— Ты ведь Орсини, я узнал тебя, — заметил тот. — Я бываю со своими проповедями и в столице, так что не удивляйся. У меня недурная память на лица. Между тем, нельзя сказать и о тебе того же.

— Почему?

— Ведь ты тоже меня знаешь.

Орсини порылся в памяти, но бесполезно — он ничего не помнил. Он виновато развел руками.

— Если мы встречались, то извините, благочестивый брат. Я вас не помню.

— Мы не встречались. Но ты, я уверен, не единожды видел мой портрет. Я король Франциск. Франциск Милосердный, как меня прозвали, чем я немало горжусь.

Тесть! Орсини потерял дар речи. Монах улыбнулся, заметив его потрясение. Его не лишенная лукавства улыбка неуловимо напоминала Изабеллу.

— Я имел нескромность издалека следить за тобой, мой мальчик. Никогда не вмешиваясь, не проявляя своего интереса, но мне не было безразлично, кому отдала сердце единственная дочь. Так что я знаю о тебе все или почти все. Уж прости. Это несколько несправедливо, ведь ты ничего обо мне не знаешь. Пойдем, — он уверенным жестом привыкшего к повиновению человека пригласил Орсини за собой. — Я покажу тебе мое скромное обиталище, где мы сможем поговорить. Кстати, там же ты сможешь и заночевать. У меня есть подозрение, что тебе негде остановиться.

Этот простой и одновременно властный человек понравился бывшему министру. Он внушал почтение, чем не мог похвастаться ни один из тех, кому прежде доводилось служить Орсини — ни старый Бонар, ни Иаков Жестокий, ни регент, ни даже Изабелла.

— Значит, ты покинул мою девочку?

— Можно сказать и так, — осторожно ответил Орсини.

— Я знаю, она сама виновата. Но прости ее, прошу тебя. Прости ее в сердце своем. Это я дурно воспитал ее. Но что поделаешь, я думал, что она впитает не только мою кровь, но и горячую кровь своей матери. Моя бедная Алисия, она была полна жизни. Кто мог подумать, что я ее переживу? Однако же, Изабелле в наследство достались мои сомнения и честолюбие ее матери, только без материнской хватки и кипучей энергии. Я думал, — может быть, корона, которая не дала счастья мне, даст счастье моей дочери? Но нет. Она не смогла нести свою ношу, но не смогла и отказаться от нее, как отказался в свое время я. Может быть, ей еще нужно повзрослеть. А может, просто послушать мою проповедь.

Тронутый этим печальным отцовским монологом, Орсини заметил:

— Возможно, ваша дочь уже повзрослела. Ей придется заново учиться быть королевой, и на этот раз все по-другому. Рядом нет ни придворных, ни министров, которые бы многие годы служили ее семье. Ее друзей раскидало по свету, многих она потеряла во время войны, многие отвернулись от нее, поняв, что она затеяла.

— Она совсем одна, — с жалостью вздохнул Франциск. — Но и я дал обет никогда не вмешиваться в жизнь тех, кого однажды покинул. Бедная моя девочка. Я слишком рано ушел. А ты, сынок, куда ты путь держишь? Ты отказался от должности, ушел из дворца, и что теперь?

— Думаю, я сяду на первый попавшийся корабль в порту и доверюсь судьбе.

Франциск отрицательно покачал головой, слушая его.

— Не думаю, что это правильно. Ты не должен сдаваться. Твое место во дворце.

— Разве не вы только что проповедовали смирение?

— Если бы ты слушал меня с самого начала, ты бы понял, что я проповедовал не смирение. Я проповедую жизнь по совести, согласно своим убеждениям, согласно своему призванию и своим стремлениям. Ты рожден властвовать, и по справедливости ты должен был быть моим сыном. И я не колеблясь признал бы тебя своим побочным отпрыском в обход прав моей родной дочери, но не могу же я навлечь на вас постыдные обвинения в кровосмешении. Я не один год наблюдал за тобой и полюбил тебя как сына. Ты совершал ошибки и платил за них, был подвластен человеческим слабостям, но успешно с ними боролся. Ты не только вкушал плоды славы, ты готов был трудиться ради нее. Тебе не вскружил голову быстрый успех, ты никогда не прекращал совершенствовать свой разум, искать новые пути, учиться даже у тех, кто презирал тебя. Ты заслужил право править Аквитанским королевством и можешь и должен бороться за то, что по праву твое.

— А ваша дочь?

