— Куда ты? — спросил он сухо.

— Мне скучно здесь. Я хочу уехать домой. Я велю кучеру вернуться за тобой. Скажи им, что у меня болит голова.

— У тебя ничего не болит. И ты сейчас же вернешься. Не выставляй себя и меня заодно на посмешище. Идем со мной.

Как раз освободилось место за карточным столом. Орсини подвел к нему Изабеллу, и регент предложил ей сыграть. Она села. Но хотя она проигрывала, Гримальди смотрели на нее холодными злыми и неприязненными глазами, словно это не она подарила им свою корону. Словно они не должны быть благодарны ей. Но люди не любят тех, кто сделал им слишком много добра.


На другой день утром Мадлен позвала ее в гостиную.

— Вас спрашивает пожилой господин. Такой маленький, сморщенный. С ним дама.

Изабелла бегом спустилась вниз. Она была уверена, что это Сафон. Она даже не потрудилась взглянуть в зеркало, зная, что в своем легком утреннем неглиже из кружев похожа на фею.

— Господин Сафон, вы истинный ангел! Вы решили навестить меня? — приветствовала старика Изабелла.

— Доброе утро, маркиза. Простите за раннее вторжение. Взгляните, я привел к вам госпожу д’Оринье.

— Луизетта, дорогая, здравствуйте! Я совсем потеряла вас из виду последние месяцы. Как вы? Вы счастливы? Садитесь же.

Молодые женщины искренне обняли друг друга. Сафон заметил, лукаво улыбаясь:

— Мадам д’Оринье с мужем вчера приехали в столицу. Они живут в провинции со времени вашей свадьбы, маркиза. Но ваша фрейлина не забыла вас.

— Мадам, — шепотом проговорила Луизетта, — кто эта ворона, которая неотрывно следит за нами?

Изабелла усмехнулась, даже не подумав представить ее гостям.

— Это Мадлена, м-ль де Ланьери, сестра моего супруга, — в первый раз слова «моего супруга» в речи Изабеллы прозвучали отчужденно и официально.

— Нельзя ли ее удалить? — спросил Сафон. — Неловко, — виновато добавил он.

— Мадлен, будьте так добры, найдите наверху в библиотеке книгу в розовой обложке. Я ее где-то там оставила. Я хочу показать ее моей гостье. — Когда Мадлен вышла, Изабелла тихо добавила: — Ей придется повозиться. Книга существует в моем воображении. Можете свободно говорить.

— Ваше величество… — начал Сафон.

— Господин Сафон… — укоризненно вздохнула Изабелла.

— У нас все готово. Не хватает одного — вашего согласия, вашего «да». Войско собрано, готово драться. Все собрались в столице. Ждать опасно. Нужно решиться. Сегодня. Сейчас. Не теряя времени. Ваше величество, мы собираемся сегодня вечером в моем доме. Вы непременно должны быть у меня, непременно. Без вас ничего не будет. Решайтесь. Через несколько дней мы сделаем вас королевой. Все вернется на круги своя. Не думайте ничего дурного. Регент и мальчик уедут домой, никто их не тронет. Мы постараемся не проливать крови.

Страстная речь Сафона смутила Изабеллу.

— Так скоро? Неужели так скоро?

— Да, ваше величество. Чего же ждать? Но… Если вы счастливы, то скажите немедля, и мы с м-ль Луизеттой больше не пророним ни слова!

Его слова причинили ей боль. Если она счастлива! Неужели же так заметно, что она несчастна, несчастна глубоко и непоправимо? Что ее сердце разбито. Что ее любовь умирает. Что она потеряла себя.

— Я не знаю, право, не знаю, Сафон, друг мой. Это так нехорошо, так несправедливо, так… нечестно.

— До некоторой степени — возможно. Но вся наша жизнь такова, что чьими-то интересами и чувствами приходится жертвовать. Между прочим, сегодня вы щадите чувства вашего брата Оливье, который давно для вас больше король, нежели кузен. И он не очень-то щадил ваши чувства. Все знают, что он охотно отдал своего сына для вашего трона, но при том не поздравил вас с предстоящей свадьбой и не приехал, несмотря на ваше приглашение. Он дал понять, что не одобряет ваш выбор, и не сомневаюсь, что с тех пор вы не имели от него вестей.

— Это правда. Он… не понял меня. Сам-то он женат на Веронике Гримальди, что не мешает ему изменять ей с Анной. Но женат-то он на Веронике. Он и от Иакова помог мне освободиться только потому, что весь мир обсуждал его жестокое со мной обхождение.

— Вот то-то и оно. Вы не должны губить себя, свое будущее из-за Оливье.

