Однако у него хватило ума понять, что следует повременить с отъездом и договориться с церковью полюбовно.

В итоге Ричард и Джеффри помирились, и брат даже дал королю три тысячи фунтов, так что время, с точки зрения Ричарда, было потеряно не зря.

И вот наконец к декабрю он смог покинуть Нормандию и отправился на встречу с королем Франции, дабы сделать последние приготовления к совместному походу.

* * *

Однако встретиться два короля смогли только в январе. Произошло это в Гю-Сен-Реми. Свидание было сердечным. Когда-то Ричарда и Филиппа связывали узы тесной дружбы. В те времена Ричард был на ножах с отцом. Его до глубины души ранило намерение Генриха передать английский престол Джону. Филипп старался его поддержать и утешить. Ричард поклялся быть верным Филиппу; они вместе охотились, вели задушевные беседы и даже спали в одной постели. Ричард и Филипп были не разлей вода. Это всех изумляло, особенно Генриха Английского, который косо смотрел на столь тесную дружбу юношей.

Да, чудесные были времена… А то, что это не могло продлиться вечно, придавало особую прелесть дружбе Ричарда и Филиппа. Как, впрочем, и то, что у обоих порой закрадывались сомнения в искренности друга.

«Так ли уж Ричард глубоко меня любит? — спрашивал себя Филипп. — Или он хочет насолить ненавистному отцу? Нет, вроде бы он искренне наслаждается моим обществом, но, может, ему нужен не столько я, сколько союзник в борьбе против отца?»

А Ричард подозревал французского короля в том, что он стремится уязвить Генриха Английского, удерживая при своем дворе его сына.

И оба изводились в сомнениях, не зная, насколько можно доверять друг другу.

Однако, когда они встретились, любовь вспыхнула с новой силой.

Став королем Англии, Ричард мог держаться с Филиппом на равных, но, с другой стороны, он по-прежнему оставался герцогом Нормандии, а значит, был вассалом французского короля.

Филипп радушно обнял Ричарда.

— Добро пожаловать, милый брат! Я счастлив видеть тебя на моей земле.

Ричард был не столь открыт в выражении своих чувств, однако глаза его, обычно такие холодные, заметно потеплели.

— Значит, ты теперь король Англии, — промолвил, улыбаясь, Филипп. — Слава Богу, наши опасения не подтвердились.

Все обратили внимание на то, что король Франции вел себя с королем Англии запросто. Он подхватил Ричарда под руку, и они пошли рядом.

Ричард и Филипп будут жить дружно, решили придворные. И сочли это благоприятным знаком, предвещающим успех крестового похода.

Филипп сопроводил Ричарда в свой лагерь, и они долго беседовали наедине. Филипп состарился. Он был на десять лет моложе Ричарда, но внешне выглядел старше. В отличие от Ричарда, этого неисправимого мечтателя, Филипп всегда трезво смотрел на вещи.

Как же все это напоминало старые добрые времена! Филипп лежал на животе, подперев голову руками, а Ричард сидел подле его походной кровати.

— А ты по-прежнему красив, — заметил Филипп. — Хотя и слегка осунулся. Тебе нездоровится, милый друг?

— Меня мучают приступы лихорадки.

— Неужели ты до сих пор страдаешь от этой напасти? Может, жаркий климат пойдет тебе на пользу?

— Поживем — увидим.

— Ричард, а вдруг болезнь не позволит тебе принять участие в походе?

Ричард расхохотался.

— Меня ничто не остановит.

— Это верно. Даже странно, что мне приходится говорить с тобой о каких-то недугах. Ты же во всем был первым: обгонял нас на скачках, выигрывал любые состязания. Да, тебя подвела беспечность. Будь ты поосторожней — никогда бы не подцепил эту проклятую болезнь.

— Солдат на то и солдат, чтобы не всегда спать в теплой сухой постели, дорогой братец.

— Увы. Но я не сомневаюсь, что ты по-прежнему силен. Ты одолеешь свой недуг, Ричард. Только представь себе, наши мечты скоро сбудутся! Помнишь, как ты делил со мной ложе, и нам рисовался в мечтах наш общий поход в святые места?! Мы непременно должны отправиться туда вместе! Порознь было бы не так заманчиво.

— О да, я хорошо помню, как мы в юности предавались этим мечтам. И я никогда не сомневался, что наши мечты сбудутся.

— Да, но теперь ты стал правителем государства.

— Ты тоже.

