужно остановить королеву! Скорее!

Конюхи оседлали ему лошадь, и он вырвал у них поводья, браня из за неспешность. Он хлестнул несчастную кобылу, мгновение — и от него остался только столбик пыли. Несколько человек поскакали по парковой аллее следом за ним, но им было не угнаться за быстрым, как ртуть, полным энергии двадцатипятилетним юношей. Выехав за пределы королевского парка, они увидели лишь темное пятно на горизонте…

Скромная черная карета уносила королеву прочь от мирских забот. Она прислушивалась к цокоту копыт, прикидывая, как долго еще осталось ехать. Она направлялась в монастырь, но душа ее была полна суетного. Мысленно она обращалась к родному дворцу, где она оставила свое сердце. Сердцем она была около Орсини, ежеминутно, ежесекундно вспоминая каждую мелочь в его фигуре, его глаза, такие холодные, светлые, прозрачные, обжигающие холодным огнем. Разве монастырь заставит ее забыть того, кому принадлежит ее любовь?

— Нас кто-то догоняет, мадам королева, — испуганно сказал кучер.

— Нас преследуют? Кто?

Она выглянула в окошко кареты, но ничего не смогла увидеть.

— Мне не видно. А много ли там людей?

Кучер привстал на козлах.

— Один. Но он мчится, как ветер, и, сдается мне, он следует за нами.

— Очень странно, — тревожно заметила Изабелла. — Может быть, нам стоит ехать еще быстрее до более людных мест?

— Нам не оторваться от него, ваше величество.

— Не зовите меня так, — она вздохнула. Кучер оглянулся, щурясь и пытаясь разглядеть преследователя.

— Э, да это же… — он помолчал и снова оглянулся. Теперь уже он придерживал лошадей. — Да это же месье де Ланьери, ей-богу!

— Вы уверены? — Изабелла ахнула и побелела от нахлынувшего волнения. — Этого… просто не может быть.

— Истинная правда, мадам.

— Останавливайте карету, — распорядилась она. — Должно быть, что-то случилось.

Сидя зажмурившись на своих подушках, Изабелла слышала крик кучера, резко натягивающего поводья. Она боялась думать. Если бы… если бы он осознал, что она нужна ему. Если бы он нашел в себе хоть искорку, одну-единственную искорку любви к ней, она бы все для него сделала, всем пожертвовала. Она не смела молиться, только сжимала свои тонкие белые руки в немой мольбе. Ей казалось — прошли часы, бесконечно долгие часы, пока покрытая пеной загнанная лошадь и ее всадник поравнялись с ее каретой. Она подняла него свои бездонные лазурные глаза, ожидая, словно приговора, его слов.

Он слегка отдышался.

— Вам нужно возвращаться, мадам, — наконец, выговорил он. — Вы — единственная законная королева этой страны!

Это было не то, что она мечтала услышать. Она едва сдержала слезы разочарования.

— Но… — прошептала она дрожащим голосом. — Как же?

— Я все вам расскажу по дороге, — он властно заставил ее отодвинуться вглубь кареты, и сам сел рядом, захлопнув дверцу.

— Гони назад, кучер! — приказал он.

— Ваша лошадь…

— Пустяки, сама прибежит.

Карета развернулась и помчалась в обратном направлении. Лошадь Орсини, которая уже принялась было щипать траву, увидев, что хозяин уезжает, возмущенно заржала и поскакала следом.

Изабелла ощутила стыд за свою слабость, она так легко позволила изменить ее планы, словно ее решение ничего не стоило.

— Зачем, зачем вы это сделали? — только и нашлась, что сказать, молодая королева. Орсини бросил на нее странный взгляд, словно спрашивая себя, в здравом ли она уме. Ему казалось — она должна была быть рада ему, но нет, она скорее была расстроена и разочарована. Неужели даже собственное королевство привлекало ее меньше тоскливых стен монастыря?

— Мадам, после вашего отъезда прибыл гонец от вашего брата. Впрочем, вы, наверняка, слышали, как он прибыл. Скоро ваш кузен будет здесь и сможет рассказать вам все подробности. А я знаю лишь то, что успел сообщить гонец, от которого вы сбежали, — он насмешливо улыбнулся.

— Как он сказал, покойный Иаков был уже женат и не успел уморить первую супругу ко дню вашей с ним свадьбы. Так что церемония бракосочетания не имела никакой силы, и Иаков никогда не был вам мужем.

Он увидел, что она смеется сквозь слезы.

— Так значит, все напрасно? Все мои страдания, все, что мы все пережили за этот мучительно долгий год — все это отменили каким-то указом?

— Вы не рады?

— Чему же мне радоваться? Что нужно все начинать сначала?! Что все прожитое и выстраданное ничего не стоило?!!

Орсини порывисто схватил ее за плечи и безжалостно затряс.

— Как вы можете? Столько людей пытались помочь вам, вернуть вас к нормальной жизни, и это вот — все, что вы можете сказать в знак благодарности? Вам дарована свобода, шанс начать все сначала, перечеркнуть сделанную ошибку! Кому еще может представиться такая удача — переписать часть жизни заново? Знаете, сколько людей позавидуют вам, тех, кто годами, а иногда и всю жизнь, расхлебывает последствия своих и чужих ошибок?

Она едва слышала его, ощущая только горячее прикосновение сильных рук к своим плечам, вопиющую непочтительность и сказочное блаженство. Наконец, глаза ее широко открылись, приобретая осмысленное выражение. Второй шанс? Что ж, она его использует, как сумеет. Она еще поборется за свое счастье, раз уж судьба распорядилась дать ей еще одну попытку.