— Но я буду вам благодарен, если вы никому больше не скажете.

— Не скажу. Обещаю.

При мысли о том, что у них теперь есть общий секрет, она ощутила дрожь волнения и крепко обхватила колени руками. Джесс Голт. Какое мужественное имя! Очень ему идет. «Голт» звучало грозно, но вот «Джесс»… Это можно было трактовать и так и этак.

— А вы красивая, когда улыбаетесь.

— О!

Кэйди торопливо отбросила назад упавшие на грудь волосы, изо всех сил стараясь не краснеть. Ей пришло в голову, что она могла бы вернуть ему комплимент. Теми же самыми словами.

— Вы вообще красивая, но особенно, когда улыбаетесь. У вас в глазах появляются огоньки и такие веселые морщинки вокруг. И уголки рта совсем чуть-чуть приподнимаются.

Теперь она точно знала, что краснеет, и ничего не могла с этим поделать. Казалось, Голт искренен, хотя на его лице играла улыбка. Мужчины постоянно говорили ей разного рода глупости, на которые она не обращала внимания. Но до сих пор ни один из них так не углублялся в детали.

«Мистер Голт, вы мне льстите». Однажды Кэйди слышала, как какая-то девица бросила такую фразу своему кавалеру воскресным утром на ступенях церкви. Эти слова показались ей глупыми, но почему-то застряли в памяти. И вот теперь она сама, словно какая-нибудь красотка довоенных времен в платье с кринолином, воспользовалась ими, чтобы дать ответ Джессу Голту. Щеки у нее горели.

— И где берут такую кожу? — прошептал он. Но это был совсем не тот страшный шепот, которым Голт пользовался в разговорах с мужчинами.

Скорее он походил на ласку.

— Я даже слов не знаю, чтобы описать цвет вашего лица. Вот сейчас, например. Как персик… Нет, светлее. Нежнее. Мисс Кэйди Макгилл, я в жизни не встречал девушки красивее вас.

Она оперлась подбородком о колено, он придвинулся ближе. Теперь их лица находились на расстоянии пяти дюймов друг от друга. Голт опустил взгляд на ее губы, и Кэйди вообразила, как их уголки приподнимаются «совсем чуть-чуть». В точности, как он сказал. Казалось, они вот-вот поцелуются. Прямо здесь, у нее на заднем крыльце. Интересно, как это будет? Под черными усами у него красивый рот — полный и мужественный. И усы вроде бы не колючие. Дюйм за дюймом их лица сближались. Вот его дыхание защекотало ей щеку. Она закрыла глаза.

— Мисс Кэйди?

Леви. Зовет ее из-за закрытой двери кабинета. Джесс не двинулся с места, только улыбнулся ленивой, волнующей улыбкой, но Кэйди выпрямилась, словно ее стегнули крапивой, и схватилась рукой за плотно запахнутый ворот халата.

— Да?

— Мисс Кэйди, с вами все в порядке?

— Да, все в порядке.

— Парни вас заждались, хотят играть в карты. Я им сказал, что вы сейчас придете.

— Да, я сейчас приду. Спасибо, Леви.

— Да, мэм.

Кэйди прислушалась к его легким удаляющимся шагам.

— Ну что ж… — начала она.

— Ну что ж, — улыбнулся Джесс.

Ей почему-то захотелось смеяться. Нервы, наверное. Она встала, а Голт остался на месте. Секунду он изучал ее босые ноги, потом откинулся назад и заглянул в лицо. Никогда раньше ей не приходилось видеть в глазах мужчины такой… высокой оценки. Жара уже спала, но ей вдруг стало жарко.

— Ну что ж, мне, пожалуй, пора одеваться…

— Да, пожалуй.

Он по-прежнему не двигался, поэтому Кэйди оставила его на крыльце и ушла одеваться за ширмой, захватив зеленое платье и все остальное. Это была красивая, складывающаяся в три раза ширма с изображением Венеры, купающейся в лесу в окружении обнаженных нимф. Нечего и говорить, ее не было в этой комнате, когда здесь жил мистер Шлегель. Кэйди нашла ширму на чердаке и принесла вниз. За ней она переодевалась, когда у нее в комнате бывали посетители — Хэм, или Леви, или одна из девушек. Кэйди надеялась, что Джессу ширма тоже понравится. Ей не хотелось спешить: ее охватила приятная сонливость, руки и ноги как-то странно отяжелели, но она слышала, как Чико наигрывает на пианино «Ковбойских девушек» — верный знак, что субботний вечер в разгаре.

— Нравится вам ваша комната? — спросила Кэйди, просто чтобы что-нибудь сказать, пока натягивала чулки и закрепляла подвязки.

— Очень нравится.