— Но я знаю, Оливье по-прежнему меня любит. Через какое-то время он успокоится.

— Он всего лишь кузен, ваше величество. Всего лишь кузен.

— Он мне очень дорог.

— Да, но подумайте. Конечно, он рассердится, что вы отнимаете назад свой дар, но это-то он поймет. Поймет гораздо легче, чем ваш брак с Орсини. И простит вас.

Изабелле хотелось верить ему. Она зажмурилась. Если бы она была королевой, то Орсини, он, наверное, снова потянулся бы к ней, снова полюбил, как прежде. Все стало бы как раньше. Она встряхнулась.

«Никогда уже не будет как раньше!» — отчаянно возопил ее внутренний голос. Прошлое никогда не вернется.

— Я подумаю, Сафон. Подумаю хотя бы до вечера.

— До вечера? Пусть. Сегодня в восемь вечера будьте у меня. Я оставляю вам мадам д’Оринье. Она привезет вас, — он наклонился к самому ее уху. — Я вижу, как горят ваши глаза. В сердце своем вы все уже решили. Не так ли, ваше величество?

— Я думаю, Сафон, думаю. Я либо буду у вас в восемь, либо не ждите меня вообще. Если в пять минут девятого меня не будет, значит, мой ответ — Нет.

Он почтительно склонил седовласую голову.

— Ваше право королевы, ваше величество. Но не будет ли дерзостью спросить вас, отчего зависит ваш ответ.

Она встала и прошлась по комнате, унимая предательскую дрожь.

— Мой ответ зависит от моего мужа. Вы удивлены? Представьте, он что-то значит в моей жизни. Я буду ждать его. Но я устала ждать. Мое терпение истощается. Если в семь его еще не будет, значит, не судьба, и в четверть восьмого я уже буду сидеть в карете.

— Но, простите, мадам, если все так просто, едем сейчас же. Вы пробудете в моем доме до вечера. К чему ждать, пока вернется Орсини?

— Сафон, вы не поняли меня. Я не боюсь, что Орсини помешает мне уехать. Если бы решение было принято, меня бы никто не удержал. Но это — это как гадание. Вы понимаете?

— Да, кажется, — сказал Сафон задумчиво. — Вы загадываете желание и раскладываете пасьянс. Складывается пасьянс — вы едете с Луизеттой, не складывается — остаетесь дома, как бы оно ни было дальше.

— Да, — она кивнула. — В общем, так.

— Чтобы сорвать наши планы, регенту достаточно отправить первого министра домой на несколько часов раньше, — рассмеялся Сафон.

— Ошибаетесь, — сухо сказала Изабелла. — Орсини всегда был сам по себе. Не думаю, что регенту удается помыкать им. Так что вряд ли что-то, кроме его собственного желания, может руководить его поступками.

Сафон буравил ее взглядом. Ей казалось, что он читает у нее в сердце.

— Надеюсь все же, что у регента найдется срочное дело для господина маркиза на вторую половину дня. Так что я буду ждать вас, ваше величество. Я не прощаюсь, — он нахлобучил шляпу и вооружился тяжелой тростью.

— Такой милый и такой хитрый старик, — усмехнулась Луизетта после его ухода.

— Он хочет быть министром.

Они услышали тяжелую поступь Мадлен. Выражение раздражения на ее лице усилилось.

— Я не нашла никакой книжки, — сказала она.

— Я найду ее сама. Пойдемте, Луизетта.

Она взяла бывшую фрейлину под руку и увела из гостиной.

— Зачем вы держите ее в доме, ваше величество? — прошептала Луизетта.

— Мадлен? Не знаю. Мне неудобно выгнать ее. Она моя родственница.

— Ну и что? Она как деревянный табурет среди мягких кресел, — пожала плечами Луизетта.

— Но выпроводить ее означает оскорбить моего мужа.

— А разве не стоит поставить его на место? Ох, простите, ваше величество.

— Не извиняйтесь, — улыбнулась Изабелла. — Пустяки.

— Вы несчастливы? — быстро спросила Луизетта, словно пугаясь собственных слов. Изабелла отвела глаза.

— Я несколько иначе представляла себе свою жизнь, — уклончиво сказала она.

Около шести Изабелла начала переодеваться. Она собиралась вступить в новую жизнь королевой. Она надела платье с глубоким вырезом. Поверх юбки из парчи светло-лимонного цвета была красная атласная, открывающая перед нижней, того же материала был корсаж и рукава. В половине седьмого Изабелла собрала самое необходимое и приказала заложить карету. Без десяти семь они с Луизеттой отнесли вещи в карету. Но Изабелла твердо решила дождаться установленного ею часа. Наконец она услышала, как пробило семь. Орсини не появился. Изабелла спустилась вниз. У двери стояла Мадлен.

