Как-то утром, когда Изабелла закончила порядком утомивший ее прием послов, представивших ей свои верительные грамоты, ей доложили о посетителе, явившемся с прошением. Лакей выглядел откровенно сбитым с толку.

— Кто он такой? — спросила она.

— Месье представился как мэтр Орсини.

— Какой еще Орсини? — удивилась королева.

Старый лакей виновато развел руками.

— Прикажете выгнать вон?

Изабелла была ничем не занята, и поэтому посетителю повезло. Удивляясь его беспримерной наглости, Изабелла приняла его из чистого любопытства. Лакей ввел в ее кабинет молодого человека лет двадцати двух, максимум, двадцати-трех. Он был более чем скромно одет в синий суконный костюм, слишком свободный для его худощавой фигуры. Изабелла окинула его взглядом, полным недоумения. Довольно высокий, с резким, неправильно очерченным овалом бледного лица со впалыми щеками, он походил на обедневшего адвоката. Но на его худом, скуластом лице простолюдина светились вызов и самоуверенность, а в серых глазах горели недобрые огни.

«Вот еще наглец на мою бедную голову», — подумала Изабелла, встретив его взгляд. Молодой человек поклонился.

— По какому делу вы прибыли во дворец, месье? — деликатно поинтересовалась королева, не зная, как и обращаться к странному незнакомцу.

— Если вашему величеству будет угодно, то я желал бы получить должность при дворе.

Изабелла едва не рассмеялась, но все же сделала вид, что слегка закашлялась. Прочистив горло, и подавив несовместимое с ее высоким саном желание расхохотаться, она взяла себя в руки и, наконец, лишь слегка улыбнулась, что могло сойти за простую любезность.

«Вот проходимец!» — подумала Изабелла, но продолжая играть свою роль, которая начинала ее забавлять, решила выслушать его до конца.

— Не припомню вашего имени, месье… — с насмешкой в голосе проговорила она.

— Орсини, ваше величество, — он чуть поклонился.

— А полностью? — спросила Изабелла, все еще надеясь услышать короткую приставку «де» перед его фамилией.

— Эжен Орсини, сын Симона Орсини, колбасника из Этьенна, ваше величество.

Он не был груб, но в его голосе звучала ледяная нотка, словно предупреждавшая собеседника сохранять серьезность. Изабелла же смотрела на него во все глаза, задыхаясь от гнева и удивления. Она ожидала чего-нибудь в этом духе, но не до такой же степени! Ее поразило, что он, очевидно, был совершенно честен и ничуть не стыдился своего происхождения.

— И вы, сын, как вы говорите, колбасника, хотите занять при дворе должность?!

Голос Изабеллы зазвенел металлом от гнева, а Орсини даже не отвел взгляда.

— Именно так, если угодно вашему величеству.

— А известно ли вам, мэтр Орсини, что придворную должность может получить лишь родовитый, очень родовитый дворянин, а вовсе не провинциальный колбасник?

— Я знаю об этом, ваше величество.

— И?

— Я не отрицаю своего плебейского происхождения, — его верхняя губа зло искривилась. — Однако я получил прекрасное образование в столице, и поэтому, думаю, ваше величество, мое простое происхождение не повод для отказа.

Изабелла не верила своим ушам. Он еще и настаивал! «Ну и ну! — подумала она. — Да я скорее сама отрекусь от престола, чем ты снова переступишь порог дворца, дерзкий мальчишка!»

«И все же я добьюсь этого», — думал Орсини, в упор разглядывая королеву.

— Вы так считаете? Вас не назовешь скромным человеком, — сухо произнесла Изабелла.

— Чтобы быть скромным, нужно быть знатным и богатым, — отпарировал молодой человек.

— Жаль разочаровывать вас, мэтр Орсини, но, боюсь, вы ошибаетесь. В моем дворце нет для вас места. Никто из тех, кто служит мне, не торгует ни колбасой, ни хлебом, ни чем-либо подобным. Здесь решаются государственные дела.

— Ваше величество, я не король, и в нашем роду нет династий. Пусть мой отец — простой колбасник, но я могу быть и секретарем, и…

Она перебила его.

— Постойте, — произнесла Изабелла. — Да вы принесли хоть рекомендации? Письма? Кто может поручиться за вас?

— У меня ничего нет, ваше величество. Я был секретарем у господина де Брияра, но рекомендаций он мне не давал.

— Должно быть, он был вами недоволен, — предположила королева.

— Мы повздорили, и я назвал его ослом и ушел без объяснений.

Изабелла невольно усмехнулась.