— Кому сказать: два короля бросают свои королевства и отправляются в погоню за мечтой! И тем не менее мы должны выступить в этот поход вдвоем, ведь… — Филипп лукаво усмехнулся, — английский король не может оставить престол, если его примеру тут же не последует король Франции. Или я не прав?

— Прав, мой дорогой друг. А французский государь тоже постоянно смотрит в сторону английского.

— Да, Ричард, так повелось с незапамятных времен. Английский и французский короли всегда опасались друг друга. Мало ли что одному взбредет в голову натворить в отсутствие другого? Английские монархи совершали набеги на французские замки…

— А французские короли, — подхватил Ричард, — постоянно норовили отобрать у норманнов Нормандию.

— Мой отец и дед не раз выражали сожаление, что Нормандия в свое время отошла к твоему предку Старому Роллону. Он был натуральный разбойник! С какой стати он захватил часть Франции? Мало ему было северных земель, да? А ты, мой друг, состоишь в родстве с этим разбойником. И следовательно…

— Горжусь им.

— А я горжусь тем, что моим предком был Карл Великий. Послушай, что я тебе расскажу, Ричард. Как-то раз, когда на меня напала меланхолия, мои вассалы поспорили, кто из них догадается, о чем я думаю. И один барон поставил на кон своего лучшего коня. Тогда другой спорщик набрался храбрости и поинтересовался моими мыслями. И услышал в ответ: «Я размышляю, сподобит ли Господь меня или моих наследников возвысить Францию до тех высот, коих она достигла при Карле Великом».

— Но это невозможно, — возразил Ричард.

— Друг мой, дерзость — залог победы. Если не верить в свои силы, ничего и не добьешься.

— И ты решил покрыть себя славой, отобрав святой град у Саладдина?

— Для начала — да.

— Я жажду поскорее добраться дотуда, — с горячностью воскликнул Ричард. — Пора вырвать священные реликвии из лап богомерзких язычников!

— Ты жаждешь военной славы, — проницательно заметил Филипп. — Тебе хочется, чтобы твое имя прогремело по всему свету. Чтобы молва называла тебя величайшим воином нашей эпохи. Признайся, ты ведь поэтому собрался в святую землю?

Не раз Филипп доставлял Ричарду массу неудобств. Но они были слишком близки, чтобы лицемерить друг с другом. Однако Ричард отличался прямодушием, в его представлении добро и зло были жестко отграничены. Филипп же обладал аналитическим умом и видел жизнь во всем ее объеме и многомерности. Во многом их характеры были диаметрально противоположны, но в то же время друзья прекрасно дополняли друг друга.

Беседуя с Филиппом, Ричард неожиданно для себя осознал, что он и вправду жаждет военных побед. Нет, конечно, он искренне стремился вернуть святую землю христианам, но, честно говоря, гораздо больше ему хотелось просто ринуться в бой и покрыть себя неувядаемой славой.

Филипп искоса посматривал на Ричарда и довольно усмехался. А потом сказал, что им еще надо о многом поговорить, да и приготовиться к походу не мешало бы.

Как и в ту пору, когда Ричард был хоть и любимым, но все же заложником Филиппа, два короля стали неразлучны. Они вместе катались верхом и охотились.

Они поклялись друг другу в вечной дружбе, решив совместно обороняться от врагов и делить пополам всю военную добычу, которая достанется им во время крестового похода. Короче, будут как братья.

— Мне приятно это слышать, — довольно улыбаясь, сказал Филипп. — Если б ты знал, как я соскучился по тебе!

Короли договорились встретиться в Мессине. Однако выступать в поход было еще рано. Ричарду предстояло объехать Нормандию, вербуя добровольцев в свое войско и собирая пожертвования.

Впрочем, друзья не спешили расставаться. Хотя нельзя сказать, что их любовь была одинаково взаимной и страстной. Ричард порой сомневался в своих чувствах к Филиппу. Тот же считал его красоту совершенной, безмерно восхищался телосложением английского короля, его физической ловкостью и кипучей энергией, которую не истощали даже частые приступы лихорадки. Филипп любил Ричарда, но в глубине этой любви таилась ненависть. Да, они были друзьями, однако чересчур страстные отношения не могут долго быть мирными. Да и застарелая вражда двух государств постоянно давала о себе знать. Король Франции просто-таки обязан был смотреть на английского короля с подозрением. Ведь тот владел Нормандией, а это было для французских владык бельмом на глазу. И все патриоты Франции лелеяли мечту вернуть Нормандию французской короне. Да и как могло быть иначе? Негодяй Норсман отобрал у них этот край в незапамятные времена, однако французы так и не смирились с утратой Нормандии. Правда, потом, когда Вильгельм Завоеватель присоединил Нормандское герцогство к Англии, надежд у французов поубавилось, но тайная мечта восстановить справедливость жила до сих пор.