Голос прозвучал совсем рядом, Кэйди вздрогнула. Выглянув из-за ширмы, она убедилась, что Джесс уже не на крыльце. Он сидел на краю ее кровати.

— Я рада, — сказала она.

— Мне особенно нравится балкон. Люблю сидеть в качалке и наблюдать, как весь мир проходит мимо.

— Весь мир? — засмеялась Кэйди. Все население Парадиза не превышало четырех сотен человек.

— Да, это в самом деле прекрасная комната. Но иногда в ней одиноко.

Расправляя на бедрах тесный наряд из зеленой тафты, Кэйди услышала, как заскрипели пружины, и отвернулась к висевшему на стене овальному зеркалу. В зеркале она увидела отражение мужской пятерни, взявшейся за край ширмы, и ее, сердце, только-только успевшее немного успокоиться после несостоявшегося поцелуя, вновь пустилось вскачь.

— Особенно поздней ночью, когда я лежу один в этой широкой постели. Вчера я думал о вас, Кэйди, и не мог уснуть. Никак не мог выбросить вас из головы.

Джесс возник у нее за спиной, как призрак, выросший из-под земли, и положил руки на ее голые плечи. Сама не зная почему, Кэйди закрыла глаза. Возможно, ей хотелось ощутить всю полноту его прикосновения, не отвлекаясь. Бог ей свидетель, его внешний вид сам по себе мог отвлечь от чего угодно.

— Мистер Голт, я полагаю… — Кэйди улыбнулась с закрытыми глазами: ей пришло в голову, что прижаться к Джессу все равно что прислониться к крепостной стене.

— Я полагаю, что вы пытаетесь играть моими чувствами.

Его теплое дыхание согрело ей щеку, раздался негромкий заразительный смешок. Это ей понравилось. Его руки скользнули с ее плеч к локтям, потом к талии.

— Больше всего на свете, мисс Макгилл, — сказал он, прижимаясь губами к ее волосам, — мне хотелось бы поиграть вашими чувствами.

Он смотрел в зеркало, на ее грудь. Кэйди никак не могла привыкнуть к мысли о том, как сильно ей нравится то откровенное, бесстыдное… то, что они делали. До сих пор она никогда не поощряла мужчин, ни одному из них не позволяла зайти так далеко… она не потерпела бы этого от любого другого. Но этот… этот наемный стрелок, с которым она знакома всего сутки… с ним ей очень хотелось зайти еще дальше. Она откинула голову ему на плечо, следя из-под полуопущенных отяжелевших век, как его широкие ладони неторопливым ласкающим движением скользят по ее спине. На нее накатило безрассудство, она потеряла голову и чувствовала себя пьяной.

— Мисс Кэйди, — прошептал он, наклоняя голову, чтобы поцеловать ее в шею, — когда вы сегодня заканчиваете работу?

— М-м-м?

— Если у вас не будет других клиентов…

Кэйди почувствовала его губы, а потом зубы, легонько покусывающие ее ухо.

— Клиентов? — переспросила она, положив ладони поверх его рук и стараясь его остановить.

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы приберегли эту ночь для меня.

Она искоса бросила на него взгляд в зеркало. Глаза Голта были закрыты, улыбающиеся губы прижимались к ее виску.

— Не знаю, сколько вы берете за игру с вашими чувствами, — продолжал он, — но, сколько бы ни было, этого недостаточно. В любом случае мне это по карману.

Ее глаза широко раскрылись. Все изменилось. Секунду назад ей нравилось, как он выглядит и как прикасается к ней. Без шляпы, длинноволосый, одетый в черное, он представлялся ей теплой и крепкой живой стеной, за которой можно надежно укрыться. А теперь он напоминал хищника, его рыскающие руки готовы были без спросу схватить то, что она уже не хотела отдавать. Даже его красивый профиль показался ей отвратительным. «Не устраивай сцену», — приказала она себе. В конце концов, такое случалось уже не в первый раз.

— Вы совершили ошибку, — мягко и спокойно сказала Кэйди.

— Я так не думаю.

Вид у него был по-прежнему мечтательный и умиротворенный.

— О, да, уверяю вас.

Выскользнув из его объятий, Кэйди прошла к открытой задней двери и остановилась, приглашая его выйти.

— Прошу меня извинить, мистер Голт, но я тороплюсь. У меня много дел.

Он неуверенно подошел к ней. Он все еще ничего не понимал.

— В чем дело?

— Ни в чем, все в полном порядке. Я же вам сказала, вы совершили ошибку.

— Какую? В чем я ошибся? — Его полнейшее недоумение подрывало ее решимость не выходить из себя.

— Это не продается, — проговорила она сквозь зубы, изо всех сил удерживая на лице улыбку. — Все, что вы можете купить в «Приюте бродяги», это кружку пива, стакан виски, партию в бильярд или в покер. Вот и все. Больше здесь ничем не торгуют. Извините, если я невольно ввела вас в заблуждение.