— Куда вы? — спросила она.

— Я уезжаю, — спокойно сказала ей Изабелла.

— Куда?

— Не знаю, — честно признала Изабелла.

— Как так? Что сказать Эжену?

— Ничего, Мадлен. Впрочем, что хотите.

— Вы едете в гости к этой даме?

— Пусть так. Прощайте, Мадлен.

— Когда вы вернетесь? Завтра?

— Никогда.

Мадлен тупо глядела на нее, не понимая. Изабелла отстранила ее. Дверца кареты захлопнулась, и до Мадлен донеся стук колес — Изабелла уехала.

Так случилось, что не прошло и десяти минут, как приехал Орсини. Раскрыв дверь, он сразу увидел Мадлен, стоявшую столбом на лестнице.

— Что-нибудь случилось? — спросил он. Мадлен мотнула головой.

— Что ж ты стоишь здесь?

Мадлен быстро пошла наверх.

— Стой, — остановил он ее. — Ты что, онемела?

— Нет.

— Слава богу, — заметил он и поднялся на второй этаж. Мадлен поотстала. Орсини прошел в комнаты Изабеллы. Ее платье было брошено на стуле, ящики выдвинуты, словно здесь что-то искали. Орсини огляделся. В комнатах царила тишина, тишина и беспорядок. Орсини позвонил, вызывая горничную. Никто не пришел — Изабелла рассчитала и отпустила ее.

— Мадлен! — заорал он, охваченный предчувствием несчастья.

— Где Изабелла?

— Она уехала, — угрюмо ответила сестра.

— Куда?

— Не знаю, Эжен.

— С кем?

— Откуда я знаю? С дамой, что пробыла здесь весь день.

Орсини ощутил некоторое облегчение.

— С дамой? Что за дама?

— Как же! Так мне твоя жена ее и представила!

— Ну хоть опиши ее, Мадлен!

— Да как я ее опишу? — сварливо отозвалась Мадлен. — Молодая.

— Ну напряги мозги! Рост? Комплекция?

— Высокая. Слишком высокая. Слишком худая.

— Блондинка?

— Какая-то темная, непонятный такой цвет. И глаза такие круглые, как сова, да, я еще подумала, как сова.

— Темноволосая, большие глаза навыкате, — подытожил Орсини.

— Некрасивая, — добавила Мадлен. Брат пожал плечами.

— У тебя все некрасивые. Как Изабелла ее называла?

— Я не помню. Что ты пристал? — раздраженно бросила она.

— Но она сказала что-нибудь перед отъездом?

— Ну да, сказала. Попрощалась. Спрашиваю, когда вернетесь-то. А она: «Никогда». Вот.

Орсини вздрогнул, его глаза расширились.

— Что, что ты сказала?

— Что слышал, не повторять же.

— Ты хочешь сказать, что она уехала навсегда?

— Я? Я ничего не говорю. А вот она так сказала.

— Мадлен, ты дура, ей-богу. Нельзя было позволить ей уехать.

— Я не сторож твоей королеве. Нечего было жениться на этой барыне. Она не пара тебе, братец, — ядовито заметила Мадлен. — А коли женился, так надо было держать ее ежовых рукавицах, а не позволять ей делать, что захочет. Нужно было…

— Да замолчи уже, Мадлен. Что ты можешь понимать в этом, когда саму замуж не взяли?

— Да как ты смеешь! — взвизгнула Мадлен. Орсини заткнул уши, заглушая ее голос.

— Уймись, Мадлен, и убирайся с глаз долой.

Она упрямо поджала губы и не двинулась с места.

— Ты обращаешься со мной, как с прислугой, братец. Я — не прислуга. Я, конечно, не королевского рода, но я не прислуга.

— Ты не прислуга, — кивнул он. — Ты просто глупая деревенская девка.

— А ты? Чем ты лучше меня? Ты одной со мной крови.

— Это не зависит от происхождения. Это — состояние души. Оставь меня одного.

— Оставлю. Навсегда. Я сейчас же уезжаю домой в Этьенн. И вот что. Хоть ты и большой министр, никогда, слышишь, никогда не смей приезжать к нам! Ты нам чужой!

Он равнодушно кивнул.

— Вы никогда не понимали и никогда не любили меня, ни ты, ни мать, ни отец, никогда. Вы было наплевать на меня. Думаешь, ты нужна мне здесь? Ради всего святого, зачем? Уезжай, Мадлен. Я дам тебе денег на дорогу.

— Обойдусь, — буркнула она зло.

— Возьми, — настоял он. — Возьми, я не хочу, чтобы моя сестра ехала в какой-нибудь разбитой телеге.