— Моя дочь должна быть спасена от самой себя. Власть разрушит ее душу. Стань на колени, сын мой. Силой, дарованной мне Богом нашим Иисусом Христом, я благословляю тебя, — он перекрестил его. — Да будет твое правление справедливым и милосердным. Аминь!


Изабелла знала, как глупо пытаться возродить прежний двор, и все равно она невольно поддавалась этой слабости — полагать, что вернув тех людей, что были рядом, когда ей было восемнадцать, она снова станет той веселой жизнерадостной девушкой.

Жанна деликатно отклонила ее приглашение, вежливо, но не оставив сомнений, что она не передумает.

Граф д’Оринье занял должность капитана ее личной охраны. Бедная Луизетта, его жена, а ее фрейлина, скончалась. Как позже рассказали Изабелле, у молодой женщины случился выкидыш, она была одна, всеми забыта, лишена медицинской помощи, муж был где-то на войне, от него не было вестей. От потери крови она ослабела, у нее началась горячка, и бедная женщина за считанные часы угасла. Жюли, сестра Оринье, уехала за границу и там вышла замуж.

Луиза де Тэшкен окончательно приняла постриг, для нее не было возврата. Хотя ее душевная рана зажила, и она с радостью вернулась бы к мирской жизни, устав монастыря был строг. Однажды решившись отказаться от суеты и мирских благ, она уже не могла раздумать.

Мари д’Алмейд отыскать не удалось. Она покинула двор после воцарения регента Гримальди, никого не посвятив в свои планы на будущее.

Граф де Бонди, соблюдавший нейтралитет во время военных действий, отказавшись присоединиться к Изабелле, но и не вступив в армию регента, не выразил желания служить королеве. Изабелла написала ему, но он ответил молчанием. Его принципы отвергали возможность служить той Изабелле, которой она стала.

Изабелла даже послала людей проведать Ги де Бонара, которому давно перевалило за девяносто. Дряхлого старца разбил паралич, но он был жив, хорошо помнил Изабеллу, еще лучше ее родителей, но не помнил, какое нынче число, кто эта женщина, что ухаживает за ним, которая дверь ведет в сад, а которая в столовую, и как его вообще-то зовут.

Итак, из всех ее приближенных с ней остались граф д’Оринье, Альфред де Марс, Васейль, распорядитель празднеств, — хотя какие уж там празднества? — и Амьен де Берон, которая нашлась случайно. Ее Изабелле и в голову не пришло бы разыскивать.

Ее представил ко двору молодой маршал Ревеньен, который после гибели графа де Гавенвера возглавил ее армию. Теперь, когда война окончилась, молодой талантливый офицер, еще год назад служивший Изабелле в чине лейтенанта, представил королеве свою жену Терезу и семью старшего брата.

В жене старшего Ревеньена, сурового сорокалетнего уроженца северных окраин королевства, светловолосого и широкоплечего, королева и узнала Амьен. Вот уж кто мог благодарить Изабеллу за развязанную войну! Если бы беспорядки не заставили двадцатисемилетнюю Амьен покинуть свой замок, ставший небезопасным убежищем для крестницы Сафона, одного из вдохновителей восстания, разве встретила бы она этого сдержанного вдовца, одинокого отца семилетней дочери? Конечно, не о таком муже мечтала она в девичестве, а скорее об изящном красавце, вроде Миньяра, но судьба распорядилась иначе, и она лишилась терзавшего ее клейма старой девы. Замужество смягчило ее характер, она бросила бессильные попытки доказать всем и каждому, что она умна и красива. Ей не дано было красоты и что ж из того? Она всем сердцем привязалась к мужу, и, к собственному удивлению, полюбила ласковую белокурую девочку, свою падчерицу.

Алан де Ревеньен, заслужив в тридцать два года маршальский жезл, успешно заметил Изабелле Бонди. Она всегда нуждалась в друзьях-мужчинах, на чью преданность она могла бы рассчитывать. Даже к Орсини первоначально она потянулась, ища только его дружбы, и только со временем привязанность переродилась в нечто большее. На Бонди она не держала зла. Он был по-своему несчастен. При дворе Оливье ему недвусмысленно намекнули, что его присутствие нежелательно, и он немедленно отбыл. Запершись в своем замке, он стал искать утешения в вине, но после взял себя в руки и не опустился до банального пьянства. Его чувство чести не позволяло служить отрекшейся королеве, силой вернувшей свою корону. Возможно, это показывало больше негибкость ума, чем благородство характера, но Изабелла попыталась понять его.