— Вот как. Я не знал.

Он наклонил голову и почесал затылок, бросив на нее взгляд из-под ресниц. Губы у него дрогнули в кривой виноватой усмешке.

— Прошу вас, — она махнула рукой, указывая на открытую дверь.

Две секунды прошли в напряженном молчании. Голт как будто пытался собраться с силами и что-то ей сказать, но в конце концов просто вышел.

Она начала закрывать за ним дверь, но он вдруг обернулся:

— Извините. Надеюсь, я не очень сильно вас обидел.

— Вовсе нет. Ни капельки.

— Вот и хорошо. Рад слышать.

С какой стати Кэйди обижаться? Она к этому привыкла. Нечто подобное случалось не реже чем раз в неделю.

— Кэйди…

— Прощайте.

Нет, она вовсе не рассердилась. Просто случайно хлопнула дверью у него перед носом.

5.

Прошло два дня. Еще несколько человек заплатили деньги Джессу, чтобы он их не убивал. Мирный город Парадиз прямо на глазах превращался в рассадник нечистой совести. Ему так не везло даже в более крупных городах, например, в Медфорде или Крессент-Сити. Один из грешников два года назад в Сильверадо обокрал своего напарника по прииску, присвоив все добытое вместе серебро, и с тех пор находился в бегах. Еще одной кающейся душой оказалась женщина, которая опустошила банковский счет своего мужа и сбежала с настройщиком пианино, а он, в свою очередь, позабавился с ней да и бросил в Парадизе в декабре прошлого года. Ее звали Этель Пэйн. Ей удалось приземлиться на обе ноги, и теперь у нее хорошая работа в конторе местного страхового агента. Но она до смерти боялась мужа, и, когда порассказала кое-что о нем Джессу, он тоже испугался. Поэтому он взял только десять долларов и уверил Этель, что они в расчете.

Голт не был ангелом, но надувать перепуганную женщину, сбежавшую от жестокого мужа, ему не хотелось. К тому же теперь он стал богат до неприличия и мог себе позволить проявить великодушие. Он мог бы основать какой-нибудь благотворительный фонд, черт бы его побрал, но пока что занимался перераспределением средств, проигрывая деньги в покер. Не нарочно: ему просто не везло, но он не сетовал на судьбу. Это были шальные деньги — легко пришло, легко ушло. К тому же игра значительно расширяла круг его знакомств и таким образом давала побочные преимущества.

Поначалу мужчины, с которыми Джесс садился играть, боялись ему проигрывать, но страх проходил по мере того, как они убеждались, что он не собирается в них стрелять. Ему приходилось подавлять свое природное дружелюбие, строить из себя жестокого и опасного заядлого дуэлянта, но он делал это без особой охоты.

Ему было одиноко.

И все из-за Кэйди. При каждой встрече она приветствовала его безукоризненно вежливой ледяной улыбкой и проходила мимо. Если ему удавалось загородить ей дорогу, она с той же холодной вежливостью неизменно отклоняла его настойчивые приглашения присесть и выпить с ним. Она просто убивала его своей любезностью.

Однажды вечером Джесс попытался ее расшевелить и даже помучить немного, заняв место за столом для игры в «блэк джек», но она не желала даже взглянуть на него. Шлепала картами по столу с такой силой, словно била мух, и выставила его на двести тридцать долларов прежде, чем он успел понять, что происходит. После этого он решил держаться своих новых партнеров по покеру, мрачно пожирая ее единственным глазом поверх кружки пива или стакана виски.

Ну ладно, ладно, он ошибся на ее счет. Ну застрелите его за это! В чем, собственно, дело? Если бы он сформулировал свое предложение чуточку иначе, если бы не упомянул о коммерческой стороне, она могла бы сказать «да». Джесс вспомнил, как она стояла, прислонившись к нему, — такая нежная, гибкая, без корсета, с красивыми распущенными волосами. Он видел ее лицо в зеркале: она улыбалась, и глаза у нее были мечтательные. И еще ему много раз мерещилась ее постель — широкая, удобная, мягкая… и пружины наверняка не скрипят. Кэйди Макгилл. Хозяйка салуна, крупье по «блэк джеку», и точка. Не «мадам» и не шлюха. Она этим не торговала, она давала бесплатно. Вот только жаль, что не ему.

Во всяком случае, пока еще нет. Шестое чувство, которое никогда его раньше не подводило, подсказывало Джессу, что больше его здесь ничего не ждет: он выжал из Парадиза все, что мог, и — будь у него хоть капля здравого смысла — ему бы следовало уехать прямо сегодня. Зато все остальные чувства, те самые, которыми завладела мисс Макгилл, твердили, что он не может уехать.