— Господин де Брияр?.. Что-то я не припоминаю такого.

— Он живет в Лилле.

— Вот как? Что ж, месье, вы свободны. Я выслушала вас. Теперь вам сообщат мое решение, если вы оставите ваш адрес.

— Пожалуйста, ваше величество.

Она покачала головой.

— Не мне. Оставьте на столе.

Он вздрогнул, уловив презрение в ее голосе, и в серых глазах сверкнул гнев.

«Вот это да! — поразилась Изабелла, когда он ушел, а она не смогла побороть любопытства и прочитала оставленный им адрес более чем скромного пристанища. — Наглый плебей, а ищет путь наверх! Карьера! Он хочет сделать карьеру при дворе! Смех, да и только».

Когда Орсини вышел из кабинета королевы, на его лице лежала тень задумчивости. Рассеяно спускаясь по мраморным ступеням, он не сразу услышал оклик и возглас радостного удивления.

— Эжен! Постой! Ты ли это? — настойчиво звали его. Молодой человек обернулся. К нему спешил элегантный придворный в дорогом атласном камзоле.

— О! Антуан? Здесь?

Они шагнули друг к другу и дружески обнялись. Затем граф де Рони-Шерье отступил на шаг, и его лицо озарилось улыбкой. Он родился и вырос в том же провинциальном городке, что и Орсини, и все свое далекое безоблачное детство они провели вместе. Трудно было бы найти более преданных друзей, чем юный граф и сын колбасника. Товарищи по проказам и играм, они до этих дней сохранили память о дружбе, ни разу не омраченную сознанием неравенства между ними. Лишь память, потому что в семнадцать лет Орсини покинул Этьенн, отправившись учиться, и с тех пор они ни разу не виделись. Детская дружба обогатила обоих. Скорее всего, без Орсини Антуан вырос бы слишком наивным, совсем не знающим жизни, этаким ограниченным провинциальным дворянчиком, испорченым безалаберным воспитанием матери. Орсини, не встретив Антуана, должно быть, не потянулся бы к свету, пытаясь подняться над своей средой, не устыдился бы своего невежества и дикости.

— Эжен, как ты здесь очутился? Ты был у ее величества? Что-нибудь стряслось?

Орсини шутливо пожал плечами.

— Пока нет. Но боюсь, что меня-таки повесят, Антуан. Это неприятно, но, кажется, неизбежно.

— Повесят? Не шути так! А за что, если не секрет?

— Должно быть, я проявил неуважение. Изабелла мечет гром и молнии от ярости.

— Почему?!!

— Я пытался выбить для себя должность.

— А! Как ты меня напугал, Эжен! Но боюсь, тебя все-таки не повесят, — рассмеялся Рони-Шерье.

— Отчего так?

— Наша королева — не какой-нибудь Филипп Жестокосердный. Она милая дама и вовсе не злопамятна. Думаю, в худшем случае, она сейчас веселится от души и готовит тебе сюрприз.

— Ты думаешь? — недоверчиво спросил Орсини. — Сюрпризы бывают разные. Какие обычно преподносит ее величество Изабелла Аквитанская?

— Не знаю. Она же женщина. А кто может наверняка сказать, что на уме у прелестной молодой женщины?

— Прелестной? — брови Орсини медленно поползли вверх. — Кстати, ты куда-то шел… Я не задерживаю тебя?

— М-м… Нет. Я шел к королеве, с докладом. Но я пришел слишком рано.

— Вот оно что! О чем же ты будешь докладывать? — насмешливо спросил Орсини.

— Да я пока не знаю, — Рони-Шерье смущенно улыбнулся. Но краска, ярким пятном запылавшая на его щеках, выдала его.

— Дорогой Антуан, должно быть, ты еще новичок при дворе. Тебя еще не научили искусно лгать. Кто мог подумать! Кротчайший граф де Рони-Шерье, скромный провинциал, — фаворит самой королевы! У меня нет слов! Потрясающе! — смеялся Орсини.

— Эжен, перестань, ради всего святого, — с досадой взмолился граф.

— Что это пришло тебе в голову? Если б это было так… То есть, ты ошибаешься, и мне неприятно слышать, как ты говоришь о ней.

— Что-что? Бедняга Антуан! Ты краснеешь, как девушка. Последний раз ты так краснел, когда тебе было пятнадцать лет, и моя сестра Элизабет попыталась объясниться тебе в любви. Как, ты не помнишь этой душераздирающей сцены? Выходит, ты окончательно увяз. Я прав?

— Похоже на то, — смущенно пробормотал Рони-Шерье.