Амьен стала ее старшей фрейлиной. Остальных придворных дам она подобрала новых, из дочерей и жен тех, кто стал на ее сторону или остался ей предан, хотя женской дружбе Изабелла большого значения не придавала, и фрейлины были больше данью традициям, ее компаньонками, создающими фон, на котором она блистала. Ее прежняя дружба с Жанной была слишком уж неравной, и Изабелла вела себя с ней скорее покровительственно, чем дружелюбно. Теперь же Изабелла не могла отделаться от мысли, что камеристка одержала над ней верх, оставив последнее слово за собой.


Медленно обмахиваясь веером, королева Аквитанская с высоты своего трона выслушивала сбивчивые пояснения Оринье.

— Как вы говорите? Восстание против абсолютизма? — она щелкнула веером, закрывая его, и бросила на скамеечку. Капитан ее охраны отрастил забавную остроконечную бородку, которая придала ему лукавый и дерзкий вид.

— Против монархии, — пояснил Оринье.

— Что значит против монархии? — она подалась к нему, выражая непонимание. — Кто же будет править страной?

— Должно быть, выборный орган. Я слышал, в некоторых странах такое было. Правительство избирается голосованием во время выборов.

— Выборный орган? И кто же его выбирает?

— Представители совета. Их выбирают всенародным голосованием по нескольку человек от каждой провинции. Получается человек семьдесят-восемьдесят, из которых человек восемь составят собственно правительство.

— Боже, какой бред! Не шутите так, Оринье!

— Это сложная система, однако, смею заверить вас, ваше величество, это вполне возможно при соответствующей организации.

— Вы что, сочувствуете им, Оринье?

— Ни в коем случае. Я просто стараюсь быть объективным. Рассуждаю, могут ли эти люди получить сторонников.

— И?

— Возможно, да. Эти бунтовщики стоят на том, что чернь имеет те же права участвовать в выборах членов совета, как и дворяне. Так что низшие классы пойдут за ними.

— Но сегодня королевская власть в народе популярна, как никогда раньше, — возразил Ревеньен. — Невозможно, чтобы теперь восстание против ее величества получило много сторонников.

«Восстание! Снова восстание! Боже, когда же это кончится? Неужели мне уже никогда не жить в мирной стране?» — истерзанная душа Изабеллы взмолилась о пощаде.

— Вы путаете приветственные крики и подбрасывание шляп в воздух с истинной преданностью, Ревеньен. Этот народ ненадежен. Сегодня они ваши до гроба, а завтра им пообещали лишних десять ливров, и они отворачиваются от вас.

— Но это же нелепость! Кого могут выбрать в совет эти люди? Лавочников? Крестьян? Ремесленников? — заметил Ревеньен.

— Кого угодно, — пожал плечами Оринье. — Ваше величество! — он откашлялся, скрывая неловкость. — Я второй раз приношу вам ту же самую весть.

Она дрогнула, догадываясь.

— Орсини?

Он кивнул.

— Вы уже знаете?

— Просто догадка, — она грустно улыбнулась.

— Это все его рук дело. Это он заварил эту кашу. Он смущает людей. Если бы вы отдали приказ арестовать его…

Он вернулся! Сердце радостно затрепетало в груди. Он жив-здоров, он никуда не уехал. Он где-то в столице. Она увидит его!

— Оставьте его. Пусть делает, что хочет, — сказала Изабелла. — Если мой народ столь слаб, что любой может увести его за собой… Что ж, стоит ли тогда им править? Пусть победит сильнейший, Оринье. Я не хочу преследовать Орсини.

— Потому что он ваш муж, — жестко сказал придворный.

— Оринье! — она слегка хлопнула ладонью по резной ручке своего кресла.

— Простите, ваше величество. Но вы рассуждали бы иначе, если бы речь шла не об этом Орсини. Я даже сожалею, что сказал вам о нем. Лучше мне было бы не называть имени…

— Оринье! — снова воскликнула она со смесью удивления и возмущения в голосе.

— Ревеньен, скажите вы, — попросил Оринье.

— Ваше величество, Орсини человек весьма опасный. Непредсказуемый. Чрезвычайно честолюбивый, — не глядя на нее, проговорил Ревеньен.

— Алан! Друзья мои, что с вами?

— Мы хотим спасти ваше величество от вас самой. Ваша сердечная доброта сослужит вам плохую службу. Мы хотим, чтобы вы подписали указ, который объявит Орсини вне закона.

— Нет. Пока я королева! Прошу вас не настаивать.