Будучи человеком практичным, Филипп прекрасно понимал, что, невзирая на свои чувства к Ричарду, он должен бороться против него. Пока Генрих Плантагенет был жив, о возвращении Нормандии нечего было даже заикаться. Но теперь, с воцарением Ричарда, обстоятельства изменились.

На политическом поприще Ричард ему не соперник. Он наивен, как младенец. Разве можно было почти сразу же после коронации заводить речь об отъезде? Неужели Ричарду неведомо, что подлец Джон спит и видит, как бы заполучить корону?! На поле брани Ричарду, конечно, нет равных, но государственный муж из него никудышный. Ей-Богу, он правильно сделал, что оставил бразды правления в руках своей матери! Она еще в силе, с ней будут считаться.

«Какие же мы с ним разные, — думал Филипп. — Вот он, мой друг-недруг. Он силен, смел и… непроходимо глуп! Ричард жаждет военной славы и, вполне вероятно, добьется ее. Но король должен быть не только хорошим воином. А мой Ричард слишком простосердечен, чтобы стать искушенным политиком. Правители должны хитрить, притворяться. Без этого нам никак нельзя, мой дорогой!»

Сам Филипп был страшно честолюбив. Его честолюбие не знало границ. В детстве его недооценивали, считали безвольным и капризным. А может, так оно и было, пока до него вдруг не дошло, что значит быть королем. Да еще королем такой страны, как Франция! С того мгновения он обрел выдержку и научился скрывать свои мысли. Что бы ни случилось, Филипп не терял хладнокровия. Ричард нередко кипятился и говорил, что у друга рыбья кровь. Бедный дурачок не понимал, что с виду бесстрастный Филипп напряженно мыслит и заглядывает в будущее так далеко, как Ричарду даже не снилось!

За игрой в шахматы Филипп намеренно заговорил об Алисии.

— Теперь твоя свадьба с моей сестрой, наверно, не за горами?

— Пока мне не до женитьбы. У меня много более неотложных дел, — уклончиво ответил Ричард.

— Но ты уже немолод.

— Я в самом расцвете сил.

— Сестру мою тоже не назовешь юной девушкой.

— Она вообще не девушка.

— Благодаря твоему отцу.

Ричард вздохнул с облегчением. Он терпеть не мог притворяться и надеялся, что теперь, назвав вещи своими именами, они договорятся. Филипп наверняка поймет, что после всего случившегося о женитьбе на Алисии не может быть и речи!

— В таких играх всегда участвуют обе стороны, — заявил Ричард.

— О нет. Порой в них втягивают детей, и те бывают не виноваты.

— Как бы там ни было, она мне теперь не пара.

— Неслыханная дерзость! Сестра французского короля не пара английскому?

— Да! После того как она спуталась с моим отцом, Алисия мне не пара!

— Ты рассуждаешь по-плебейски, Ричард. Королевские браки заключаются не из соображений морали.

— Для меня это не моральные соображения.

— Оставь! Разве ты безгрешен? Давай простим Алисии и твоему покойному отцу их прегрешения. Свадьба должна состояться до того, как мы выступим в поход.

Ричард побледнел.

— Я не могу жениться на Алисии!

— Ты не можешь нарушить клятву, — нажимал на него Филипп. — Не забывай, вы помолвлены.

— Ты освободишь меня от этого обещания. Освободишь, я знаю!

— А ты уверен, что хорошо меня знаешь? Другие на твоем месте проявили бы большую осмотрительность. Ладно, давай пока отложим разговор о злополучной женитьбе. Утро вечера мудренее.

Они то ссорились, то мирились, и оба с нетерпением ждали предстоящего похода.

Наконец наступил момент разлуки. Как и договаривались, они порешили встретиться в Мессине, откуда им предстояло отправиться в святую землю.

* * *

Когда Альенор вышла из заточения, к ней словно снова вернулась молодость. Сколько же томительных лет она сидела взаперти! Как посмел Генрих так с ней обойтись?! Но правильно говорят: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним!» Теперь Генрих — грозный Генрих, перед которым трепетал мир, — гниет в могиле, а она собирается в путешествие. Хотя она и была старше Генриха на двенадцать лет, и он то и дело колол ей этим глаза.