— И есть с чем поздравить?

Рони-Шерье, пряча глаза, улыбнулся.

— Я люблю ее.

— А она? — полюбопытствовал Орсини. — Она-то тебя любит?

— Она? Она — королева.

— И что с того? Она же женщина.

— Она ничем не возвышает меня над остальными.

— Неужели, Антуан? Ты идешь в кабинет королевы, не ждешь в приемной, где, кстати, кто-то не первый час ожидает аудиенции, и пытаешься убедить меня, что терпишь любовную неудачу?

— Королева относится ко мне дружески, и только. Так, как и к другим, не лучше, — запротестовал Антуан.

— Эх, Антуан, вижу по твоим глазам, что королева не мраморная статуя. Впрочем… Ты прав, она — королева, от нее можно ожидать всякого. Лучше я пойду, не то если ее величество узнает, что я задержал ее любимца, меня уж точно повесят. Прощай!


Поднявшись по крутым ступеням на третий этаж гостиницы, в которой он остановился, Орсини толкнул дверь из потемневшего от времени дерева, и вошел в свою тесную комнатку. Улыбка, расцветшая на его некрасивом худом лице после встречи с Антуаном, медленно сползла, уступая место выражению горечи и отчаяния. Он бросился ничком на жесткую койку. Что теперь? Он уныло пересчитал монеты в кармане. Тридцать су. Если сегодня никуда не выходить, хватит на то, что бы завтра пообедать. А за комнату заплачено только до завтра, потом его выкинут на улицу. Как ему жить дальше, на что? Куда ему податься? Кто захочет взять его к себе без рекомендаций, без связей? Никто. Там, в Этьенне, он всегда заработал бы себе на кусок хлеба. Пусть не головой. Пусть нанялся бы на поденную работу, как бывало раньше. Или можно попытаться поискать место гувернера в какой-нибудь небогатой семье. Не в столице, конечно. А у какого-нибудь деревенского помещика. Но чтобы явиться просить места, нужно хотя бы выглядеть прилично, а последний костюм уже протирается на локтях. Он устало прикрыл глаза. Только не возвращаться домой. Только не домой. Он умрет от стыда, если вернется к ним так. А мать и сестра сживут его со свету. Мадлен осталась без приданого, семья в бедности… Что будет, если после всех этих лет в дорогом коллеже он вернется ни с чем, без денег и без будущего? Он сжал зубы, напоминая себе, что, в конце концов, это были его деньги, завещанные ему, а не Мадлен, и нечего себя корить. Это и было бы справедливо, твердил внутренний голос, если бы он достиг чего-то. А он выучился, проработал три месяца у полного ничтожества и остался на улице. Его поход во дворец был скорее жестом отчаяния, чем наглостью. Он не надеялся на милость. Слишком явным было презрение в глазах королевы. Она вообще не видела в нем человека. Она видела перед собой зарвавшегося нищего провинциала. Он горько улыбнулся своим мыслям. Ранним утром следующего дня он вышел из дома в холщовых брюках и потертой безрукавке, и уже к вечеру он носил тяжелые мешки с песком вместе с другими рабочими, строившими отель д’Арден.

Несколько дней спустя Изабелла вспомнила о нем. Воспоминание о его дерзкой непочтительности заставило ее вызвать секретаря и продиктовать ему письмо. Лакею она дала адрес, оставленный Орсини. Письмо вышло жестким, даже грубым. Орсини читал его, покрываясь красными пятнами от ярости и обиды. «Мэтр Орсини! — перечитал он заново. — Ее величество изволили уведомить вас, что ваша просьба невыполнима, поскольку ни ваше происхождение, ни ваше образование, ни иные ваши качества не позволят вам достойно служить вашей королеве. Позвольте советовать вам не тратить время попусту и найти себе занятие, к которому вы способны. Изабелла Аквитанская, королева».

Орсини пришел в бешенство, письмо и его презрительный, насмешливый тон уязвили его до глубины души. «Да, я плебей! — воскликнул он, яростно сминая ни в чем не повинный листок и швырнув его на пол, — но что смешного в моей просьбе? Что я сделал такого, чтобы заслужить подобный ответ? Ее величество изволили уведомить! Она издевается! Почему?! Почему она, глупая своенравная девчонка, имеет все, а я должен выносить унижения и насмешки? Почему?»

Он не ошибался. Изабелла не удержалась от искушения посмеяться над ним, отправив сыну колбасника письмо, формой достойное дворянина, но с содержанием глубоко унизительным. Она хотела дать ему понять несоответствие между его положением и его притязаниями.